Страница 29 из 34
– Я страшно влюблена в Марена, но целоваться мне быстро надоедает. А тебе нравилось целоваться?
– Смотря с кем, – ответила Тристана, растерявшись от глагола в прошедшем времени, словно сестра спрашивала о чем‑то, что для нее, Тристаны, осталось навсегда в прошлом.
– Ты хочешь сказать, что есть люди, которые целуются лучше, чем другие?
– Да.
– Марен очень хорошо целуется, как мне кажется. Просто после двух долгих поцелуев я уже сыта по горло.
– Он обижается?
– Он не обидчивый.
– Твои одноклассники в курсе?
– Конечно. В отличие от тебя, я плюю на сплетни. Волноваться из‑за того, что кто‑то что‑то сказал, – это не по‑рокерски.
– Ты больше рокерша, чем я.
– Это каждый для себя решает. Что бы ни происходило, я спрашиваю себя, как Дженис Джоплин отреагировала бы на моем месте.
– Она умерла в двадцать семь лет.
– У меня времени выше крыши.
– Ты все‑таки не умрешь в двадцать семь лет, еще чего не хватало.
– Не умру. Я же не буду принимать наркотики.
Минуты взаимной любви, особенно дорогие для Летиции, были связаны с “Шинами”. Играть и петь вместе с Мареном было высшим счастьем. Тристана радовалась, поскольку разделяла с ними эти чудесные моменты.
– Нет ничего прекраснее, чем создавать вместе музыку, – сказала она.
Тристана ругала себя за то, что оказалась более чувствительна к злословию, чем оно того стоило. Теперь она слышала: “Надо же, в семнадцать лет тусуется с двенадцатилетними детишками! Прошли времена, когда мы думали, что она наконец взрослеет!”
Единственная страсть, которой она все чаще предавалась в одиночестве, была литература. Перед ней распахивались целые миры, волновавшие ее сильнее, чем музыка.
Пробелы в литературном образовании не порождали комплексы, а, напротив, воодушевляли и подстегивали ее. Все эти сокровища находились в пределах досягаемости: достаточно открыть книгу и отдаться во власть эмоций.
Она прочла “Беренику” Расина и была потрясена. Некоторые строки повергали ее в транс, другие поражали как удар молнии.
Она сообщила своим, что после выпускных экзаменов на степень бакалавра[18] собирается изучать литературу на филологическом факультете в Сорбонне. Родители сочли это заявление бредом от первого до последнего слова.
– Ты еще поди их сдай, экзамены эти, – сказал Флоран. – У нас в семье бакалавров не бывало.
– Литература никому не нужна, – подхватила Нора.
– Да еще в Сорбонне! Лилль для тебя недостаточно хорош? – спросил отец.
Только тетя Бобетт горячо одобрила:
– Конечно, она получит свой “бак” и поедет в Париж! Чтобы стать президентом Франции, литература – путь не хуже других.
На что последовал комментарий сестры:
– Эта с тех пор, как потеряла дочь, совсем с ума спятила.
Козетта, со своей стороны, выразила энтузиазм:
– Что такое литература, я толком не знаю. Но неважно, я знаю, что это твое. А уж в Сорбонне – вообще супер!
Единственной, кто не сказал ничего, была Летиция.
Тристана догадывалась, что это дурной знак.
Все свободное от репетиций время она посвящала учебе. Без стипендии ей не обойтись, поэтому необходимо было сдать все на “отлично”. Она сама тайком занялась бумажными хлопотами.
В день Д она объявила, что получила “бак” с отличием. Домашние реагировали по‑разному.
– Ничего себе! – воскликнул Флоран.
– Ты не такая, как мы, – мрачно изрекла Нора.
Тристана позвонила Бобетт поделиться новостью.
– Ты гений! – возликовала тетка.
– Наконец‑то кто‑то меня поздравил, – сказала Тристана громко, перед тем как повесить трубку.
– Поздравляю тебя, милая, – спохватился отец. – Я просто сражен.
– Ты не такая, как мы, – обреченно повторила мать.
– Припечатала!
– Я восхищаюсь тобой, не беспокойся. Но мне грустно, что ты не такая, как мы.
– Почему?
– Ты отвернешься от нас.
