Барин

— Твой граф случаем не педофил?

— Позвольте, что вы в самом деле, господин Никитин… если деньги не интересуют — можем предложить выгодный обмен. Обменять на орловских рысаков или английские ружья…

— Нет. В мое поместье даже не суйтесь! Никого я продавать не буду!

— Может немного повремените с ответом? Подумаете хорошенько…

— Чеши отсюда, Шпагин! И больше не приезжайте в мое поместье…

— Напрасно вы так…– скривился приказчик и лихо запрыгнул в бричку.

Мне совсем не понравился этот мутный приказчик. Зачем и вправду покупать в поместьях девочек-подростков? Уж точно не для института благородных девиц…

Бричка развернулась и покатила назад. Ко мне уже семенил дедок, которого я увидел еще в первый день. Он скинул картуз и пробормотал:

— Никак сам барин к нам пожаловал?

— Деда, как дела в селе?

— Так дела у генерала-губернатора, а у нас так, делишки… Голубиха третьего пацана родила, здоровый, румяный, весь в отца. Никодим Фролов вернулся с шабашки, по дороге заглянул в кабак, все спустил под чистую. Даже седло и лошадь заложил… а у самого в хате вот-вот стена рухнет и крыша дырявая…

— Пьют мужики?

— Ну а как батюшка не пить, жизнь такая… хочется русскому мужику праздника души…

— Дед, а где живет кузнец Селифан?

Старик показал на вторую с краю избу с вальцованной жестяной крышей.

Я не успел подойти к калитке, как кузнец вышел на встречу. Крепкий малый, чернявый, похож на цыгана.

Он слегка поклонился.

Я обратил внимание, что во дворе кузнеца много полезного хлама. Обрезки труб, листы жести, чугунные швеллеры и стальные пруты. Тут же стояли две недоделанные рессорные повозки и зимние сани.

Видать, мастеровой мужик.

— Селифан, дело к тебе важное. Найди бумагу и карандаш, хочу кое-что заказать.

Через несколько минут кузнец удивленно смотрел на чертеж:

— В длинной полой трубе шнек, на одном конце винт, а на другом — рукоять, я все правильно понял?

— Правильно.

— А длина какая?

— Двадцать четыре метра.

— Не понял вас, барин, что за метры?

Черт, у них же другая система измерения…

Я отошел подальше.

— Сколько от меня до забора?

— Двенадцать саженей.

— Вот такой длины и делай. Еще нужны желобки, можно из тонкого металла. Сейчас нарисую.

Я изобразил вторую схему.

— Когда сделаешь?

— Работа сложная. Но думаю, дней за пять-шесть управлюсь.

— Труба должна быть герметичной, на стыках соединяй хомутами, да покрепче…

— Сделаем, барин. Можете не сомневаться…

— Если нужны помощники — попроси старосту, чтоб дал. Как закончите — доставите конструкцию в поместье…

— Пойду Пантелея кликну, да и начнем с божьей помощью…– кивнул немногословный кузнец.

Таких людей я любил. Тихих, немногословных, старательных. Без преувеличения, именно такой народ и есть Соль русской земли, а не говоруны и кликуши…

Когда я вышел от кузнеца, на улице мне попалась женщина с синяком под глазом. Она поклонилась и тут же отвела взгляд.

— Э… матушка… кто это тебя так?

— Муж, барин. Да я совсем не в обиде.

— За что?

— Пустяки, дело житейское…

— Как тебя зовут?

— Варвара Лушникова.

Я схватил женщину за локоть.

— Веди к мужу!

Она кивнула на колодец-журавель у дома с соломенной крышей. Возле колодца стояли староста Платон Щукин и рябой мужик с мальчишкой лет семи. Вместо обуви на ногах пацана странные тряпки.

Рябой не на шутку испугался и вышел вперед:

— Еремей Лушников,– он поклонился, староста и мальчонка сделали тоже самое.

— Твоя супружница?

— Моя, барин.

— За что ты ее?

— Так в целях воспитания. Гречу с салом не отварила, когда я с поденной вернулся. Пришлось сухарями давиться… Так нечто я не прав? Ведь как в народе говорят: «Бей бабу молотом — будет баба золотом!»

— Это сын твой? Как зовут?

— Егорка…– чуть слышно произнес мальчик.

— В чем он обут?

— Так порвал башмаки, теперь в портках бегает, а скоро лето — можно и вовсе босым, к следующей зиме справим какую обувку.

