Барин

— Мне на сутки нужно отлучиться, кое-что решить…

— Хорошо. Поезжайте, Андрей Иванович…– кивнул инженер.– Мы пока начнем грузить кирпич…

С одной стороны, у меня будто гора с плеч. Наследник оказался вполне адекватным и благоразумным, мы даже смогли договориться. Не знаю даже, как бы я поступил на его месте. Наверняка сначала набил самозванцу репу, а уже потом вел диалог… Но наша внешняя схожесть и вправду невероятная. С другой стороны, восемь тысяч — огромная сумма. Да и триста рублей в месяц — наверняка для затравки, аппетиты, как известно, растут во время еды. Но почему все же Никитин согласился молчать, ведь при плохом раскладе ему тоже мало не покажется, если все это всплывет… Законы здесь очень суровые.

После покупки оборудования у меня оставалось еще две тысячи, которые я хотел потратить на непредвиденные расходы и зарплату. В общей казне еще около полутора тысяч. Придется все же продать часть золотишка из шкатулки, другого выхода нет. А еще нужно взглянуть на документы на поместье и на завещание… почему за это время я даже не подумал про документы? Вот наивный дурачок, я ведь в душе надеялся, что настоящий наследник никогда не вернется… Как мальчишка-двоечник, который прячет дневник с плохими отметками на дне портфеля, не догадываясь, что рано или поздно отец все же откроет дневник и достанет из шифоньера кожаный ремень с тяжелой металлической пряжкой…

Как только вернулись в усадьбу, я спросил Прохора о документах.

— Все в вашем кабинете, Андрей Иванович. В ящике стола. Там и завещание, и на поместье… А зачем вам?

— Просто взглянуть хочу. Пусть Аглая пока обед подает. Я сейчас…

В кабинете я действительно нашел документы на поместье и завещание. По завещанию все поместье, оцененное в семь тысяч восемьсот двадцать рублей, вместе с селом Новореченское в сорок шесть домов и ста двумя крепостными на 1 марта 1852 года по ревизорской сделке, а также 96 десятин земли, из которых 52 пахотные — по наследству передаются дворянину Андрею Ивановичу Никитину, уроженцу села Алексеево 20 сентября 1818 года.

Надо же, у меня день рождения тоже в сентябре, только 14-го числа, 1988 года. Разница между нами всего год, мне тридцать пять, наследнику тридцать четыре…

В этот раз я не стал засиживаться за обедом, наскоро перекусил и мы с Герасимом выехали в Тимофеево. Я не знал, сколько точно стоят драгоценности, на всякий случай взял с собой золотые цепи, перстни и три тысячи наличных денег…

По дороге небо слегка заволокло тучами.

— Как думаешь, Герасим, будет дождь?

Мужик внимательно посмотрел на небо:

— Если будет, то к вечеру. Успеем добраться…

Мы уже выехали на тракт, когда я увидел путника, бредущего в сторону Тимофеево.

— Остановись, подвезем…– попросил я Герасима.

Мужик почтительно кивнул, когда мы остановились.

— Садись,– предложил я.

Он уважительно поклонился:

— Барин, а вы куда трафите?

— До Тимофеево.

— Мне бы тоже туда…

Когда мужик сел в бричку, он удивленно покачал головой:

— Сорок лет живу — такого чуда не встречал, чтоб барин холопа подвозил…

— Что делать-то идешь?

— На отхожий промысел, колодцы копать.

— И сколько платят?

— Рупь в день, когда поменьше.

— Ты ко мне приходи, на глиняные балки. Те же деньги плачу, и до дома ближе. Сам с Алексеево?

— Постойте, так вы Андрей Иванович Никитин? Слышали про вас… если возьмете — обязательно приду. Только через пару недель… сына надумал женить к осени. Пока тепло, надо малость подработать.

— И сына тоже приводи. Если работящие и непьющие — дело всегда найдется.

Навстречу мчалась тарантайка с двумя лошадьми. Прямо посредине дороги.

— Пьяные небось…– вздохнул Герасим.– Может съедем?

— Езжай потихоньку, если в лоб пойдут –тогда уже съезжай…

Я уже разглядел в мчащейся тарантайке мордастого парня на козлах, сзади сидел сынок Гарина в обнимку с девкой. Они громко горланили песню.

— С дороги придурки, зашибем! — заорал мордастый.

