Страница 13 из 23
Вечерние сумерки приходят в горы неожиданно. Они накапливаются в каждом ущелье и распадке, за валунами и обломками скал и вдруг, как полая вода, обрушиваются в долины. Только белые вершины гольцов, подобно маякам, выступают из царства голубой тени.
Иван подъехал к реке, когда противоположный берег был скрыт вечерней дымкой. Он постоял немного, давая остыть мотору. Авиационный бензин распалил двигатель, и металл долго еще потрескивал, в радиаторе булькало. «Клапана подгорят, — подумал Иван. — Но ничего, доеду».
Он спрыгнул на речную гальку и, подойдя к ледовой закраине, прислушался к шуму воды. В этом месте не было моста, переправлялись вброд.
Облака поднялись, ночь обещала быть морозной.
Усталость, как свинец, вошла в тело, и каждый шаг, каждое движение давались парню с трудом. Пятнадцать минут отдыха вернули бы силы и освежили мозг, но у него не было этих пятнадцати минут.
Иван поднял капот, укутал свечи полусгорев-шей телогрейкой. От мотора шло удушливое, сонное тепло.
— Ванек! — послышалось сзади.
Голос был тихим, вкрадчивым, казалось, он шел откуда-то из-под прибрежных камней. Шофер обвел глазами кусты тальника и заметил темную фигуру. Фигура зашевелилась.
— Ты кто? — крикнул Иван, распрямляя плечи.
— Это я, попутчик, — сказала фигура.
Иван подошел поближе и узнал Эмика. Загорелое лицо сливалось с сумерками, были видны только зубы и белки глаз. Он сидел на камнях, как нахохлившаяся птица, застигнутая темнотой вдали от гнезда.
— Что с тобой? — спросил Иван.
— Да вот переправлялся через реку. Приболел я. Спички замокли.
Почему-то этот попутчик не вызывал ни симпатии, ни жалости. Какая-то в нем была обманчивая ласковость и мягкость — как подушечка для иголок: на взгляд — бархат, протянешь руку — уколешься.
Ждал бы его сто лет с бензином… Растяпа! Но Иван не любил плохо думать о людях.
— Пошли в кабину, — сказал он, наклоняясь и подставляя плечо. — Согреешься.
Эмик ухватился за него, и от этой доверчивости, от близости чужой боли шоферу стало стыдно за свою мимолетную настороженность.
Однако одежда у Эмика сухая — и когда успел обсохнуть без костра? Иван почувствовал растерянность от непривычной ему двойственности ощущений. Нет, определенно сказывается усталость и раздражение. Он отогнал от себя злые предчувствия и бережно усадил своего знакомого на сиденье.
— Сейчас переправимся!
К реке вело несколько съездов. В тех местах, где когда-то проходили машины, прибрежная галька сохранила темные следы мазута. Иван включил фары и увидел клокочущую воду.
— Только не здесь, — сказал Эмик, толкнув шофера локтем. — Я едва не утонул. Тут стало глубоко, наверно, вода поднялась. На втором съезде, пониже, мелко.
— Чего ж вернулся на этот берег?
— Я… — попутчик замялся. — Боялся оставаться там. Вернулся, думал: может, ты подойдешь.
— Чудак! Я же сам ждал тебя.
— Ну, я… — Эмик растерянно пожал плечами.
Он продуманно и осторожно наводил парня на подозрения, подбрасывал ему крючок с приманкой. Разумеется, Иван не поедет по второму съезду, он настороже, полон недоверия. Этот случай с бензином, нелепое поведение Эмика во время переправы, невразумительные ответы — шофер должен заподозрить неладное и поступить наперекор совету. Он клюнет, заглотает блесну.
— Нет, не езжай здесь, — повторил попутчик, — не езжай, Ванек, вот второй брод — тот мелкий, курица перейдет.
Он сумел придать голосу затаенную хитрость и ждал результата. Он, Эмик, не обманывает шофера, нет, второй съезд действительно безопасен, а первый глубок, потому что чуть ниже по течению льдины образовали затор и подняли воду. Веня Лисков несколько раз, захлебываясь в стылой воде, измерял глубины.
— Прекрасный брод — метров сто ниже, — еще раз ласково, слишком ласково повторил попутчик.
