Последняя надежда

Дочь подошла поближе к отцу и наклонилась.

– Впрочем, я и не надеялась, что ты поймёшь такие умные слова, – сказала она, – ты бы мной гордился, только если бы я прислуживала Козловскому, терпела его побои и сдохла, рожая седьмого ребёнка.

– Лучше бы ты померла на раковской дороге! – сплюнул отец.

– Вот оно, признание… – вздохнула Арабелла, – ты учил меня доброте и отзывчивости. Хотел, чтобы я была хорошей девочкой. Но, глядя на вас с матерью, я осознала одну вещь: за мораль ратуют сильные, которым выгодно, чтобы слабые перед ними пресмыкались. Такие, как ты, лицемерно учат других светлому и доброму, но сами своим правилам не следуют. Сочувствие, сожаление, сопереживание – всё это инструменты слуги, которому нужно угодить своему господину. А я… я не хотела пресмыкаться, как собственная мать, вот только люди не оставляют особого выбора: либо ты пресмыкаешься перед ними, либо они – перед тобой. Я ненавидела тебя, папа, с рождения, но тщательно это скрывала, потому что боялась твоего гнева. Эта ненависть разрушала меня, но в то же время придавала силы, желание жить. Гораздо в большей степени, чем вера в Бога или в людей, чем даже новые идеи дюгалльских философов-просветителей. Знаешь, почему я никогда не думала о самоубийстве, хотя поводов было достаточно? Нет, дело здесь не в глупых учениях церковников, которые хотят, чтобы люди преждевременно не рвались в Рай, а надрывали спины в нашем бренном мире. Я просто долгое время, годами, десятилетиями ждала возможности взять реванш, и теперь она у меня… есть.

– Что тебе от меня нужно? – похоже, отец не понял и половины слов дочери.

– Одна простая вещь, – с мольбой сказала Левски, – чтобы ты сказал всего несколько слов, всего лишь небольшую фразу: «Я был неправ».

– Какого чёрта я должен это говорить? – жёстко возразил старик.

Арабелла усмехнулась. Она прошла за согнутой спиной отца и оказалась справа от него.

– Так я и знала, – протянула она, – это самые сложные слова для тебя, уверенного в собственной правоте и непогрешимости. Но я облегчу тебе задачу. Я очень хотела, чтобы ты на своей жирной шкуре ощутил всё, что испытываю я. Этот холод, эту бездну одиночества, что была в моей душе с рождения и осталась сейчас. Но, похоже, мои слова тебе не помогли это понять – сочувствие же не для сильных, а для слабаков. Однако я знаю один язык, который поймёт любой, даже ты – язык физической боли.

Королева схватила своего отца за седые волосы и затрясла ими. Её лицо было искажено безумием и ненавистью. Она получала сильное, ни с чем не сравнимое удовольствие от того, что он находился полностью в её власти. Прямо как она сама в первые шестнадцать лет своей жизни. Отец кричал от боли, когда дочь дёргала его за волосы, но то было лишь начало, увертюра настоящего спектакля.

– Ты что кричишь, а? – передразнивала Левски, – веди себя тихо!

С кончиков пальцев Арабеллы слетели голубые молнии, озарив темноту вокруг. Её отец издал душераздирающий вопль, когда разряд прошёл через всё его тело.

– Мало кто из людей освоил школу Молний, как и прочие школы эльфийских Заклинателей, – волшебница упивалась своей властью и мощью, – а вот твоя дочь освоила их все. И королевство основала и сейчас им правит. Ты мог бы ей гордиться, но ни черта не смыслишь в том, что ей нужно.

Отец опустил голову и жалобно заскулил – как и его дочь когда-то.

– А теперь ты скажешь мне заветные слова? – спросила Арабелла, нависая над отцом, словно коршун – над мышью.

Старик повернул головой, сопротивляясь хватке Левски, и взглянул в глаза дочери.

– Не дождёшься, ведьма! – его слова сочились желчью и первобытной злобой.

Арабелла создала ещё один разряд. Отец снова закричал от боли, охватившей его с головы до ног.

– Я помогу тебе, – сладостно произнесла волшебница над его ухом, – «я. Был. Неправ».

– Это ты неправа, уродка! – старик никак не сдавался, – я жалею, что мы родили такую тварь на свет Божий!

