Великий поток

* * *

В те времена, когда человечество, жившее на Шаре, почувствовало приближение общей гибели, возникло два сценария конца: ядерная катастрофа или всемирное потепление. Развитие событий пошло по второму сценарию, но никто не думал, что дело зайдет так далеко. Когда растаяли ледники на двух полюсах, весь Шар покрылся водами океана и только высокие горы оставались на поверхности.

Второй Потоп был таким же страшным, как и первый, описанный в Библии. Вода падала сверху и била из-под земли, а океанские волны слизывали бегущие толпы. Погибло 9/10 населения, и жизнь сосредоточилась в горах. Там появились новые города, напоминавшие мегаполисы погибшего мира. Жизнь начала восстанавливаться, но скоро обнаружилось, что затопление продолжается, съедая метры и километры суши. На этот раз не вода наступала на сушу, а суша сползала в воду. И вода не схлынула. Напротив, случилось то, чему никто не может найти объяснение: вся суша ушла под воду, и пропало дно.

Некоторые ученые утверждают, что по какой-то непонятной причине, возможно, внезапного толчка от столкновения Шара с другим небесным телом, воды Океана, покрывавшие поверхность нашего Шара, выбросило в открытое пространство Космоса, и они создали Поток, который, подчиняясь силе инерции, несется по неизвестной орбите, так же как несутся в пространстве потоки газа, пыли и метеоров. Так возникла наша «плавучая цивилизация»? Великий Поток с людьми, уносимыми им в неизвестность. Мы не знаем, живем ли мы на прежней планете Земля, покрытой Океаном или же Океан, превратившийся в Великий Поток, стал нашим новым обиталищем. Между прочим, все попытки обнаружить Исток и Устье, начало и конец Великого Потока, не дали нам никаких результатов — разведочные экспедиции, снаряжаемые время от времени вверх и вниз по течению, никогда ничего не обнаруживали, кроме бескрайней водной глади во все стороны горизонта.

Новое значительно сокращенное человечество не разделяло себя больше на языки и страны, у него нет единого правительства и чиновничества. Нет стран, нет этносов, люди селятся вместе по профессиям, по диалектам, по темпераментам, по возрасту. Есть поселения музыкантов, ассириологов, аквологов, любителей древней философии, цветоводов. Люди живут городами и поселками на воде, не создавая громоздкую индустрию, как в прошлые времена. Жизнь стала проще, но люди не избавились от страхов и болезней. Ведь именно страх вынудил нас завести военные флотилии. Но над всеми нашими страхами довлеет Страх Потока и всеобщей гибели, и я как психиатр знаю об этих страхах лучше многих.

* * *

Сегодня у меня три пациента. У каждого свой псевдоним и две истории — та, которую рассказывает мне пациент, и другая, которую придумываю для него я. Совместными усилиями мы пробуем согласовать эти две непохожие истории — в этом и заключается моя работа. Я поддразниваю своих пациентов, им нравится спорить со мной, им хочется убедить меня в своей правоте, и таким образом они привязываются ко мне. Не было случая, чтобы пациент добровольно меня покинул — обычно, когда приходит время, я сам расстаюсь с пациентом.

Все мои пациенты, так или иначе, принадлежат к категории людей, которые известны в психиатрии как «обеспокоенные Потоком». Есть три разновидности «поточных» заболеваний. Больные первой группы состоят из тех, кто остро переживает неумолимость Потока и неотвратимость всеобщей и личной гибели. Вторая группа состоит из тех, кто все это знает, но находят недостаточно оснований для того, чтобы тревожиться. Страх разъедает таких людей изнутри. К последней наиболее серьезной группе принадлежат люди, отрицающие самую идею Потока как недоказанную.

* * *

Мою первую пациентку, густо раскрашенную даму средних лет, зовут Изидой. История Изиды трогательна и банальна. Ее брата и мужа Озириса разрывает на части злобный Тифон — Изида находит и склеивает эти части (аспекты), но Тифон его опять разрывает. Разорванные аспекты Озириса уносит Поток. «Представляете, все утекает, у него уже погибло множество прекрасных „я“, — рассказывает мне Изида, — очень редко мне удается найти и оживить их. Может быть, один раз в году, может быть — реже. Тогда я вижу прекрасного Озириса. Однако большей частью я одна. Его просто нет. Есть другие люди. Но мне не нужны другие люди. Я пробую ему объяснить, но как он может меня услышать — ведь он отсутствует!»

