Близнец

И вот близнец умер — да здравствует близнец! Я-то жив, я пишу эти строки, я мыслю — значит, существую! Мое открытие ведь было гениально простым: через собственную судьбу я разгадал судьбу всего человеческого рода. Цельный земной мир имеет своего цельного невидимого близнеца. Так же и любой гражданин этого мира, хоть один раз вдохнувший и выдохнувший его живой воздух, имеет брата-близнеца, существующего в духовном теле. И я не знаю — никто не знает, — какую протяженность времени будет существовать такое тело, но я уже знаю и говорю: не будет подвержено смерти. Потому что смерть — явление материального порядка, а не духовного. Это я и имел в виду, открывая близнецу и другим, всем, в кого вселялся, свое ясное представление о человеческом бессмертии. За это бывал и осмеян, и выруган, и даже бит теми, которым доносил радостную весть.

И книгу эту пишу, как могу, старательно выверяя каждое слово, с одной только целью: доказать, что мы, люди, бессмертны.

Доказательство налицо: умер мой брат-близнец, Союз писателей его похоронил, отгоревала по нем семья, — но я-то продолжаю жить!

Идет время — уже без Василия Немирного, — принадлежащее не ему, а тем людям, в которых, может быть, я однажды просыпаюсь утром, не имея в душе ни малейшего желания просыпаться. Ничего не помнящий из того, что было в прошлом, я все-таки поднимаюсь с одра тяжких, уже забытых снов и начинаю жить новым днем. Прохожу в ванную, разглядываю свое лицо в зеркале, дивясь таким случайным, но необъяснимо родным чертам этого лица. Словно, прежде чем его носителю появиться на свет, он успел каким-то образом стакнуться со своим жизнеустроителем и заказать именно такое лицо!

Но я все-таки склоняюсь к мысли, что вид случайности и мучительной неуверенности каждой человеческой физиономии, разглядываемой в зеркало поутру, исходит не от первоначального авторского замысла, а действительно от случайности. Нет никаких матриц, с которых распечатываются человеческие лица, они все появляются разными — фантастический факт! — и за всю судьбу человечества даже двух одинаковых фасадов личностей не предвидится!

Вот я иду по набережной Волги в маленьком городке Духов, на мне легкое длинное платье свободного покроя, собранное из ярких кусочков заморского батиста. Проходя мимо магазина, витринная внутренность которого темна и хорошо отражает картину залитого светом дня, я с любопытством вглядываюсь в свое отражение. На этот раз я с особенным удовлетворением воспринимаю свое новое воплощение, ибо оно молодо и благоухает, — это юная девушка, красивая и цветущая жительница городка Духова. И мне радостно благоухание молодости, здоровья, чистоты, исходящее от моего тела. Мне комфортно и волнительно пребывать в этой девушке, хотя я ничего о ней не знаю.

Я шагаю в одиночестве по бетонированной дорожке набережной в направлении уже недалекой речной пристани, опять привычно и почти невосприимчиво оглядываю новые, невиданные доселе ландшафты: широчайший волжский плес, на другом берегу реки, среди крутых холмов, покрытых садовой темной зеленью, виднеются светлые коробочки домов другого заволжского городка. Это городок Хованск. Итак, я иду вдоль Волги и пока не знаю, почему столь внимательно, подолгу задерживаясь туманным взглядом, смотрю на далекие домики инобережного населенного пункта. И почему иду одна-одинешенька к речной пристани. Может быть, я собираюсь сесть на речной теплоход с подводными крыльями и уехать в Саратов, навсегда оставив пыльный, безрадостно плоский, на степном берегу расположенный городок Духов. Но тогда почему иду одна и никто не провожает меня? Это очень грустно, когда ты еще очень молода, красива и собираешься навсегда уехать, а тебя никто даже не пришел провожать… И, может быть, на другом берегу великой реки, уходящей в две противоположные стороны горизонта, вправо и влево, в городочке среди темно-зеленых садовых холмов, в Хованске, остался некий молодой человек, который и должен был провожать меня, но так и не пришел…

… Такой как-то однажды представилась Василию некая Марина М. в день своего отъезда, почти бегства, из родного городка Духова.

После которого было в ее жизни много других городов, больших и малых: Саратов, Архангельск, Мурманск и Североморск, Мезень, Петрозаводск и Москва. Далее идет сплошная заграница… Когда произошла встреча Василия с Мариной М., она уже прибыла в Москву из Североморска со вторым мужем — морским офицером. В Москве развелась с ним и поначалу оказалась буквально на улице, изгнанная со служебной жилплощади из военного общежития.

