Чекистские были

Смотритель маяка был арестован Батумской ЧК, но к тому времени он был уже очень стар и болен. Продолжать следствие оказалось невозможным, из внутренней тюрьмы он был переведен в больницу, где вскоре умер.

Новый смотритель сообщил нам, что, принимая маяк, он видел там дочь прежнего смотрителя, совсем молодую девушку. Забрав некоторые вещи отца, она куда-то ушла. Где теперь она? Последние пять лет ее в Батуми никто не видел.

Загс в те первые годы советизаций только начал свою работу, к тому же гражданские браки по советским законам не пользовались популярностью среди значительной части батумских обывателей, прибегавших с большей охотой к церковному бракосочетанию. В Батуми действовала небольшая православная церковь. Мы пошли к ее священнику; установили, что дочь маячного смотрителя, которой ко времени наших поисков было двадцать два года, в 1925 году, оставшись круглой сиротой, вышла замуж за грузина и взяла его фамилию. Мы узнали, что муж ее был преуспевающим батумским портным.

У молодой двадцатидвухлетней женщины был грудной ребенок. Мы не стали вызывать ее в управление, а пошли к ней домой. Стараясь не пугать и не волновать молодую мать, мы объяснили ей причину своего посещения, сказав, что нуждаемся в ее помощи — просим вспомнить кое-что об отце. Мы были уверены, что старый провокатор не посвящал дочь в свои преступные дела, но кое-что она могла видеть, слышать. Человеком она оказалась совершенно неискушенным, бесхитростным. Будучи еще девочкой, она не раз видела появлявшихся у них в доме неизвестных ей людей, среди которых были и иностранцы, все они сдавали отцу на хранение какие-то ценности, обычно золотые монеты и иностранные кредитки. На вопрос о том, были ли у отца знакомые из числа английских военных, оккупировавших одно время Батуми, она сказала, что один англичанин в военной форме иногда приходил к отцу. Он был интересен собой. Но ничего очень примечательного она о нем не запомнила. Разве что какую-то медную статуэтку, которую он зачем-то показывал отцу.

Она сообщила нам, что в период пребывания в Аджаристане турок и немцев отец также встречался с ними. Эти встречи отца с иностранцами она искренне объясняла тем, что все власти были заинтересованы в бесперебойной работе маяка.

На вопрос Осипова, осталось ли ей какое-либо наследство, она ответила, что отец обещал «хорошие средства», которыми завещал распорядиться «с умом». Но он был внезапно арестован и вскоре умер, конкретно о наследстве не успел ничего сказать.

Осипов два раза побывал у дочери бывшего смотрителя маяка. Нас не могло не заинтересовать, что провокатор спрятал где-то ценности, присвоенные им у разных людей. То, что смотритель держал связь с каким-то английским офицером, нас тоже очень заинтересовало. Осипов установил, что примерно года за полтора до ареста старого смотрителя он пожелал сменить в квартире старую бамбуковую мебель на новую — деревянную. Бамбуковые столы и стулья, по словам дочери, были в сарае.

Ночью мы отправились осматривать сарай. Это большое помещение предназначалось для хранения лодок, оно стояло почти у самой воды. Лодочный сарай был завален всевозможным хламом. У одной стены сарая была сложена довольно большая груда непиленых бревен. Пришлось перетаскать их в угол. Десятка два тяжелых бревен были убраны, и Осипов приказал нам копать землю на освобожденном месте. Под тонким слоем земли валялись бамбуковые стержни от старых кроватей и столов. Мы уже были перепачканы до ушей, когда Валентин Щекотихин, потрясая бамбуковым стержнем от кровати, закричал из темного угла:

— Эй, здесь что-то есть!

Подскочивший к нему Осипов взял стержень, вынес его на середину сарая, где на чурбаке светилась керосиновая лампа. Он достал новосой платок, расстелил его на полу, затем, сняв с конца стержня жестяную крышку, перевернул его над платком. Из открытого отверстия посыпались иностранные и русские золотые монеты! В нескольких стержнях мы обнаружили такие же золотые клады. Набралось две или три сотни золотых монет, в их числе были и довольно крупные, величиной с царский серебряный рубль. Это были иностранные монеты — испанские и американские.