— Не сворачивай! Разворачивай бричку поперек! — приказал я Прохору.

Мужик-пассажир испуганно вцепился в сидение. Герасим рассмеялся и плавно развернул бричку поперек дороги. Встречная повозка в последний момент съехала с откоса, чтобы не допустить столкновения. Лошади заржали, тарантайка жутко заскрипела и чуть не разлетелась. Когда остановились, мордастый сразу спрыгнул и с кнутом и побежал к нам.

Я тоже соскочил с брички и направился навстречу:

— Мудила, тебя кто водить учил? Какого ты, морда рязанская, едешь посреди тракта?

— Эй, помещик… Я не мужик, а из мещан…– скривился мордастый, сжав кнут.

— Семен! — заорал сын Гарина, наверняка он сразу узнал меня.– Поехали, не связывайся!

Но Семен крепко держал в руках кнут, будто раздумывал. Неужели ударит? Я же его тогда на месте урою…

— Барин, а если бы тарантайка сложилась? — от парня несло перегаром.

— А если бы вы расшибли кого? Чешите, пока я добрый…

Мордастый пару секунд раздумывал, а когда Герасим спрыгнул с козлов и выпрямился во весь богатырский рост, мордастый сразу развернулся и направился к повозке.

— Вот мудачье…– выругался я. — Поехали, Герасим…

По дороге я раздумывал. Наследник назвал меня жуликом и авантюристом. Да какой же я жулик? Похоже, как раз именно он жулик и авантюрист, раз позволил себе проиграть целое поместье… интересно, а если бы не проиграл? Может еще год или два здесь не появлялся? Еще на кирпичный заводик губу раскатал, урод…

Золотые цепи и перстни я решил продать еврею, который держал в Тимофеево оружейную лавку. Еще в прошлый раз я заметил на двери лавки объявление о скупке золота. Искать ювелира совершенно не было времени…

На этот раз в оружейной лавке крутился здоровенный носатый детина в качестве охранника.

— Господин, вы опять за пистолетом? — усмехнулся еврей.

— Хочу золото предложить.

Я осторожно положил тряпицу на прилавок и развернул.

Еврей внимательно осмотрел золотые цепи и перстни. Он сразу разволновался, снял кипу, и протер платком вспотевший лоб:

— Товар хороший, добротный… дам за все четыре тысячи.

Детинушка приблизился и тоже посмотрел на драгоценности, удивленно покачав головой.

— Красотища-то какая…

Я вздохнул:

— Четыре тысячи? Думал вы серьезный человек…

Быстро спрятал драгоценности в тряпку и уже хотел уходить. Но еврей удержал меня за руку.

— Постойте, молодой человек. Ваша цена?

— Семь тысяч и уступать я совсем не намерен.

Торговец задумался:

— Это уже через чур… У меня даже нет таких больших денег…

— Тогда поищу другого покупателя…

Еврей явно заинтересовался золотишком. Я печенкой чувствовал…

— Шесть пятьсот,– сухо сказал торговец. — Это крайняя цена.

— Хорошо. По рукам.

— Помню вы интересовались оружием… У меня появился отличный шестизарядный американский кольт. Заложил один капитан, да так и не выкупил. Практически новый. Давайте я заплачу шесть тысяч наличными плюс пистолет и тридцать патронов.

Да что за человек! Чувствую, он все же где-то наколол меня…

— Ладно. Я согласен…

Через час я уже был у гостиницы Петровской Слободы. В будни здесь оказалось безлюдно и тихо. Даже куда-то исчезли цыганские шатры и медведь с мальчиком. Только у торгового павильона крутился толстый жандарм и что-то весело рассказывал цветочнице. У гостиницы стояла черная карета московских судоприказчиков.

В номере наследник тщательно пересчитал деньги и удивленно посмотрел на меня:

— Быстро вы нашли финансы. Наверное вам и вправду дорого это захудалое поместье…

— У меня больше ничего нет, кроме этого поместья… можно сказать, это моя вторая родина…

— А первая родина где?

— Далеко…– вздохнул я.

— Интересно. Но меня терзает вопрос: почему мы так удивительно похожи? Может мы все же родственники?

— Вы получили деньги. Извольте-с расписочку.

— Да вы в своем уме, господин хороший? Какая еще расписочка⁈ Подписать себе смертный приговор за подлог?