Ипц

— Этот подвал строился век назад, — заметил Музыкантов. — Тогда все делали незаметно.

— Для чего графу такой погреб?

— В первом зале он хранил вино, в том зале, куда мы сейчас придем, что-нибудь подороже…

— Скоро мы, наконец, придем?!

— Уже пришли. Последний поворот.

Коридор стал таким узким, что Кузьма, несмотря на то, что был не широк в плечах, шел боком и все равно цеплял за стену. «Не дурак был граф, — подумал Кузьма, — здесь можно держать оборону против целого полка одному. Только против кого ему было обороняться?»

Кузьма очутился перед железной, ржавой до того, что местами она слоилась, дверью.

— Куда ее открывать?

— Там, наверху, есть маленькое колечко… Потяни на себя.

Дверь неожиданно легко поддалась и отворилась без шума и скрипа. После серой мглы коридоров Кузьму ослепили десятки свечей. Они горели везде. Их трепетные огненные языки потянулись к Кузьме со всех сторон, и снизу и сверху. Когда Музыкантов прикрыл за собой дверь, язычки встали ровно, как по команде смирно, словно разом утратили всякий интерес к Кузьме.

Кругом был народ. Люди стояли во весь рост и на коленях. Они молились, осеняя себя то мелкими, то размашистыми крестами. Одни беззвучно шевелили губами, другие бормотали молитвы вслух. Здесь были старики и пожилые люди, мужчины среднего возраста и один совсем еще юный мальчик.

— Что мы должны делать дальше? — шепотом спросил Кузьма.

— Ничего… Стой и молчи. Как придет брат Михаил, тебя к нему позовут.

— Что здесь сегодня будет?

— Больше ничего. Служба только что кончилась.

— Почему они не расходятся?

— Молчи. На нас уже оглядываются.

Кузьма замолчал и стал потихоньку озираться вокруг. Из алтаря высунулась голова мужчины, остановила взгляд на Кузьме и скрылась. Исчезла она мгновенно. Язычки пламени всколыхнулись и снова замерли, освещая бесстрастные лики святых. Свечи отражались в блестящих выпуклостях дубового распятия. Ноги Христа были зацелованы до такой степени, что с них слезла краска и они белели, словно это были ноги покойника.

Кузьме приходилось бывать в церквах, и сейчас он невольно сравнивал эту молельню с маленькой церквушкой Донского монастыря в Москве. В общем они ничем не отличались, но если в Москве, войдя в церковь, Кузьма испытывал некоторое благоговение перед спокойной церковной тишиной, какой-то голубой на ощупь, то здесь эта тишина угнетала. Здесь была мрачная тишина. Тишина, заполненная свистящим шепотом молитв. Тишина, пронизанная холодом подземелья и неясной тревогой. Кузьма вернулся взглядом к алтарю. В глубине его, скрестив руки на груди и глядя прямо перед собой, стоял Ефим. Встретившись с ним глазами, Кузьма вздрогнул. Они оба смотрели друг на друга не отрываясь. Очевидно, Ефим был поражен больше: ему и в голову не приходило встретить здесь Кузьму.

Ефим указал кому-то на Кузьму и сделал неопределенный жест рукой. В то же мгновение Кузьма почувствовал, как кто-то прикоснулся к его плечу. Кузьма оглянулся. Из толпы молящихся вышли двое крепких мужчин и приблизились к нему.

— Пойдем с нами, — сказал один из них.

Кузьма не шевельнулся. «Удрать еще, пожалуй, можно, — думал он, — мужички пошире меня, и бежать по коридору им будет труднее. Дальше тот бородач. Ну, мимо него тоже не страшно проходить. Потом собака. Если не убрали одеяло, то и она не страшна. Одеяло скорее всего не убрали. Кому может прийти в голову?.. Затем забор — и все. А дальше? Если тут же вызвать оперативную группу, то приедет она не раньше, чем через десять минут. Даже если там нет второго выхода, это будет слишком поздно. Все разойдутся, притихнут, и потом долго никого не возьмешь. Разве что Ефима. Да и он постарается ускользнуть. Нужно идти…»

Кузьма шевельнул плечом и сбросил с себя чужую тяжелую руку.

— Куда идти? — спокойно спросил он.

