Пустой дом

Оказавшись, наконец в кровати, моментально заснул.

Ночью ему приснился сон – он стоит в подвале. Стены, и предметы вокруг – совершенно незнакомые. На полу скопище змей – одна шевелящаяся масса. Они ползают, заполняя всё пространство под ногами, переплетаются между собой, поднимают головы, шипят. Взгляд перемещается вперёд – перед ним, у стены, стоят измождённые, одетые в лохмотья люди. Они только смотрят, не говоря ни слова. В глазах – молчаливый вопрос. Людей так много, что они заполнили собой почти всё помещение. Тимофей почувствовал, как сзади кто-то подошёл. Он обернулся, и увидел перед собой высокого человека в драповом пальто, старого покроя. Точно в таком же был Богарт в «Мальтийском соколе». В руке человек держит трость с круглым набалдашником на месте рукояти. Тимофей повернулся в сторону бездомных. Они в страхе прижались к стене, тоже увидев человека в пальто. Снова обернувшись, видит, что тот начал медленно вытягивать из трости блестящий стилет. Лица этого человека не видно, его скрывает низко надвинутая шляпа. Палинскому становится страшно, он чувствует себя совершенно беззащитным. В этот момент откуда-то со стороны, хлопая крыльями, на человека в пальто накинулся каркающий ворон, ударяет его крыльями, клювом, пытается ухватить крючковатыми когтями, и сорвать с головы шляпу, закрывающую лицо. Утробно зарычав, человек, одной рукой придерживая шляпу на месте, принялся размахивать тростью, отгоняя птицу. Бомжи жутко заголосили хором.

От ужаса Тимофей закричал, и проснулся. Сердце бешено колотилось, пот заливал глаза, всё тело было мокрое. С усилием поднявшись с кровати, шаркающим шагом отправился на кухню, налил из чайника воды, большими глотками выпил. Дрожа всем телом, пребывая до сих пор в полусне, он прошёл в комнату, включил ноутбук, набрал в поисковике слово «ворон». На экране моментально всплыл текст, почему-то написанный дореволюционным шрифтом, с «ятями» и латинской «i»:

– «Воронъ обладаетъ способностью прѣдвидѣть будущея, и чаще всаго это дурные прѣдзнамѣнованiя. Воронъ ассоцiируется со смѣртью, однако въ нѣкоторыхъ случыяхъ помогаетъ и избѣжать ея, заранѣя оповѣщыя своаго подопѣчнаго о надвигающейся угрозѣ. Помогаетъ раскрывать тайнъ, читать знаки и разбираться въ снахъ. Воронъ – добытчикъ живой и мѣртвой водъ. Олицѣтворяетъ связь мѣжду мирами, даётъ знамѣнiя, и направляетъ на вѣрный путь. Надо успѣть не пропустить знакъ. Бояться не слѣдуетъ, воронъ будѣтъ нѣзрiмо хранiть и направлять. Чёрный цвѣтъ ворона означаетъ ночь, вѣликую пустоту».

Прочитав, Тимофей помотал головой, – Ерунда какая-то. Чем это я занялся? Надо пойти поспать. Время, – посмотрев на часы, отметил – три часа, можно лечь.

Упав на кровать, он сразу же оказался в полёте над ночными улицами, очнувшись только по звонку будильника.

*****

Следующий день с самого утра наполнился тревожным ожиданием. От встречи с Александром Семёновичем зависело многое. А если точнее сказать, то – всё. В случае, если он откажет в помощи, или ничем не сможет помочь, о следующих шагах можно было и не думать – вся нужная информация могла быть найдена теперь только при помощи правоохранителей. На бытовом уровне ничего толкового уже нельзя было предпринять – слишком много времени прошло. А сведения, полученные от людей, которые выслушали тех, кто когда-то, давным-давно, только лишь разговаривал с прямым свидетелем событий, не вызывали особенного доверия. Людям кажется, что они помнят факты, хотя, на самом деле, в их сознании сохраняются в большей степени блоки их собственных ассоциаций, связанных с определённым периодом их собственной жизни во время происшествия, чем детали того или иного события. Более того, если какие-то сведения были получены ими по принципу игры в «глухой телефон», то с каждым годом человеку «припоминаются» всё новые и новые детали.