Изида развивает свою версию семейной истории, но при этом пользуется именами, которые я даю героям ее драмы — это непременное условие наших сеансов. Она в ужасе от того, что ее брак распадается:

«Мы с ним на грани разрыва!» — и ей нужна моя поддержка. «Он мне больше, чем муж. Я о нем забочусь как о брате. Но он ни во что меня не ставит. Он никого ни во что не ставит и живет одной минутой, не думая о будущем. Мне приходится думать за двоих».

«Представляете, он мне говорит: Изида, мы гибнем. Все прошлые цивилизации погибли, и наша на исходе. Это будет больше, чем гибель одной цивилизации — это будет окончательный Апокалипсис, полный Конец! Я не могу слышать такие разговоры. Я начинаю на него кричать. От моих криков он теряет голову, он становится совершенно сумасшедшим. Тогда я начинаю его жалеть. Я чувствую, какая я гадкая. Я его успокаиваю, глажу, целую. Все наши споры заканчиваются сексом».

«Озирис говорит, что люди хотят отвлечься от неизбежной гибели, однако помимо своей воли постоянно фиксируются на ней и из-за этого погибают. Он говорит, что большая часть его внутренних „я“ уже погибла. Он говорит, что Тифон — это внешние „я“, человеческое общество. Я его не понимаю, как общество может быть братом?»

Я заверяю Изиду, что общество может быть и братом, и сестрой, и всем на свете. Оно живет внутри каждого из нас. У большей части людей нет ничего внутри, кроме толпы с ее разрушительными инстинктами. Общество убивает в нас наши живые аспекты, а Изида должна собирать и воскрешать их — в этом ее миссия.

Изида смотрит на меня с доверием и благодарностью. Я даю ей смысл ее существования. Я делаю ее египетской богиней.

* * *

Нервического молодого человека зовут Алкивиадом по аналогии с греческим юношей, которым восхищался Сократ. Греческий Алкивиад был красавцем и героем. Мой Алкивиад маленького роста, у него нечистое лицо в оспинах и с жидкими пучками растительности возле ушей. Однако он говорит, что у него нет отбоя от женщин — они вешаются ему на шею. И мужчины также волочатся за ним и делают ему прозрачные намеки. Алкивиад уверен в своей неотразимости, в том, что он излучает притягивающие флюиды. Еще бы — ведь он в избытке обладает двумя главными мужскими достоинствами: он силен и умен, и все это чувствуют.

Я сажаю Алкивиада в мягкое кресло перед большим зеркалом. Его головка на тощей шее выглядывает из подушек. Я внушаю ему, что я Сократ и принадлежу к числу его поклонников. Я во всем поощряю моего Алкивиада, но даю ему понять, что кое-чего ему не хватает. Я говорю ему, что ему не хватает уверенности в себе. Алкивиад признается: ему, действительно, недостает настоящей уверенности. В глубине себя — мы с ним выяснили это после десятого сеанса — он сомневается во многом. Ему кажется, что он теряет свою неотразимость. Девушки теперь редко на него оглядываются. Мужчины обрывают его на полуслове. Он бодрится, но у него уже началась паника.

Получается, что, хотя на поверхности у Алкивиада все стабильно, он теряет устойчивость и его несет подводное течение. Оно швыряет его в разные стороны с ужасной силой. Он чувствует, что приближается к омуту, и у него по коже бегут мурашки. Недавно Поток поглотил его младшего брата. Тот сидел в лодке и ловил рыбу. Внезапно вода всплеснулась. От страха он подался назад, упал в воду и пошел ко дну. Никто не сумел ему помочь. Алкивиад истолковал это как предупреждение.

Медленно и осторожно я подготавливаю Алкивиада к принятию жизни и смерти. Жизнь, говорю я ему, это Поток, она не может остановиться. Смерть это трансформация, а не уничтожение. От нас зависит направление этой трансформации. Мы должны выбрать для себя образ и позаботиться о новом рождении. Алкивиад должен возродиться в образе героя.