…У меня к тому времени в прошлом осталась, помимо двух разводов, смерть годовалого ребенка. Это при первом замужестве за монтажником Толей. Который после похорон младенца, по прошествии сороковин, выгнал меня из дома, предварительно жестоко, хладнокровно избив теми самыми руками, которыми смастерил и гробик, и крест маленький металлический сварил из стальных труб, и могилку выкопал в мерзлой земле, и гроб младенческий снес на своем плече до кладбища. А я была виновницей смерти ребенка — классически заспала его, напившись водки со своей подругой-соседкой. Оказавшись первый раз выгнанной из дома в темноту полярной ночи, я отправилась пешком по зимней дороге в город Мезень, куда благополучно добралась, но довольно сильно подморозила руки, отправившись в путь без варежек… (Они у Марины М. с тех пор остались красными, облезлыми, с грубой шероховатой кожей.) Я в то время, когда Василий встретился с Мариной, находился неведомо где, неизвестно в ком или в чем — полный провал памяти.

Но поскольку рассказываю все, связанное с Мариной М., его словами, то могу сделать предположение, что я в тот недолгий промежуток жизни был в слиянии с ним. То есть я мог быть в нем, сам того не ведая. Точно так же, как он сейчас, сию минуту, присутствует во мне, сам о том не догадываясь. У близнецов-братьев, земных и небесных, в общем-то разные существования и несовпадающие жизненные дороги, но иногда их пути пересекаются в какой-нибудь точке пространства. И тогда получается какая-то странная, щемящая, беспокойная история, господа…

Не я жил, безымянный близнец, позабыв свое начало и не ведая о собственном конце, все-таки существовал на свете я, Вас.

Немирной (Мирный). Пройдут годы, падет пелена забвения на всех нас — многих уже не будет в игре пространственных координат, размещенных во времени, а попросту — умрем и мы. Но ведь останется эта история, записанная — кем же, чьей рукой?

Неизвестно. Однако кто-то сидит сейчас за столом, дома, и пишет историю о том, что у меня появилась любовница, ее звали Мариной М., у нее были красные, шершавые некрасивые руки, которые она обморозила на Крайнем Севере. Странная, щемящая, беспокойная история. Невразумительная, насмешливая судьба неродовитой советской женщины, коих были миллионы на Руси…

Первый раз насмешка судьбы проявилась в том, что Марина никогда не пила много, водку вообще не любила, но вот каким-то образом умудрилась однажды так надраться со своей соседкой по бараку, что ничего уже не помнила и очнулась только утром, когда муж вернулся с ночной смены и, к ужасу своему, обнаружил ее мертвецки пьяной, лежащей поперек кровати на задохнувшемся под нею ребенке… Второй раз насмешка судьбы проявила себя не столь дико и жестоко, однако скверная усмешка и низкое глумление над ни в чем не повинной девушкой из города Духова чувствуются и здесь.

Судите сами. Второй муж оказался еще лучше, чем первый, — морской офицер, красавец, который стараниями высокопоставленного родственника был переведен с Северного флота на службу в Москву, в министерство. И вот муж-офицер однажды повез жену на электричке в подмосковный поселок, к своему родственнику и покровителю на дачу. Оттуда большой компанией отправились в лес по грибы. Но постепенно все разбрелись по парочкам — я рассказываю вам весьма странную историю, странность которой обнаруживается, однако, сквозь самую обыденную, грубую, рутинную житейскую материю.

Что было написано на роду у Марины М.? Неужели ничего, как это иногда представлялось Василию, когда он вдруг задумывался о миллиардах заурядных женских судеб, остающихся заурядными на земле и ныне, и присно, и во веки веков? Кто бы мог подумать, что в ту минуту, когда Марина протягивала руку к ягодам черники, она выдавала себя с головою, словно потерявший бдительность разведчик в знаменитом шпионском киносериале… Эти темные с сизым налетом ягоды она увидела чуть погодя, после того, как открыла глаза и осторожно стала озираться, поводя головой, что елозилась затылком на неудобной сыроватой кочке, поросшей осокой. В порыве нетерпения муж уложил ее на разостланную по земле офицерскую плащ-палатку как-то не особенно удачно, отчего голова ее уехала за край брезентовой подстилки и оказалась затылком на земле. И вот, терпеливо дождавшись того момента, когда у мужа все получилось, как он хотел, она открыла глаза, увидела, что у него они закрыты, успокоилась и стала озираться, подумывая, как бы голову-то пристроить поудобнее. И тут заметила эти ягоды черники на кустике, соблазнилась ими и стала осторожно обрывать их по одной и отправлять в рот. Муж внезапно что-то почувствовал и, не прекращая своих воинственных движений, открыл глаза. С этого момента муж, офицер при штабе ВМС, начал относиться подозрительно к Марине, стал усиленно расспрашивать о ее прошлом, однажды прямо назвал ее шпионкой и вскоре окончательно порвал с ней — от греха подальше…