Четыре писаки

Неожиданно, долго молчавшего Дастина прорвало, и он начал философствовать, говорить об истории и, наконец, затронул эпоху Тюдоров, без затрагивания которой, он долго рассуждать не мог. Его тянуло проводить параллели с тем неспокойным временем. Айзек поддержал этот разговор, высказав свои познания в живописи Возрождения, в тему упомянув, портреты Генриха Восьмого кисти Гольбейна Младшего.

– И что Вас так притягивает это гадкая, дикая эпоха Тюдоров? – спросил вдруг Мэйсон, прошедший мимо.

Дастин лишь презрительно усмехнулся ему в ответ. Постепенно Дигби и Эрон стали замечать, что лицо его собеседника покрывается холодным потом, а нижняя челюсть постоянно дрожит, речь становится сбивчивой. Первое впечатление было, что он подхватил какую-то странную хворь, но мало по малу, присутствующие рядом догадались, что это – проявление нервного перевозбуждения. «Что же кроется за ним, переходящим чуть ли не в нервный срыв?» – удивился Айзек и начал анализировать поведение и высказывания Рафлсона.

– Мечтаю отправиться в Лондон, чтобы посмотреть на подлинники Гольбейна, – продолжал Дастин.

– Было бы неплохо… Там же висят и портреты многих из жён Генриха. Припоминаете по альбомам? – спросил Эрон, пристально глядя на собеседника.

– А как же! Там есть и портрет самой Анны… – пот обильно потёк по лбу и вискам его, а зрачки устрашающе расширились.

– Мне особенно нравятся портреты Катрин Говард, Джейн Сеймур и Анны Клевской кисти самого Гольбейна, – сказал Айзек, не отрывая взора от глаз странного человека: «Не под действием ли наркотиков он находится?»

– Что Вы! Разве можно прочих жён короля сравнить с Анной Болейн! – буквально выкрикнул Дастин. – Не важно, что её писал не столь знаменитый художник, как Гольбейн! Она – само совершенство – её рассыпающиеся рыжие волосы! Тут нужна рука самого Кранаха, не Гольбейна!

– Возможно. Волосы Анны схожи с роскошью волос Линды, разве не так?

– Конечно! – после первой паузы от шока, отозвался Дастин. – Именно такие волосы имела сама Анна! И Хенри, и я можем подтвердить сходство…

«Э, голубчик… Вот здесь-то и появляются зацепки! Твои аппетиты, направленные на, упокоившуюся полтысячелетия назад, обретают реальную почву! А может вовсе и не Дигби казнил квази-жену квази-Хенри, то бишь – тебя самого? Была ли она твоей лишь в мечтах, как и сама Анна? Скорее всего, ты страдаешь раздвоением личности и, временами, перевоплощаешься в Генриха Восьмого, а в мисс Хатчинсон ты распознал свою вторую супругу – Анну. Потом ты уличил её в квази-неверности себе и обрёк на казнь?» – вертелось в мозгу Айзека, а вслух он спросил:

– Вы, наверное, были неравнодушны к Линде, раз уж она так напоминает Анну?

– А как же может быть иначе? – невнятно, с трясущейся челюстью, ответил Дастин. – Но, мой страх потерять её разбухал с каждым днём, становясь уже зримым, как чёрное, неизбежное зло.

Он долго, оторопело смотрел на окруживших его слушателей, словно не замечая их за минуту до этого.

– Я Вас могу понять – роковые женщины. И та, и другая, – усмехнулся Энди.

– Именно! – Дастин уже не пытался скрывать, что его трясёт. – Пишут, что сам Хенри долго мучился кровавыми кошмарами после казни Анны. А мне, после мистической смерти Линды, кажется, что она смотрит на меня из-за каждого угла… Страшно… Присутствие в комнате кого-то невидимого всегда пугает…

– Ведь смерть её была нереальной. Она мистична. Ну кто бы мог отрубить ей голову? – подыграл ему Айзек.

– Вы имеете в виду Линду?

– Да, конечно, во времена Генриха было иначе.

– В самом деле, кто бы мог отрубить Линде голову в наше время? Постойте! Я понял! Линда – это перевоплощённая Анна! Ведь только этим можно объяснить отделение её головы от тела! Это же астральная смерть! Не настоящая! Наша Линда жива! Её нельзя хоронить! Надо срочно сказать всем! – Дастин буквально кричал.

