Страница 25 из 27
— Ничего не бойся, Нюра. Вон кончится война, все дети будут счастливыми, никого бояться не будут.
— Хватит там сюсюкать, кончай волынку! — позвал от окна Володька.
Понемногу светлело за окном. Редела ночная темь, опадала на сугробы и приусадебные постройки, но поземка еще мела, и в избу через разбитые окна наносило снегу.
Володька видел, как, осторожно ступая, словно слепая, сошла с крыльца девочка, потом, пройдя через распахнутые ворота, остановилась, оглянулась на избу. Ей что-то сказали из темноты, слов он не расслышал, и тогда она, неловко согнувшись, побежала за стайку, откуда вскоре раздался женский плач; по голосу Володька узнал хозяйку.
«А, вот и тетка нашлась», — подумал он, прислушиваясь к причитаниям; слов тоже не разобрать, можно лишь догадываться, что происходит там. Наверно, по убитому мужу-полицаю голосит. «Пусть воет, — подумал он. — Так ей и надо, дуре, сама виновата во всем, хотела обмануть, вот и дообманывалась». Но мысли эти его перебил опять тот же голос:
— Ну что, сдаетесь?
— Как бы не так! — ответил Володька.
— Ну тогда крышка вам, сдыхайте там. Глянь-ка в окно! Что теперь скажешь?
Володька и прежде чувствовал какое-то движение на улице, но только теперь, приглядевшись внимательнее, смекнул, что полицаев за сараями стало как будто больше, возможно, еще откуда-то подмогу получили, теперь, видимо, обложат хату со всех сторон, начнут действовать поактивнее, не выпустят никого отсюда. Снежные клубы, срываясь с крыши и застилая окна, мешали отчетливо разглядеть фигуры людей, и все же Володьке показалось, что среди маячивших поодаль врагов он опознал долговязого офицера, который пытался захватить их вчера на холме в болоте.
Это новое открытие не вызвало в нем какого-то особенно гнетущего уныния, хотя положение становилось действительно хуже некуда, вряд ли что можно было придумать тут сейчас, когда ночь давно на исходе, вот-вот развиднеет. Он только еще раз пожалел, что не кокнул вчера этого офицера, этакую важную цацу, когда предоставлялась такая возможность, — все одним бы гестаповцем было на свете меньше. Он отлично понимал, что дважды судьбу свою не пытают, но почему-то никак не хотел поверить в самое плохое, что может с ним вскоре случиться. Никак такое не укладывалось в его голове. И потому, продолжая переговариваться с невидимыми в темноте врагами, просто-напросто зубоскаля, чтобы хоть как-то мало-мальски оттянуть и выиграть время, он все еще не терял надежду на какое-то неизвестно откуда могущее прийти к ним спасение, лихорадочно прикидывая в уме различные варианты, какие можно было предпринять в подобной ситуации.
Взгляд, его задержался на подушке, которой он только что прикрывался, выглядывая в окно. И тут же немедля принялся стаскивать с себя маскхалат.
— Слушай, Чижов!
— А? — отозвался тот; он лежал в простенке у второго окна, наблюдая за дверью.
— Подкинь-ка еще подушку с кровати. Сейчас мы чучело из маскхалата смастрячим. И выставим под выстрелы. Пусть радуются, что хоть одного из нас ухлопали.
— А дальше что?
— А дальше видно будет. Все какая-то выгода.
— Какая уж тут выгода, — усомнился Чижов. — Патронов у меня вот… неполный диск.
— Ничего, не дрейфь, что-нибудь придумаем. У меня еще граната в заначке! — похвастался Володька. — Мало каши они ели, не так-то просто нас взять…
Он опять выглянул из окна и как раз вовремя. Несколько человек поднялись из-за сугроба и кинулись во двор, строча на ходу из автоматов.
— Ага! Ну давай!
Володька поспешно полосанул наискось короткой очередью, не особенно тщательно целясь. Солдаты метнулись в разные стороны, кто-то кувыркнулся, упал возле ворот, лежал ничком, подогнув под себя руку. Однако немного погодя, когда Сметанин снова взглянул туда, он никого уже не увидел там, видимо, раненый сполз куда-то за сугроб, а может быть, и покрепче зацепило его и кто-нибудь из солдат сволок его за ноги. Во всяком случае, отбегался фриц, еще одним меньше стало.
Обрадованный, Володька торопливо выискивал глазами подходящую цель, но больше никого не было ни во дворе, ни на улице, все полицаи и солдаты куда-то попрятались, наверное, не хотели просто так сдуру подставлять себя под пули, решили поберечься и вести обстрел издали. Ураганный огонь обрушился со всех сторон на избу, кажется, изрешетили стены насквозь, живого места нигде не осталось; пришлось отползти от окон, укрыться за печью.