— Где хочешь возьми, но чтобы купил сыну ботинки. А если еще раз жену тронешь, высеку! Ты понял?

— Так это, барин… как не понять…

Испуганная женщина стояла рядом и печально вздыхала.

— Платон, собирай все село! — приказал я.– Пару слов хочу сказать.

— Варвара, Егор! — приказал староста женщине и мальчику.– Пробегите по домам, кликнете народ!

Я взглянул на Еремея. Мужик наверняка мается с похмелья. Глазки бегают, ручки трясутся, да еще нашел на ком злость срывать, на бабе…

Лично у меня отношения с алкоголем сложные, вернее, совершенно никаких. Люди пьют от скуки, при встречах или на праздниках, для настроения и даже для аппетита. Я почти не употреблял алкоголь, но не потому что такой правильный или сторонник ЗОЖа. У меня физическое противопоказание, стоит выпить порцию, которая для нормального мужика считается нормой, скажем, триста грамм водки или виски, меня начинало плющить, на утро руки тряслись, потроха скручивало, а голова страшно гудела. Чем так мучиться, я еще в двадцать два года решил не пить, кроме одной-двух традиционных стопок на больших праздниках и юбилеях.

Как оказалось, я не один страдал таким противопоказанием. В колонии мне однажды попалась книга-автобиография знаменитого разведчика Павла Судоплатова, он писал, что тоже физически не мог употреблять алкоголь, его плющило даже с рюмки, и он всю жизнь старательно держался подальше от алкоголя…

Впрочем, у меня не имелось особого пунктика против алкоголиков и бытовых пьяниц, какой-то страшной к ним ненависти. Такой пунктик обычно бывает у пожилых теток, которые обличают девок в мини-юбках в пошлости, а сами в молодости отрывались на полную катушку в плане секса, знаем мы такие примеры.

Пока я размышлял, сельчане уже собрались.

Похоже, пришли все. Две молодухи даже держали на руках грудничков. Грустное зрелище представляли крепостные. Я заметил только семерых крепких мужиков, вроде Матвея-мельника. Остальные махонькие или чрезвычайно тощие, бородатые, грязные и одетые во что попало, кое-кто в откровенных лохмотьях. Один мужичок тоже стоял в войлочных тряпках вместо ботинок. Женщины, даже молодые, неопрятные, серые, в длинных платьях, сарафанах и почти все в косынках. Впереди две древние старушки, а на задних рядах детвора разного пола, от трех до пятнадцати лет.

Вперед вышел староста Щукин:

— Все собрались, барин. Девяносто семь человек.

Что-то было в этом собрание грустное, печальное, еще Некрасовское: «Вот приедет барин, барин всех рассудит…»

— Здравствуйте, селяне! Давайте знакомиться, Андрей Никитин. Ваш барин.

Толпа зашушукалась и поклонилась.

— Как вы знаете, я только недавно приехал. И если честно, мне совсем не понравилось то, что я здесь увидел…

Стояла необыкновенная тишина. Даже грудные дети на руках молодых мамаш сурово молчали.

— Вы ступайте,– кивнул я молодым мамам.– Не мучайте детей…

Молодухи кивнули и быстро удалились.

— Я думал увидеть здесь процветающее село, а увидел грязь, серость, нищету и ущербность…

— Андрей Иванович, позвольте, подать исправно платим. Недоимки ни за кем не числится…– пробормотал староста.

— Иди сюда, Варвара…

Женщина подошла и стыдливо опустила голову.

Я осторожно поднял ее за подбородок и показал синяк.

— С сегодняшнего дня никакого рукоприкладства и пьянства! Выпивать разрешаю только по праздникам и воскресеньям. Поймаю в будни пьяным — сразу высеку! Иди, Варвара…

Мужики тихо зароптали.

— Теперь еще один вопрос. Если увижу плохо одетого и не обутого ребенка — тоже строго спрошу, не взыщите. Не дай боже узнаю, если кто ребенка побьет — на кол посажу.

Старуха впереди побагровела и стала судорожно хватать воздух, кто-то сзади поддержал ее, чтобы она не грохнулась. Это я зря сказал, похоже, местные шуток вовсе не понимают.

— Займитесь собой. Вы же люди. Господь создал человека по своему подобию, а вы шляетесь, как оборванцы. Нет денег — ко мне приди, я подать отсрочу, еще и взаймы выдам…