Страница 12 из 27
— Ладно, подождите, гады, я еще наведу вам тут шухеру, такой сабантуй устрою! — шептал он неслышно, покусывая от нетерпения губы, примериваясь взглядом то к маячившим за воротами солдатам, то к освещенным окнам здания, за которыми тоже сновали люди.
Теперь он знал, как ему действовать дальше, надо только выждать какое-то время, и он ждал, затаясь за углом конюшни, не выпуская из рук автомата, готовый к любым неожиданностям. Больше всего он опасался сторожевых собак, которые могли бы почуять его, но, к счастью, во дворе их не оказалось. На окраине села изредка постреливали; немного позднее взлетела там осветительная ракета, почти следом за ней вторая, тотчас же раздалась короткая команда, и солдаты совместно с полицейскими, быстро построившись, немедленно двинулись куда-то по улице, кажется в направлении речки, в сторону которой отступили разведчики; по всей вероятности, гитлеровцы намеревались начать преследование.
Он проводил их нетерпеливым взглядом, переступил с ноги на ногу, но потом решил еще повременить, чтобы команда отошла подальше от штаба и тем самым не успела бы возвратиться обратно и оказать помощь оставшимся. Часовых во дворе пока не было видно, однако огни в доме продолжали гореть, и там чувствовалось какое-то беспрерывное движение, несколько раз хлопнули дверью.
Первую гранату Володька метнул изо всех сил в освещенное окно верхнего этажа, выйдя на середину двора, чтобы не промахнуться, с большой точностью рассчитав бросок, и, как только услышал звон разбитого стекла, тут же следом, не дожидаясь взрыва, швырнул и другую, которую держал наготове, на этот раз в окно нижнего этажа, оно было совсем близко — попасть туда проще простого. Закрыв глаза, он упал в снег, рядом с пустыми санями, и все же сквозь зажмуренные веки прохватило его огненной вспышкой, дважды грохнуло подряд, ему показалось — куда оглушительнее, чем прежде; что-то просвистело над головой, ударилось в стену амбара. Привстав на колени, чуть помедлив, он запустил в ближайшее от него окно, где тоже горел свет, и последнюю свою гранату, которую сперва хотел приберечь на всякий случай, теперь же решил присоединить к остальным до кучи, лишь бы побольше переполоха наделать.
Когда из дома на крыльцо выскочили двое солдат, Сметанин с автоматом наизготовку стоял уже у амбара, прижимаясь спиной к стене и торопливо оглядывая все пространство перед собой. Он сразу же дал по ним короткую очередь, пытаясь подсечь обоих; солдаты метнулись в разные стороны. Один из них успел перебежать двор и, юркнув в проем ворот, скрылся куда-то. Зато второй свалился. Правда, он недолго оставался на земле. Когда Володька, внутренне сожалея, что упустил гитлеровца за ворота, опять вернулся взглядом к упавшему, тот, диковато вскрикивая, уже полз на карачках назад к крыльцу, — тут он и лег, хватаясь за ступеньку, после новой очереди.
Нижние окна дома, разнесенные взрывами вдребезги, были теперь без огней, только розовато-белесым дымком курились, похожим на клубы пара в бане, почти весь низ заволокло пеленой, но наверху кое-где еще горел свет, и кто-то на мгновение выставился там по пояс в освещенном окне. Володька, не целясь, полоснул из автомата по окну, разбивая вдребезги уцелевшие стекла, на этот раз уже длинной очередью, и, пятясь, начал медленно отходить к конюшне.
Глухая стена заслонила от него двор. На секунду он прижался к стене спиной, оглядывая возбужденными глазами сад и огороды. Путь назад был свободен. И тогда, больше не мешкая, он понесся во всю мочь по своему следу, огромными прыжками, уже не скрываясь, во весь рост. Перескочить через плетень было для него пустяковым делом. Пробегая мимо плетня, за которым, должно быть, лежал раненый фриц, он опять услышал тихие скулящие звуки, но задерживаться около не стал — надо было спешить. В деревне, непонятно где, уже трещали выстрелы, галдели люди, повсеместно стучало и хлопало. За ближней избой в проулке он увидел судорожно вспыхивающие огненные язычки. Сперва он подумал, что фашист целит в него, но потом, взглянув туда еще раз, догадался, что стреляют в другую сторону.