Потом, в наступившем ненадолго затишье, Чижову все-таки удалось протолкнуть ухватом в дверь смастеренное на скорую руку чучело в напяленном поверх Володькином маскхалате. Тут же опять загремели выстрелы, Чижов еще раз поддел чучело ухватом, и оно рухнуло возле дверей на крыльцо. А по нему все били и били из автоматов и винтовок и после того, как Чижов убрался назад.
— Голь на выдумки хитра, видишь, какой шухер навели! — диковато хохотнул Володька.
— Патронов на одну очередь, я считаю, — сказал Чижов.
— Пока больше не стреляй, пусть думают, что с одним имеют дело, это нам пригодится. А патроны… вот, возьми! — Володька отщелкнул с автомата диск и протянул его Чижову.
— А ты?
— Есть еще немного в Пашкином автомате. Да не обо мне речь. Теперь тебе действовать, Чижов, на тебя теперь вся надежда.
— Ты чего это?
— А то… Бери вот планшет с картой. Бери! Я приказываю. Понял? У тебя ноги ходят? Ходят. Вот и будешь Сейчас прорываться, я прикрою тебя… Это последний шанс. Запоминай пароли… — Он четко назвал Чижову пароли. — Ясно? Иди назад… Не ищи васинцев… Вернись и доложи Бате обо всем, — хрипло сказал Сметанин.
Стрельба снаружи внезапно прекратилась, и стало слышно мычание коров по всей разбуженной деревне, лаяли собаки, в окнах по-прежнему завывал ветер. А потом где-то неподалеку раздался громкий, вроде бы уже знакомый голос:
— Эй кто там — выходи! Господин офицер обещает сохранить тебе жизнь. Все равно долго не продержишься.
— Иуда, халуй, получай! — Володька выстрелил на голос.
— Даем десять минут на размышление. А после подожжем хату, спалим тебя ко всем чертям собачьим!.. Выкурим!..
А спустя несколько минут, сквозь метельные завывания, в разворошенную взрывами и пулями избу просочился жалобный женский плач, переходящий в долгий заунывный вой, почти сливаясь с беспрерывно шуршащими звуками поземки.
В это самое время на заднем дворе усадьбы у той стены, где в хате не было окон, в окружении солдат стоял высокий, подтянутый Оберштурмфюрер в длинно-полой теплой шинели с меховым воротником и зимней суконной егерской шапке. Внешний вид у него был молодцевато-спортивный, несмотря на очки, которые он сейчас протирал кусочком замши, как-то по-собачьи отрывисто дыша на стекла сморщенным ртом. Он и в самом деле был когда-то неплохим спортсменом; когда он лично возглавил погоню, это умение ходить на лыжах пригодилось; все-таки он выдержал эту сумасшедшую, почти нечеловеческую, более чем суточную гонку без сна, отдыха и горячей пищи, при неблагоприятной погоде, на морозе и в чертовскую метель, со скоротечными и затяжными перестрелками, непредвиденными взрывами и потерями.
Появление в глубоком немецком тылу хорошо вооруженных людей не на шутку встревожило оберштурмфюрера. Он лично тщательнейшим образом допросил стрелочника, который случайно видел, как они переходили железную дорогу вблизи станции Красный Рог, почти под носом у заставы, и не успокоился, пока сам не побывал там. Цепочка следов уходила от железнодорожной насыпи в поле, след был хитрый, будто шел один человек. Было похоже, как объяснил стрелочник, что люди действительно сняли лыжи и пошли друг за дружкой, след в след, а лыжи снова уже в поле надели. Он решил убедиться в этом и, увязая по колено в снегу, прошел до того места, откуда начиналась лыжня. Определить, конечно же, трудно, сколько тут прошло лыжников, но, возможно, не более пяти. По всей вероятности, это были десантники, сброшенные на парашютах с каким-то специальным заданием, во всяком случае у оберштурмфюрера сложилось такое мнение. Скорее всего им было поручено взорвать железнодорожный мост через Десну, который партизаны уже дважды пытались взорвать. Хотя партизан теперь загнали в леса, а охрану моста усилили, все-таки дополнительные меры предосторожности были не лишними. Десантников, если это были десантники, следовало во что бы то ни стало выловить и уничтожить, не дать им соединиться с партизанами, обязательно кого-нибудь из них взять живьем, чтобы узнать, с какой целью заброшены.