Полет Птитса

— Ты многого не понимаешь, Карл, — снисходительно сказал Грюнвальд, — как не понимал и Лейба, а он, кстати, тоже был низшего сорта.

— Не сравнивай меня больше со своим погибшим Лейбой! — не выдержал Карл. С каждым таким сравнением Карл всё больше понимал, что их с Фридрихом недолгой дружбе приходит конец.

— Шер-Хан был силён духом, Карл! Он ближе к сверхчеловеку, чем все в Замке вместе взятые!

— Судя по твоим описаниям, он просто дебил.

— Ну почему ты снова такой непонятливый? — покачал головой Фридрих, — однозначно истина не для таких, как ты.

— И что же для тебя есть истина?

— Сила духа, воля к жизни, связь с природой и предками, свобода. Но не та свобода, о которой талдычишь ты, Карл, и тебе подобные. В моём понимании свобода — это не возможность выбирать между сортами дерьма и не деградация, которую Штейнштейны и Ребеллии считают прогрессом. Это когда ты бежишь в поле, как дикий манул. Когда ты забираешься на гору и не видишь ничего, кроме белого тумана внизу и синего неба над головой. Свобода — это когда ты силён и осознаёшь это.

— То есть, свобода — это сила и… власть? — Карл хотя и уловил общий смысл идей Грюнвальда, но принять его не мог — они являлись диаметральной противоположностью его собственных убеждений.

— Нет, ты опять ничего не понял, — в голосе Фридриха послышалась грусть.

— Да, но и ты сам меня не понял, — отрезал Карл, — мы не могли даже толком начать проект «Логика», поскольку ждали от него совершенно разных результатов! Я хотел стать свободным от навязанных правил и, признаюсь, облегчить жизнь одержимых. А ты мечтал построить тоталитарное государство и наслаждаться властью над другими!

— Ну почему вы все так боитесь тоталитаризма? Я никак не могу этого понять. Бояться нужно противоположного! Демократия и «швабода» — самая большая ложь человечества! Карл, как ты этого не понимаешь!

— В таком случае чем же ты лучше имперцев, Фридрих?

— Я недаром ношу плащ как у охранителей, Карл, — устало начал объяснять Грюнвальд, — у меня с имперцами гораздо больше общего, чем с этим сбродом слабаков и неудачников, которые называют себя разрушителями. Понимаешь, Карл — сила на стороне Империи, по крайней мере сейчас.

— Так и проваливай в свою Империю! — не выдержал Авис, — молись Императору, постись, делай, что хочешь, только уходи из Замка!

— А вот это ты зря так говоришь, — протянул Фридрих, — здесь полно возможностей. Больше, чем в Империи. Вот увидишь, я ещё добьюсь своего.

— Хм, посмотрим, — процедил Карл, — только меня ты в свои сомнительные идеи и делишки больше не впутывай.

— Хорошо. Да ты мне и не особо нужен.

— Я даже постараюсь помешать тебе осуществить свои планы.

— Да пошёл ты, Карл, — прошипел Грюнвальд.

— Прощай, Фридрих, — Карл резко развернулся и ушёл.

Он понял, что продолжать этот разговор и вообще дружить с Грюнвальдом не имело смысла. Их идеи, мысли и понимание свободы стали слишком сильно отличаться.

Недавно Карл в первый раз по-настоящему погрузился в мир чувств. Конечно, ему нравился кто-то и раньше — взять хотя бы Шери, но это было несерьёзно. В этот раз случай был совсем другой — Авис испытывал такие яркие и сильные чувства, что не мог погасить их по собственному желанию. Погружение обернулось для него печальными последствиями. Карл смутно подозревал, что причина была не только в его чувствах к Хардред, но и в конфликте с Фридрихом. Всё случилось практически в одно и то же время.

«При чём тут Фридрих?» — спросил ехидный голос в его голове.

«Он тоже считается», — ответил ему другой голос.

«Но он был мне просто другом».

«Здесь нет семьи или государства, чтобы тебя осудить. В Тёмном Замке такое в порядке вещей».

«Неужели ты повёлся на его бред, потому что тебе он понравился?»

«Нет, я хотел добиться справедливости».

Карл лежал в постели с закрытыми глазами. Перед его взором мелькало множество карлов, и все они зло и безудержно смеялись.