Ошеломленная Тристана ушла к себе. “Ты отвернешься от нас” в устах матери, которая никогда ею не интересовалась, – это была жесть. Она мысленно адресовала ей гневный ответ: “Зато ты от меня не отвернешься, потому что никогда ко мне и не поворачивалась!”
Однако минуту спустя она себя отругала: “А чего ты ждала? Ты же не для родителей так старалась. Отец тобой гордится – это уже предел мечтаний”.
Вошла Летиция, до сих пор упорно молчавшая.
– Ты не поздравляешь меня? – спросила старшая.
– Нет. Что ты умная, я и так знала. Ты не могла провалиться. Удивляться этому было бы оскорбительно. Я понимаю одно – ты уедешь.
– Я никогда тебя не оставлю. Буду приезжать каждый уикенд.
– Этого недостаточно для “Шин”.
– Вполне достаточно.
– Не хитри. Ты не связываешь свое будущее с “Шинами”. Для тебя “Шины” – хобби. А для нас с Мареном – вся жизнь.
Тристана растерялась: эта девочка двенадцати с половиной лет ни секунды не сомневалась не только в собственном жизненном выборе, но и в жизненном выборе своего спутника. Тристана предпочла ответить осторожно:
– Сократ, как тебе известно, говорил: “Я знаю, что ничего не знаю”.
– Не пудри мне мозги. Успех рок-группы – штука очень сложная. Если хоть один не горит, пиши пропало.
– Что ты предлагаешь? Чтобы я ушла из “Шин”?
– Так я и думала, – сказала Летиция замогильным голосом.
– Но я совершенно этого не хочу. Ты сама меня вынуждаешь.
– Так это я виновата?
– Не хочу с тобой ссориться.
– Это не ссора, все куда серьезнее. Ты разводишься.
– С сестрой не разводятся.
– Разводятся. Именно это ты сейчас и делаешь.
– Летиция, я люблю тебя больше всех на свете.
– И что? Ты поселишься в Париже. “Шины” будут последней твоей заботой.
– Что ты хочешь?
– Ты можешь учиться в Лилле.
– Это все равно что вместо Торхаут-Верхтера я бы тебе предложила выступить в Рубэ.
– Не могу с тобой спорить. Ты слишком умная.
– Не умней тебя.
– “Шины” для тебя дело десятое. Так не пойдет.
– Замени меня.
– Ты незаменима.
– Станьте дуэтом – ты и Марен.
– Сонни и Шер?
– А что, было бы неплохо!
– У нас не поп, у нас рок.
Этим было все сказано.
– Я слишком стара для вас, – заключила Тристана.
– Дело не в возрасте.
– А в чем?
– В том, что ты недостаточно меня любишь.
– Неправда. Наша любовь для меня перевешивает все. Между тобой и остальным миром нет конкуренции.
– Тогда почему ты уделяешь мне так мало времени?
– Я не считаю, что мало. Но надо жить, Летиция. Любить не значит приносить себя в жертву. Если я откажусь ради тебя от Парижа, от Сорбонны, от учебы, это будет плохая любовь. Да, мои планы для меня важнее, чем “Шины”.
Девочка долго молчала, сраженная наповал.
– Может быть, ты разочаруешься. Может быть, вернешься.
– Может быть. Но если ты по‑настоящему меня любишь, то не слишком горячо на это надейся.
– Не буду врать: я надеюсь.
Тристана обняла ее:
– Что бы ни случилось, ничто нас не разлучит.
– Как тебе удается быть такой оптимисткой?
– Просто я тебя люблю.
В комнату, как всегда, без стука вошла Нора. Игнорируя прелестное зрелище обнявшихся сестер, она заявила:
– Твоя затея будет дорого стоить. Ты же не спросила нас, готовы ли мы платить.
– Это ничего не будет вам стоить, – ответила Тристана. – Я получила стипендию, я занималась этим с прошлого года.
– У нас за спиной?
Эта жалкая реакция поразила Тристану и возмутила ее сестру.
– Мам, ты что, совсем не врубаешься? Почему ты не поздравляешь Тристану?
– А почему она не говорила нам о своих планах?
– Потому что не была уверена, что все получится. Неужели ты ничего поумнее не можешь сказать!
– Нельзя так разговаривать с матерью!
– Нельзя так разговаривать с дочерью, особенно если она совершает такие подвиги.
Оскорбившись, Нора вышла, хлопнув дверью.
– Спасибо, Летиция, – сказала растроганная Тристана.