– Успокойтесь, я обещаю передать Ваши слова полиции, – уверял Эрон.

В это время к заключённым вошёл офицер и заявил, что все будут очень скоро освобождены, поскольку мисс Мелани Дигби дала показания против мистера Мэйсона Дигби. Якобы она лично видела, что её брат отрубил голову мисс Линде Хатчинсон. Все были шокированы таким заявлением и только тогда заметили, что Мелани уже давно нет рядом с ними.

– Ну и дурак же ты, Мэйсон, – рассмеялся Айзек. – При всех твоих причудах, такого от тебя не ожидал.

– Это досадное недоразумение. Зачем бы мне её было убивать? Какой вздор. Сестрёнка хочет моих денег, вот и бесится, – с удивительным спокойствием ответил Дигби.

– Слишком много совпадений, мой мальчик, – усмехнулся Энди.

– Мой адвокат докажет мою невиновность, – совершенно хладнокровно произнёс Мэйсон.

– Hora est – час настал, пришло время. И мне искренне тебя жаль, – сказал Айзек.

– Ты что, латынь изучал? – спросил Энди.

– Мой прадед по материнской линии был одним из первых эсперантистов в Америке. А ведь тогда верили, что эсперанто породит новую религию, которая осчастливит весь мир. Таким образом, средиземноморские наречия мне не чужды.

В помещение вошёл дежурный и пригласил мистера Хоумера на выход, рассыпаясь в извинениях. Энди кивнул Айзеку:

– До скорой встречи.

Энди ушёл, а через минут двадцать явился знакомый офицер, сухо извинился за причинённые неудобства, и заявил, что все свободны за исключением мистера Дигби. Мэйсон начал вяло возмущаться, но тут Айзек подошёл к офицеру и сказал, что собирается сделать заявление с глазу на глаз. Полицейский согласился с явным раздражением в голосе и отменил пока разрешение покинуть участок. Эрон высказал свои умозаключения по поводу вины Рафлсона, страдающего раздвоением личности.

– Ну и что же здесь убедительного? Не забывайте, что Вы можете обвинить невинного! – вяло среагировал офицер.

– Рафлсон сказал, что это астральная смерть, не настоящая, а Линда жива. Это уже позволяет делать выводы. Для него Линда это некое сексуальное воплощение Анны Болейн. Вся ситуация и возбудила какое-то смутное, индуцирующее начало в дебрях его подсознания, принимая всё более чудовищные, уродливые формы. Но Линда не выказывает расположение неприглядному Рафлсону. В этом случае, выходит, что она оскорбляет самого короля. С этого момента Линда-Анна подлежит казни и иного выхода у Дастина-Хенри быть не может – замкнутый круг. Подобное возможно в особых случаях шизофрении, если я не ошибаюсь, – уточнил Айзек. – Наконец, он решает, что казнь должна свершиться именно сейчас, несмотря на множество людей поблизости. Но не исключаю, что он находился под постоянным действием сильных наркотиков.

– Он сам может подтвердить это ещё раз для протокола?

– Вряд ли он станет с вами откровенничать так, как вышло со мной. Он может испугаться. Но он – маньяк, а не расчётливый убийца.

– Что же – похоже на истину… – протянул эксперт.

– Если, конечно, дающий показания не заинтересован лично. Вы имеете ещё что-то сказать? – офицер вскинул на Эрона раздражённо выпученные, из-под густых бровей, глаза.

– А вы бы осмотрели одежду его на предмет пятен крови, – предложил Айзек. – Я заметил, что под конец вечеринки он закатал рукава своей рубашки, хотя и спускалась ночная прохлада. Более того, на нём была джинсовая безрукавка, которая куда-то исчезла. А с наступлением ночи, в одной рубашке, становилось слишком холодно.

Одежда Дастина была тщательно изучена и обнаружены свежие пятна крови, малозаметные на тёмных джинсах. Когда Рафлсона заставили раскатать рукава рубашки, манжеты оказались в красно-бурых пятнах. Наконец, в кармане у него был найден носовой платок весь измазанный в крови, который он использовал, чтобы держать рукоять резака. Для полноты картины осмотрели одежду Мэйсона и не обнаружили на ней никаких следов крови. К этому времени, помощник эксперта, который оставался на крыше отеля для фотографирования и измерения положения мёртвых тел, прибыл с безрукавкой Дастина, найденной в мусорном баке. На видном месте она была заляпана кровью.