Страница 10 из 27
— Ладно, давай на караул! — распорядился Кириллов. — А то совсем беспечные стали. Сами видите, что может случиться. Нельзя без часового.
— Да не сунутся они сюда ночью, — возражал Володька. — Фрицам теперь на неделю хватит своих мертвецов хоронить: я их Там на целый обоз набил. Все как по нотам разыграл: трынди-брынди балалайка! Не сунутся они больше.
— Иди, иди, без разговоров.
— Лучше я пойду, — сказал Никифоров.
— Ну это ты зря, Паша, — обернулся к нему Володька. — Давай отогревайся сперва. Я-то уже малость передохнул.
— Через час сменят тебя. До рассвета немного осталось. А там решим, что делать. Может, днем здесь перекантуемся, в сосняке, а уж в сумерках дальше двинем. Искать надо Васина… Искать...
— Верно! — вскинулся Володька, но Чижов почему-то покачал головой, и командир покосился в его сторону.
— Что опять?
— А может, в теперешнем положении все-таки лучше дальше двинуть? Так, не спеша, с оглядочкой. Кто знает, а вдруг они после такой заварухи попрут по на-тему следу — след-то никуда не денешь. И припутают нас здесь как миленьких.
— Ну уж дудки! — запальчиво возразил Володька. — Пока они там очухаются… Да хоть и пойдут если, выдохнутся же, а мы со свежими силами в два счета уйдем. Толя прав: лучше до потемок выждать. Днем-то, при свете, мы как на ладони. А там до самой Десны открытые места.
— Ага, — подтвердил старик. — Тута надежнее будет. Хвашисты боле не наведываются, в других местах лютуют.
— Так-то оно так, но кто знает…
Да не сунутся они, знаю я фрицев.
— Я тоже знаю, — сказал Чижов. — Могут и не сунуться, а могут и сунуться, как что найдет на них. Но если уж вцепятся… — Он выжидательно посмотрел на Кириллова. — А у нас третьи сутки на исходе… Из графика выбились.
Тот сидел на чурбаке перед печуркой, насупленный, усталый, хмурил брови. Сейчас, после нервного напряжения он почувствовал себя без меры издерганным, совсем больным и разбитым, видимо, все-таки прихворнул. Недомогание ощущалось все сильнее: ломило тело, голова горячая, жарко и гулко тюкало в висках; он слышал, как бьется под ладонью тугая вена, — неладное творилось с ним. Тяжело было бы подниматься сейчас и снова куда-то идти. За день отдыха он надеялся перебороть так некстати прицепившуюся к нему хворь. И в то же время почему-то хотелось уйти отсюда, искать надо отряд Васина… Где он? За Десной все-таки…
Плохое предчувствие час от часу разрасталось в нем, давило его, беспокоило, а внезапно подкравшаяся к нему слабость вызывала досаду и растерянность. Он понимал, что заболел. Нужно было перемочься, преодолеть настроение. Но, к своему удивлению, не находил в себе для этого сил. Наоборот, ему захотелось даже заболеть пуще, так, чтобы остаться в этой землянке, в этом тепле, никуда больше не идти. Кириллов знал, что не годится так расслабляться, что лучше всего двигаться дальше, идти и идти, пока их не обступят за Десной леса. Он это знал, но почему-то в эту минуту ему было приятно думать о том, как он останется в землянке, будет лежать около теплой печурки, ничего не делая, полностью расслабясь и ни о чем не заботясь, ощущая легкое болезненное недомогание — просто лежать и болеть.
«Что же это я? — вдруг опомнился он. — А как же там наши — разве кто из них отдыхает сейчас? Неизвестно, что с ними: отбились ли от карателей, прорвались ли сквозь окружение. Может, их прихлопнули уже, по лесам рассеяли. Так или не так, надо быстрее выполнять приказ — восстановить связь с трубчевцами, организовать помощь».
— Ладно, парни, утро вечера мудренее. Утром на свежую голову, в зависимости от обстановки, и решим все. Главное — не раскисать.
— Ну что ж, — сказал Чижов, — может быть, и прав ты — зря я нервничаю.
— Нервничать тут нечего. Выставим охрану, настороже будем держаться. А сейчас всем спать, набираться сил. Но прежде разобрать автоматы, протереть досуха, чтобы не отпотели.
Конечно, это было уже излишнее напоминание: каждый из разведчиков и так больше всего на свете ценил и берег свое оружие.
Володька сунул себе в карманы куртки пару гранат, которые выпросил у Смирнова, с виноватым видом потоптался у порога.