– А я уж как жалею об этом, – задумалась волшебница, – но всё же добьюсь своего. Возможно, тебе нужен более весомый стимул?

Она мысленно потянулась к Бартеку и Ендреку, которые лежали в грязи перед домом. Головы незадачливых братцев Арабеллы взорвались, и на месте их шей осталась лишь кровавая каша. Часть ошмётков отлетела на плащ королевы, и та поморщилась с отвращением.

– Ах ты сволочь… – процедил сквозь зубы отец, – что ты наделала?

– Как что? – равнодушно пожала плечами дочь, – убила сыновей, которых ты любил, хотя они и яйца выеденного не стоили даже вдвоём. Может, теперь ты скажешь то, чего я от тебя жду?

Грустные щенячьи глаза старика налились слезами.

– Я был неправ, – быстро проговорил он, трясясь от страха, – только пощади меня, пожалей ради всего свя…

– Нет, – холодно сказала Арабелла, – я тебе не верю.

Она ударила отца сапогом в лицо, и старик отлетел в сторону от дома, плюхнувшись на бок. Мать, опутанная корнями, взирала на это с ужасом, открывая рот в беззвучном крике. А Арабелла вышагивала в сторону отца и перебирала уставшими пальцами левой руки, которой она раньше держала его за волосы. Волшебница держалась подчёркнуто прямо, по-королевски – ведь она была самым могущественным существом во всём Вспыхове. И, возможно, во всей Империи, куда входила Больша, или даже во всём мире.

– Ты сказал это из страха, чтобы я тебя пощадила, – Арабелла смотрела на отца как на муравья, ползающего у её ног, – а нужно проникновенно, с выражением, чтобы слова шли от чистого сердца.

Своими сильными руками она подняла старика, снова поставив его на колени. Он выглядел напуганным и разбитым, и это приносило ей наслаждение.

– Давай… – тихо проговорила Левски, – я помогу тебе. «Я…»

Отец посмотрел в глаза дочери, горящие безумием мести, и ответил, плача:

– Я был неправ. Прости… прости меня за всё.

Арабелла довольно засмеялась, глядя на него сверху вниз. Она испытывала блаженство, сравнимое лишь с победой над самыми могущественными эльфами-Заклинателями, некромантами и вампирами. Из её глаз потекли слёзы счастья. Столько лет она мечтала услышать именно эти слова, столько лет она ждала… И наконец-то она преклонила капризное мироздание перед собой и получила то, что хотела давно.

Отец смотрел на дочь грустными, слезящимися глазами. Ей показалось, что его суровое морщинистое лицо размягчилось от любви к дочери. Возможно, стоило и простить старика, отпустить давние обиды? Но Арабелла мечтала, чтобы он испытывал боль, и не собиралась отступать от задуманного. Быстро Левски взял старика за щёки, сдавив ему рот.

– Ты думал, я прощу тебя? – шипела дочь, а в её глазах снова загорелся огонь, – есть вещи, которые никогда не прощают. А слова были лишь развлечением, лишь бессмысленной болтовнёй.

Из прижатого, точно у рыбы, рта отца вырывались нечленораздельные звуки.

– Ты научил меня, что в мире есть лишь сильные и слабые, а все разговоры о добре и зле, Боге и Дьяволе – лицемерие власти предержащих. И сейчас я осознала ещё одну простую истину. Ты больше не сильный, а слабый и дряхлый, – злорадствовала Арабелла, – и я лишу тебя даже всех тех ничтожных благ, что ты имеешь. Я убью всех, кто тебе дорог. Твой дом, твой город, твои традиции, твоё наследие – всё я уничтожу. От всего этого останется лишь пепел, и никто – никто! – о тебе больше не услышит и не узнает. Прощай, папаша.

Правая рука Арабеллы, сжимающая лицо отца, засветилась синим сиянием её внутренней магической силы. Ослепительный свет постепенно поглотил голову старика, сжигая кожу, череп и мозг. А колдунья заливалась громким смехом. Её глаза стали совсем не человеческими, звериными, а лицо превратилось в твёрдую маску. С невероятным наслаждением королева наблюдала, как магическая энергия поглощала тело её отца. Она разжала пальцы правой руки, и оно, охваченное светом, рухнуло в грязь.

– А-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА!!! – смеялась Арабелла, видя, как магия оставила от отца лишь обугленный скелет и вскоре уничтожила даже кости.