«Что ты называешь справедливостью? Блажь, халяву?»

«Или ты хотел подарить людям то, что им вообще не сдалось?»

— Уйдите! — Карл открыл глаза и осознал, что кричал вслух. На полке светились электронные часы, а за окном не было ничего, кроме звёзд.

Чувство отчуждённости сопровождало его практически всю сознательную жизнь, но именно тогда он впервые ощутил, что такое абсолютное одиночество. В школе у Карла хотя бы было несколько друзей — он даже до сих пор помнил их имена: Боря, Императрина, Соня, Ира. Теперь они остались далеко и, наверное, забыли своего старого товарища. Когда-то он жил с родителями — увязшими в имперском укладе, но любившими своего сына. Эльза и Александр Птитс, мама и папа… Сейчас они, без всякого сомнения, считали своего Карлушу мёртвым.

После ссор с Фридрихом и Хардред у Карла исчезло желание тесно общаться с кем-либо из Тёмного Замка. Он мог заговорить с кем-нибудь, обсудить какую-либо тему, но никого не считал своим другом. В конце учебного дня Карл всегда сразу шёл ужинать в трапезную, а затем — в свою комнату. Он даже перестал водиться с компанией, которую ненадолго сплотила идея «Логики». Коммунист Эртин сыпал цитатами Маркса и до сих пор смотрел на Карла как на наивного утописта, который ему запомнился, и его было сложно переубедить в этом. Анархиста Артемиса обнаружили пьяным в общежитии и отправили в карцер в недрах астероида, на котором стоял Замок. Это привело к очередным спорам в Совете Тринадцати насчёт того, является ли запрет на торговлю спиртным в подземельях нарушением прав человека. Хелен-Йаванна почти всё время проводила среди друзей-гитаристов. Карл не мог найти себе места в её компании. Он понимал, что не разделяет их бессмысленной веры в добро и лучшее в людях. Авис считал её наигранной и поверхностной, иначе бы они так же разочаровались в своих идеалах, как и он сам — в своих.

Хардред перестала себя сдерживать и нашла новую жертву. Карл увидел в коридоре, как она абсолютно так же прижала какого-то юношу с младших курсов к стенке и принялась его душить. Когда она ушла, Авис вышел из-за колонны и сказал бедному молодому инициату:

— Советую тебе держаться от неё подальше.

— Мне с ней нравится, так что не лезь не в свои дела, — возразил ему юноша. Карл заметил покраснения на его шее и руках.

Младшекурсник ушёл, и Авис остался в одиночестве, а его взгляд остановился на каменных змеях, которые опутали высокие колонны.

Учебный процесс давался Карлу хуже и хуже, потом стал буксовать, а вскоре и вовсе остановился. Авису это словно перестало быть нужным. Преподаватели с прискорбием отметили его ухудшающиеся результаты, а следующую сессию он вообще сдал с большим трудом и на плохие оценки.

Мировоззрение Карла пошатнулось и разрушилось. Он держался за последние остатки «Логики», но попытки защитить прежние идеи каждый раз приводили к их опровержению. Вскоре постулаты, в которые Авис сам же верил всего каких-то несколько месяцев назад, полностью потеряли свой вес. От проекта для Карла осталась лишь теория одержимости. Он ощущал себя абсолютным одержимым, неспособным к нормальной жизни с другими людьми. На каникулах он продолжал летать на союзные планеты, но гулял по городам Нуэво-Кастро и равнинам Либерти один, снимая пейзажи и небо на купленный на стипендию фотоаппарат.

Вся его былая уверенность и приподнятое настроение куда-то исчезли. Он стал похож на вампира из мифов Древней Земли — худой, бледный, глядящий исподлобья инициат с длинными чёрными волосами прятался в тени, оставаясь незаметным для других обитателей Тёмного Замка. Броский фиолетовый плащ висел в шкафу — теперь хозяин предпочитал ему чёрное. Впрочем, от беретов он не отказался.

Однажды Карл шёл из трапезной по коридору — медленно и тихо, стараясь никому не попасться на глаза. По пути он вдруг услышал шипение.

«Нет, показалось», — подумал он, увидев компанию смеющихся инициатов во главе с Констриктором, — «ты просто всего боишься».