На коленях у него лежала двустволка, а за голенищем кирзового сапога был спрятан тонкий и длинный, хорошо отточенный нож. Но приезжий был стреляной птицей. Он прошел «добрую школу» у матерых рецидивистов и воспитал в себе профессиональную выдержку и хладнокровие. К ножу и ружью прибегать рано. Далеко не все средства из его богатого арсенала исчерпаны. Подозрительность заставит Ивана двинуть грузовик в воду вопреки предупреждению. Он застрянет посреди реки. И никакие пилоты уже не помогут ему.
Эмик рассмеялся. Он подбрасывал еще одну ветку в разгорающийся костер подозрения.
— Чудно ты смеешься, — сказал шофер и двинул машину вниз, ко второму съезду, как советовал Эмик.
Вода под ударом радиатора поднялась веером, залила стекло, но машина безостановочно шла через буруны. Стуча и скрипя, она выпрыгнула на спасительный берег.
— Правда, мелкий брод, — сказал Иван. — Спасибо!
Эмик сжал кулаки: «Эх ты, доверчивая дубина, с тобой невозможно вести игру… Но погоди. Я сумею справиться с тобой и выйти из тайги чистеньким-. До свинцового козыря дело еще не дошло».
Иван вывел грузовик на дорогу, пыхнули сжатым воздухом тормоза. Горы возвышались вокруг, как хребты уснувших доисторических ящеров.
Машина стояла на склоне, опустив нос, готовая ринуться под гору. Иван заглушил двигатель.
— Ну, скоро приедем, — сказал он, хлопнув попутчика по плечу. — Пойду сниму тряпку со свечей.
Эмик застыл на сиденье комком нервов. Он ждал. Пусть только этот рослый парень зазевается на миг!
Иван открыл капот и потянул ноздрями воздух, почуяв в маслянистом запахе двигателя легкую гарь. Из-за массивного чугунного блока поднималась струйка сизого дыма. Неужели подпалил сцепление? Взяв переноску, шофер полез под машину. Э, нет, ручной тормоз был перетянут.
Эмик привстал. Он трепетал от ожидания: вот он, тот случай, который не представится больше. Поди разберись потом, отчего тронулась машина и придавила беспечного водителя.
Иван лежал под колесом, из кабины были видны лишь кирзовые сапоги. Одним рывком передвинувшись на место водителя, Эмик нажал педаль сцепления и отпустил рычаг тормоза.
Машина беззвучно тронулась. Семь тонн металла поползли вниз.
Нина медленно брела по дороге, опираясь на свою малокалиберную винтовку, как на костыль. Нога распухла и онемела от боли. Еще километр-другой, казалось девушке, и она в бессилии упадет на камни.
Она была такой маленькой, такой беззащитной среди холодных каменных громад, Но ведь и ее Иван был один. И старателям, оставшимся в шахте, было не легче. Нина остановилась и прислушалась, ожидая чуда. Казалось, вот-вот раздастся далекое жужжание, и тогда она из последних сил бросится навстречу, и увидит за поворотом машину, и…
Но гольцы молчали. Откуда-то сверху доносился монотонный и ворчливый голос водопада. Мороз спускался с белых горных вершин, заполняя долины, тени сгущались.
Уже стемнело, когда девушка добрела до Змеиной речки. С трудом она различила внизу холодный блеск воды, белый дощатый настил моста и маленькое, прижавшееся к скале зимовье. «В зимовье есть печушка, — подумала Нина, — можно будет отдохнуть и согреться».
Подойдя к избушке, Нина толкнула дверь, висевшую на одной петле. Дверь ответила визгом, как отскочившая из-под ноги собака. Зимовье дохнуло сырым, гниловатым запахом давно брошенного жилья.
Вспыхнувшая спичка осветила железную, в пятнах ржавчины печушку, лавку и дощатый стол, на котором в консервной банке стоял свечной огарок.
Нина несмело вошла. Она поставила в угол малокалиберку и зажгла свечу. Но зловредный хиус ворвался в разбитое окно и погасил огонек. Девушка подошла к оконцу, чтобы завесить его платком, и тут ветер донес до нее звуки шагов. Она отодвинула обломок грязного стекла и осторожно выглянула.
Мост с дощатым свежим настилом был хорошо виден отсюда. По этому белому настилу двигалась темная фигура. Доски поскрипывали под тяжелыми шагами.