— Покажем…

Его повели мимо распятия с белыми ступнями, провели через алтарь. Кузьма оглянулся на Музыкантова. Тот провожал его тревожным взглядом. За алтарем оказалась еще одна дверь. Снова узкий коридор. Небольшая комната, вероятно проходная. Кузьму остановили и завязали ему глаза черной сатиновой лентой, сложенной в три раза. «Теперь уже не уйти, даже если очень захочется…»

Потом он шел, осторожно ступая и ощупывая ногами почву. Его, бережно поддерживая под руки, заставили спуститься по какой-то лестнице. Машинально Кузьма считал ступени. Всего их было пятнадцать. Наконец ему развязали глаза, и Кузьма огляделся.

…Он очутился в тесном помещении с низким каменным потолком. Это была естественная пещера, неизвестно зачем вырубленная природой в течение многих столетий. Откуда-то снизу до Кузьмы долетал неясный мощный рокот. Будь он человеком верующим, то наверняка подумал бы, что это шумит, грохочет своей дьявольской кухней ад, клокочет смола в гигантских медных котлах, шипит и потрескивает головнями из целых вековых дубов вечный адский пламень. В пещере было пронзительно холодно. По ее стенам и потолку проступила большим, почти сплощ-ным маслянистым пятном сырость. Даже плесень не росла на этих камнях. Ничто живое не смогла вскормить влага, вытекаемая, казалось, из самого чрева земли.

В пещере горела всего одна свеча. Ее света еле хватало, чтобы рассмотреть здоровенный купеческий сундук, занимавший чуть ли не треть всей пещеры, небольшой, старинный, резного дуба стол и несколько прочных армейских табуретов с продолговатым отверстием посредине для их переноски. В пещере, не считая вошедших, находились еще двое. Ефим и незнакомый Кузьме высокий старик. Люди, которые привели Кузьму, сразу же безмолвно удалились. Они остались втроем. Кузьма, не дожидаясь приглашения, уселся на табурете посередине пещеры. Молчание затягивалось. Ефим, склонившись к уху старика, прошептал что-то. Тот понимающе кивнул. Кузьма решил начать разговор первым.

— Долго мы будем любоваться друг другом? — зло спросил он.

Старик удивленно поднял брови, а Ефим внимательно посмотрел на Кузьму.

— Я спрашиваю, долго мы будем играть в молчанку? Мне нужен старший. Это вы? — Он посмотрел на старика в упор. Тот спокойно выдержал свирепый взгляд Кузьмы. Потом, пожевав старческими губами, мягким, словно в его словах не было согласных, голосом ответил:

— У нас нет старших. Разве что по возрасту… Мы все братья, мы все равны в нашем братстве. Если у тебя есть что сказать, говори нам. Я буду рад, если это так. Но для этого тебе придется быть чуть уважительнее. Я не говорю о брате Ефиме, но уважать мои седины ты должен.

— Я не хочу разговаривать при нем, — сказал Кузьма, кивнув в сторону Ефима.

— Тебе придется разговаривать при нем, — мягко возразил старец.

— Ну хорошо, — с неохотой согласился Кузьма. — Начнем по порядку. У вас своя компания — у меня своя. Жили мы, не замечая друг друга. В один прекрасный день случайно интересы наши переплетаются. Возникает некоторое согласие. Намечаются планы. Пьется вино, и все улыбаются друг другу, потому что все довольны. Но я-то стреляный воробей, я-то чувствую, что кому-то уже намозолил глаза и что меня могут удалить, словно соринку из того же глаза. Но думаю, пока… пока не будут этим заниматься, а потом можно будет договориться. На всякий случай предупреждаю свой народ. «Будьте, — говорю им, — осторожнее. Чем черт не шутит…» И вот я прихожу к вам, чтобы выяснить, долго ли мне жить с оглядкой? Долго ли мне еще ждать от вас всякой подлости?

— Врет он все, — равнодушно вставил Музыкантов.

Старик и Ефим повернулись к вошедшему. Кузьма вздрогнул и осекся.

* * *

— Теперь давайте попробуем разобраться во всем по порядку. — Меньшиков отодвинул в сторону бумагу. — А вы лучше, — он кивнул Монастыреву, — возьмите карандаш и записывайте. — Он подсел поближе к капитану и заглянул в его пустой блокнот, приготовленный для записи.