Ну, вот! Кое-что нам открылось. Однако далеко не все…

Запыленные и перепачканные в земле мы вернулись в управление. От усталости я уже не думал о дальнейшем, мы разошлись по домам. На другой день нам предстояло обследовать кирху. Неспроста пастор ходил к старому смотрителю маяка, который не был лютеранином; не случайно зашел в кирху и иностранный моряк!

К кирхе мы подъехали поздно вечером. Захватив с собой оперативного шофера Николая со слесарным инструментом на случай, если придется взламывать замки, мы подошли к дверям. Двое крепких парней-отрядчиков взялись помогать нам. Замки в калитке и в задней двери кирхи в полном порядке. Очевидно, второй помощник капитана танкера имел ключи или универсальную отмычку.

Мы самым тщательным образом обследовали помещение алтаря, но ничего интересного не обнаружили.

— Давайте-ка посмотрим помещение перед алтарем для очистки совести… раз уж пришли сюда… — ворчливо пробормотал неугомонный Осипов.

Обширное помещение кирхи было заставлено тесно сдвинутыми тяжелыми скамьями и пюпитрами, обычными для лютеранских и католических церквей. Полы этого помещения были выложены большими бетонными плитами. Мы осмотрели стыки плит в передней, у входа, части кирхи. Все они подогнаны одна к другой. Тогда стали передвигать сюда скамьи с пюпитрами.

Шел четвертый час ночи, когда мы сдвинули последние скамьи и обратили внимание на деревянную подставку, куда ставят гробы покойников, когда их отпевают. Это было продолговатое устройство шириной в метр и высотой сантиметров в семьдесят. Под подставкой мы обнаружили плиту такого же размера, как и все остальные, но на ней был выбит небольшой крест и под ним три буквы латинского алфавита. Края плиты были слегка выщерблены, значит, она поднималась. Осипов приказал сдвинуть плиту в сторону.

Открывшееся перед нами было столь неожиданным, что на некоторое время привело всех в оцепенение. При мерцающем свете свечей высокие своды кирхи тонули в густом мраке, а внизу, под плитой, в глубокой могиле, заполненной морской водой, был виден деревянный гроб! Молча мы стояли вокруг. На наших отрядчиков, еще не отделавшихся от суеверий, гроб произвел угнетающее впечатление. Они были смущены и растерянны.

Молчание прервал Осипов, сказав, что гроб все же придется поднять и вскрыть. В гробу лежал офицер…

Константин Осипов приказал Николаю немедленно отправиться на квартиру к нашему старику врачу и привезти его в кирху.

На умершем офицере был английский военный френч, широкий кожаный пояс с портупеей. На погончиках — лейтенантские знаки, а на отворотах френча — небольшие крестики. Вместо же обычной рубашки с галстуком под френчем виднелся черный суконный нагрудник, плотно прилегавший к стоячему крахмальному воротнику с застежкой позади. Некоторое время Осипов все это рассматривал, а затем сказал, что по всем признакам умерший был военным священником — капелланом. Костю заинтересовала небольшая статуэтка, которая лежала в гробу.

— Вот это интересно! — сказал он негромко и взял в руки статуэтку.

Вернулся с доктором Николай. Наш старый эскулап был рассержен ранним визитом к нему. Работая в ЧК с первых дней, он привык ничему не удивляться. Увидев гроб, не задавая нам никаких вопросов, деловито подошел к нему и, достав из своего саквояжа резиновые перчатки, нагнулся над трупом. Затем достал лупу и через нее опять стал рассматривать глаза покойника.

— Типичный случай смерти от тропической малярии…

— Вы оставайтесь здесь. Гроб закройте, а я поеду доложу начальству, — сказал Осипов.

Он ушел, унеся с собой статуэтку.

Ждать его возвращения нам пришлось часа три. Остававшийся с нами доктор рассказал нам, что Батуми в 1920–1921 годах был оккупирован 22-й Британской бригадой микст, которой командовал генерал Куколис. Британская бригада состояла из разных батальонов.