Балка, где у него были спрятаны лыжи, вывела Володьку за деревню куда-то в поле, и, хотя никто не преследовал его, он спешил изо всех сил убраться подальше отсюда. Позади беспорядочно гремела стрельба, казалось, по всей деревне, в разных ее концах, идет бой, все усиливающийся.
Когда спустя полчаса бежал он по ухабистой дороге, куда вышел, чтобы запутать следы, в деревне все еще шла стрельба, то ослабевая, то вновь разгораясь. Володька жадно ловил отдаленные отголоски выстрелов, уже не пытаясь разобраться в них. Его прямо-таки распирало от радости. Но теперь, когда опасность миновала, он почему-то сызнова начал переживать ее, его всего колотило на ходу, дрожь в руках и ногах, а в мозгу, вспыхивая огненными пунктирами, мелькали картины боя — все как-то отрывочно, без всякой связи, вперемешку, трудно восстановить, что было сперва, а что после. Но, по крайней мере, он был уверен, что троих-четверых фрицев он все-таки ухлопал верняком, как говорят сибиряки, без булды. И, запыхиваясь на бегу, он тем не менее что-то приговаривал вслух, какие-то угрозы в адрес немцев, какие-то похвалы самому себе, радостно удивляясь при этом, что все еще жив и здоров, даже ни одной пулей не задет и может бежать так же легко и сноровисто, как и прежде.
Это возбужденное состояние и сейчас, спустя несколько часов после боя в деревне, все еще не улеглось в нем окончательно, сохранялось отчасти; он ощущал в себе какую-то ликующую приподнятость. Нельзя доверяться даже надежному человеку… Вот как бывает…
В заснеженном лесу после спертого застоявшегося воздуха в землянке, где собралось столько народу, дышалось куда лучше и легче; мороз спадал, во всяком случае, как показалось Володьке, щеки уже не леденило, мягче сделалось. Луна под утро сместилась к западу, еще высоко оставалась в небе, заметно выделяясь в темноте, хотя и потеряла свой золотистый блеск, побледнела, затуманилась чуть-чуть. Тень от сосны на косогоре, под которой укрывался Сметанин, была нечеткой, расплывчатой. Как будто слегка задувало, с веток осыпалась кухта. Но тихо и спокойно вокруг было.
Из землянки вышел командир, постоял под сосной рядом с Володькой, все оглядываясь по сторонам, словно выискивая кого-то, и, хотя ничего подозрительного не заметил, строго-настрого приказал Сметанину быть настороже, бдительнее.
Неожиданно он Закашлялся — надрывно так.
— Простыл? — участливо спросил Володька.
— Вроде бы, — отозвался Кириллов после того, как справился с кашлем. — И черт его знает, с чего бы это. Никакая простуда не приставала. А ведь как бывало — по пояс мокрый, в самый лютый мороз. А тут ни с того ни с сего.
— Закури. Куревом отшибает на время кашель.
— Ничего, может, пройдет. — Помолчал немного. — Как думаешь, Володя, где искать Васина… До Десны уже недалеко…
— А чего тут сомневаться? Где-нибудь отыщем! Времени у нас еще навалом…
— Ну ты не горячись… Серьезный разговор есть, никому об этом ни гугу. — И почему-то с опаской оглянулся на землянку.
А в землянке тепло, дымно, оживленно. У деда Пахома нашлось курево, партизаны покрутили цигарки, забалагурили. Только детишки на нарах шушукались вполголоса, видимо, еще не освоились.
Кириллов, вернувшись с улицы, примостился на чурбаке возле печки, достал из планшета карту. Смирнов заглянул через его плечо.
— Все изучаешь, товарищ командир?
— Угу.
— А я в этих картах ни бум-бум. — Подрывник присел рядом, на другой чурбак. — Так, если на местности, все чин чинарем, а по карте ни бельмеса. В другие карты еще туда-сюда, более-менее, в очко там, в подкидного. Ворожбу уважаю. Ты случайно, хозяюшка, не гадаешь на картах? — обратился он к женщине, хлопотавшей около печурки. Та кивнула в сторону нар, где сидела молча в уголке старуха, непомерно толстая, в черной домотканой шали, о чем-то углубленно думая, время от времени мелко потрясывая головой, будто в лад каким-то своим думам.