— Ну, я пошел, братцы-кролики. Вы уж не обижайтесь на меня, я понимаю — неудачненько вышло. Каюсь…
Володька Сметанин и сам толком не ведал, что за блажь пришла ему в голову — встретить своих боевых друзей в землянке подобным образом. Скорее всего получилось это от желания хоть чем-то удивить их, выразить великую радость, оттого что так легко и счастливо отделался и на этот раз, когда, казалось, никаких шансов не было на спасение и он уже почти не надеялся выбраться назад живым, о чем, правда, умолчал при встрече, не все поведал так, как было в действительности, — как-то не принято говорить вслух о таком.
Впрочем, в свою удачливость, в свое боевое счастье он верил всегда. И, отправляясь в этот дальний маршрут за Десну, он ни на миг не усомнился в благополучном исходе. И каким бы ни казался с виду беспечным и расхлябанным, внутренняя настороженность и звериная чуткость не покидали его всю дорогу, пока они шли перелесками и полями, выискивали место перехода через железнодорожное полотно, заносили на карту гарнизон на станции, а особенно, когда стали входить в деревню, хотя вроде ничто и не предвещало здесь плохого. В деревне они разглядели дом связного. Во дворе не было выставлено предупреждающего об опасности знака. Только врожденное, никогда не подводившее его чутье помогло Володьке в последний момент опередить немцев: он первый успел швырнуть гранату за плетень. А потом он поступил так, как счел нужным в сложившейся обстановке. И никакого сомнения, никакого страха не возникло у него, когда, прикрывая огнем отход товарищей, он решил остаться там — один против многих. В те минуты некогда было думать о себе, нужно было любой ценой задержать гитлеровцев, не дать им обойти себя, броситься в погоню за товарищами. И он все свое внимание сосредоточил только на этом: стрелял из автомата короткими очередями, точно помня, сколько в диске еще остается патронов, чтобы вовремя заменить его новым, который наготове лежал в подсумке; стрелял каждый раз с нового места и перебегал дальше, потом швырнул гранату наугад, чтобы наделать как можно больше переполоху и создать впечатление, будто он не один, будто их много тут, окопавшихся возле пригорка на краю балки, в кустах за плетнем.
«Значит, связник провалился, — думал Сметанин. — Не предупредил — значит, хана тому связнику».
Страх пришел к Володьке чуточку позднее. К тому времени немцы куда-то неожиданно подевались, видимо, каким-то образом потеряли его в ночной суматошной перепалке, совсем в другую сторону устремились, по ложному следу, а возможно, и настоящие следы обнаружили, что, конечно, было хуже всего. Лучше, если б они имели дело только с ним, хотя если начистоту, он и так уже порядочно насолил им, устроив весь этот шум-тарарам, вызвав такую неразбериху, что и самому не понять, где и что сейчас происходит; во всяком случае, стрельба теперь гремела в разных концах деревни, перекатываясь волнами от окраины к центру и обратно. Судя по количеству выстрелов, гарнизон в деревне стоял немалый, и просто нужно быть олухом и простофилей, чтобы ничего подозрительного не приметить, когда они столько времени высматривали тайком из леса. Особенно часто бухали из винтовок где-то на задах деревни, кажется, среди тополей над ручьем, откуда недавно разведчики подступали к деревне. Значит, фрицы уже обошли его с тыла и стерегут на выходе, так что тем путем обратно не выйти, как раз нарвешься там на пулю, что никоим образом, конечно, не устраивало его — надо было что-то другое придумывать.
С автоматом наизготовку он лежал у плетня за сугробом, мучительно соображая, как же быть. То, что его на время потеряли из виду, безусловно, на руку ему — дает право выбора действий, каких от него никто не ожидает, тем более что он и сам пока еще не знал, какими эти действия будут. Все дальнейшее зависит исключительно от его расторопности и предприимчивости. Чем неожиданнее он проявит себя, тем больше у него шансов вырваться невредимым, хотя никогда до конца не известно, что лучше, а что хуже в том или ином случае, где выгоднее; по-всякому все может обернуться: иной раз удачей, а когда и неминуемой гибелью. Так что думай не думай, а чему быть, того не миновать, лишь бы мало-мальскую пользу извлечь при этом. Потому-то он и колебался, не зная, как поступить: то ли еще немного пообождать и попытаться натворить что-либо в деревне, то ли улепетывать немедля, покуда фрицы не очухались и окончательно не прижучили его здесь. В любом случае баш на баш выходит, надо на что-то решаться.