Страница 11 из 98
Руководство одной из важнейших ветвей разведсообщества не обеспечило Джибли высокого авторитета. Против Джибли в глазах руководителей и многих ответственных работников разведки было то, что он являлся одним из «судей», приговоривших Меира Тубянски к смерти. Многие считали, что Бен-Гурион назначил Джибли руководителем военной разведки после отставки Беери и ухода на дипломатическую работу Герцога не столько из признания достоинств генерала, сколько для того, чтобы обеспечить преемственность руководства, — давая понять, что эффективность управления превыше этических соображений.
Несомненно, энергичный и целеустремленный, хотя и излишне прямолинейный Джибли прикладывал массу усилий для повышения эффективности разведки; однако реальными результатами стала сначала беспрецедентная (к счастью для Израиля, временная) неразбериха в работе разведслужб, а затем и тяжелейший скандал, последствия которого, возможно, ощущаются и до сих пор.
Неразбериха началась с того, что Джибли начал полномасштабное наступление на политический департамент; союзником его стал тогдашний руководитель «Шин Бета» Иссер Харел, который осуждал оперативников Гуриеля за мотовство и слабую реальную «отдачу». Фактическим выражением этого явилось то, что Джибли и Харел стали направлять своих собственных сотрудников за рубеж с заданиями, которые иногда дублировали те, над выполнением которых работали люди Гуриеля, а иногда весьма радикально им противоречили.
Результат не замедлил сказаться: стали плохо выполняться задания по всем ведомствам. Особенно страдали партнерские отношения: службы безопасности, например, Италии и Франции, особенно дружелюбно настроенные по отношению к Израилю, приходили в форменное замешательство от огромного количества противоречивых запросов от израильских офицеров связи. Они хорошо понимали, пожалуй, лучше чем ослепленные склокой руководители разведсообщества, что окруженный врагами Израиль не мог позволить себе междоусобную борьбу — и при возможности делились своим мнением с руководством страны. А в штаб-квартирах спецслужб, в резидентурах и даже в присутствии нежелательных слушателей разгорались ссоры и скандалы, в которых представители сторон не слишком стеснялись в выражениях. «Красавчик Артур» и другие европейские оперативники Гуриеля громко высказывали презрение «неотесанным» военным разведчикам Джибли и «полицейским» Харела. Бен-Натан саркастически замечал, что представители этих служб никогда не смогут войти в культурное и утонченное европейское общество. Масла в огонь подлили и некоторые действия самого Гуриеля: его служба вторглась «на территорию», доселе отданную безраздельно «Шин Бету» — специалистам политического департамента было поручено осуществить негласное проникновение в посольства стран советского блока в Тель-Авиве. Харел пришел в ярость…
Это была типичная борьба за власть; друзья Израиля не хотели принимать ничью сторону, но при каждом удобном случае обращали внимание политических руководителей на ненужность, недопустимость подрыва единства действий. Голоса эти звучали так громко, а неразбериха и снижение эффективности разведки стали такими явными, что Бен-Гурион пришел в бешенство и приказал Рувену Шилою положить этому конец. «Господин Разведка» добился, чтобы премьер отправил Бориса Гуриеля в отставку и распустил политический департамент как таковой, с дальнейшей передачей его оперативных функций другим ветвям разведсообщества. Европейской сети упраздненного департамента сообщили, что теперь работа будет происходить под новым руководством.
Однако Бен-Натан отказывался капитулировать. Несколько дней спустя после заявления Шилоя, 2 марта 1951 года он собрал на берегу Женевского озера совещание своих оперативных сотрудников. Оказалось, что «Красавчик Артур» и его коллеги, знатоки хороших вин и европейской кухни, оскорбились и… подали в отставку. Они объявили, что не считают возможным продолжать прежнюю работу, — хотя и никогда не будут работать на другую разведслужбу, а просто соберут свои вещи и отправятся домой, не испрашивая санкции руководства.
Получалось, что шпионы Израиля в Европе просто объявили забастовку. Нельзя не отметить, что возможность такого «бунта» и такие последствия его отражают становление в Израиле заметно более демократических принципов и несравненно более внимательное отношение к гражданам, которые служат, пусть допуская ошибки, государству, а не его врагам. Несложно представить, какова была бы реакция в ведомстве, например, Лаврентия Берия и какова бы стала судьба «бунтарей» — если бы они вообще осмелились на «бунт». Урок, преподанный «делом Беери», усваивался быстро…
Кстати, «бунтари» вернулись в Израиль не все, и происходила «забастовка» не слишком цивилизованно: например, сам Бен-Натан остался на некоторое время в Швейцарии и «начал изучать международные отношения», а часть его людей отказались передавать свои документы Шилою и сообщать информацию о текущих операциях. В некоторых европейских загранточках они даже уничтожили кое-какие секретные документы.
Строгих наказаний вроде бы не последовало, но практические действия показали, что «бунт» не только не имел никаких шансов на успех, но и привел к быстрому и эффективному разрешению коллизии не в пользу его организаторов. Шилой при полной поддержке премьер-министра провел реорганизацию через головы руководителей спецслужб, которые отказывались играть по правилам, прежде всего Гуриеля и его ставленников, и создал новую структуру разведывательного сообщества, которая в своей основе сохраняется до сих пор.
Вся работа по организации (и естественно, вся ответственность за проведение специальных операций) была передана «Аману» — военной разведке, которой руководил Джибли. Практической базой проведения агентурных и специальных операций за рубежом становилось подразделение «Аманы», военной разведки, которое получило название Подразделение «131»; наряду со «своими» туда вошли и специалисты из упраздненной службы Гуриеля, часть из которых перешла (или возвратилась) с дипломатической службы на военную. Командование подразделением было возложено на «своего» в «Амане», подполковника Мордехая Бен-Цура, который ранее работал в Пятом отделении военной разведки.
Самоучка, хотя, конечно, и преданный своему делу, отважный и неутомимый командир, Бен-Цур, как оказалось вскоре, был далеко не самой подходящей кандидатурой. Кроме того, он неважно разбирался в людях и часто делал ставку не на тех людей и не на те принципы, на которые следовало. Все это проявилось довольно скоро и не способствовало успехам подразделения. Общий курс на создание агентурных сетей в странах вероятных военных противников он, конечно, понимал, но способы осуществления этой естественной задачи агентурной разведки, подготовка и использование агентуры оставляли желать лучшего. Сказались также и недостаточная квалификация, и особенности характера Беньямина Джибли, который склонялся не столько к разведывательной, сколько к диверсионной работе, но об уже упомянутом крупном скандале, известном еще как «дело Лавона», несколько позже.
«На руинах» политического департамента возник «Институт по разведке и специальным задачам», более известный под названием «Моссад». День реорганизации, проведенной Рувеном Шилоем 1 апреля 1951 г., считается настоящим днем рождения «Моссада».
Напомним, что прообраз этого института, со временем ставшего олицетворением или собирательным названием всей израильской разведки, относится еще ко временам «Шаи». Некоторое время эта служба называлась «Центральный институт по координации», потом — «Центральный институт разведки и безопасности». «Моссад», по сути, с самого момента своего «второго» создания стал органом не столько представительным, сколько оперативно-исполнительным, выполняющим практически все функции общей разведки. Специфика отражена и в названии — это аббревиатура на иврите от «Институт разведки и специальных. задач», хотя действительно на первом этапе работы функция «Моссада» заключалась прежде всего в координации деятельности других спецслужб и сборе фактов, а предпринимать какие-либо активные разведывательные действия эта служба достаточно долго не могла, не привлекая оперативные подразделения из «Шерут Модиин» или из «Шин Бета».