«Документы – главнее всего. Если бы в исторических хрониках записали, что Наполеон вышел победителем при Ватерлоо, то так бы оно и считалось до сих пор, несмотря на то, что там он был разбит в пух и прах, да вдобавок ещё и пленён», – постоянно напоминал Пал Палыч Тимофею, настаивая тщательнее составлять переписку с надзорными службами в тот период, когда они вместе работали над банкротством разваленного завода, добавляя при этом: «Записанное однажды – не изменится и за сотню лет».

Вот как раз на помощь Чащина в документальном отображении преступления, произошедшего в подвале пустого дома, и надеялся Тимофей, направляясь в «Три пескаря» тем утром.

Подходя к дверям кафе, он услышал приветствие, прозвучавшее совсем рядом. Не ожидав услышать в этот момент чей-то голос, Палинский вздрогнул, и резко обернулся – это был Чащин Александр Семёнович. Он широко улыбался, и тянул руку для приветствия:

– Тимоха, привет! Чего так напугался? Кур с утра воровал? Ты смотри, осторожнее – милиция бдит, жуликов ловит, и увозит в кутузку!

Тимофей обрадованно пожал протянутую руку:

– Да нет, что вы – все куры целые, я пока сюда шёл – задумался, да и отключился от окружающего. Совсем вас не заметил, а ведь почти одновременно подошли.

Чащин похлопал его по плечу:

– Да ты не переживай, сейчас разберёмся. А куриц нам на блюде принесут! Пал Палыч уже на месте, не знаешь?

Александр Семёнович только последние несколько лет вёл относительно свободный образ жизни, являясь полноправным пенсионером-отставником. А до этого отработал тридцать с небольшим лет в органах правопорядка, почти половину срока службы являлся заместителем начальника районного отдела городской полиции. На заслуженный отдых вышел в почётном звании полковника. Сам себя всегда называл исключительно «милиционером», категорически не согласившись с модным нововведением, заявляя, – «Мы работаем по обеспечению правопорядка для людей, а не для того, чтобы власти спокойно жилось». Проработав половину жизни в не самой благодарной среде человеческого общества, не растерял жизнерадостности, оставаясь человеком компанейским, открытым, и не чурающимся общения с близкими. Встретив Тимофея у входа в кафе, он совершенно искренне радовался встрече со старым знакомым, не пытаясь расположить его к себе показным благодушием.

Палинский, пропуская его на входе впереди себя, пожал плечами:

– Да я ещё не заходил, не знаю. Сейчас выясним.

Дойдя до кабинета хозяина, дверь в который никогда не закрывалась, увидели пустое кресло во главе стола. Чащин пожал плечами:

– Ну что, подождём? Пока можем поболтать. Сейчас Зулю позову.

А Зульфия уже подходила к ним:

– Здравствуйте. Вы проходите в кабинет, располагайтесь. Пал Палыч звонил, сказал скоро подойдёт. Я чайник поставила, сейчас всё принесу.

Гости разделись, сели за стол, и Александр Семёнович не стал дожидаться вопросов от собеседника, а первый перешёл к делу:

– Тимоха, Палыч мне намекнул, что у тебя какой-то интерес к давним происшествиям возник. Говори, в чём проблема?

Тимофей, разворачивая конфету, кивнул:

– Да, сейчас всё подробно расскажу.

И пока Зуля занималась сервировкой стола, он, стараясь ничего не пропустить, изложил Чащину всю цепочку информации, всё то, что ему удалось узнать об истории, которая произошла в пустом доме, где обитал «неведомый чёрт», начиная от момента первого разговора с Пал Палычем. В своём рассказе стремился вспомнить все мелочи, объяснил предысторию знакомства с каждым из «информаторов», даже дал их личностные характеристики, насколько это позволяли его личный опыт и знания психологии людей.

Палинский хорошо понимал, что скрывать какие-то детали не имеет никакого смысла. Чащин – хоть и «мент в отставке», но «бывших сотрудников не бывает», и он, занявшись его вопросом, – а Тимофей очень надеялся на это, – сам всё постепенно узнает, и будет очень неудобно потом оправдываться за утаивание каких-то моментов. Поэтому, он во всех подробностях, какие помнил, рассказал также историю возникновения дружеских отношений между Поповым и Афанасьевым. Не забыл сообщить также и о совете, который Алексей получил на крыльце горотдела от дознавателя, в тот самый день, когда перепуганный сторож приполз в дежурную часть. Чащин долго хохотал, когда услышал рассказ о предупреждении африканских шаманов, которое Попов передал Палычу, объясняя необходимость в поисках бронзовых фигурок Будды, а дослушав, хлопал себя по коленке: «Так ведь не рухнуло небо – живём же!»