Летнее Солнцестояние

Так Мандрейк сделался властителем системы. Брекен родился следующей весной, и к тому времени власть Мандрейка стала абсолютной и неоспоримой. Другие, более слабые кроты все чаще и чаще прибегали к его поддержке, влекомые положением и влиянием, которые сулил им этот союз. Буррхед и подобные ему кроты, которые — будь у них сильный справедливый вожак — могли бы служить добру, превратились в самых верных и жестоких подручных Мандрейка. То влияние, которым Буррхед пользовался в Вестсайд, делало его особенно полезным Мандрейку — он мог польстить ему, попросить (по крайней мере, на словах) его совета и даже заглянуть в его нору. Верным слугой нового господина стал и Догвуд. Беседуя с Меккинсом, он то и дело приводил резонный довод:

— Не можешь одолеть — заключи союз.

Биндль не стал сподручным Мандрейка. он покинул нору старейшин и добровольно сложил с себя соответствующие полномочия.

— Я уже слишком стар, — сказал он Мандрейку. — Вам понадобятся молодые, полные сил и энергии старейшины.

Он вернулся в Истсайд и стал вести совершенно уединенную жизнь. У него не хватало ни смелости, ни духа на то, чтобы отправиться в гости к своему старинному приятелю Халверу. Биндль и сам стыдился своего малодушия. Именно малодушием, малодушием и слабостью, прорастало зло, пришедшее в систему вместе с Мандрейком. Оно смогло надругаться даже над трогательной дружбой двух старых безобидных кротов.

Мандрейк решил не трогать Халвера. Да, на июньском совете старейшин тот потерял свое былое влияние, но Мандрейк знал о том, что многие кроты относятся к старику с любовью и уважением. Убийство Халвера представилось бы им диким варварством. Он решил дождаться того времени, когда смерть Халвера показалась бы обитателям Данктона естественным концом Древней Системы. Мандрейк прекрасно понимал, что прежде всего ему нужно расправиться именно с нею. В этом июне он даже позволил Халверу произнести Летнюю Молитву, пусть при этом присутствовал один только Рун, наблюдавший за происходящим из укромного укрытия.

Рун таился в стороне от той прогалины, на которой стоял Камень, — он боялся приближаться к Камню, — однако это не мешало ему следить за старым одиноким Халвером, совершавшим древний ритуал Летней Ночи. Он нашептывал Камню волшебные слова, поднимая лапы так, чтобы еще на один год в него могла войти сила Камня.

Легкий ветерок кружил среди деревьев, покачивая листвой буков. Лунный свет поблескивал на них, словно на водной ряби. Луна светила и на шкурку Халвера, казавшуюся этой ночью новой и блестящей. Там же, где таился, припав к земле, Рун, за серым корнем бука, что походил на толстую извивающуюся змею, ползущую по меловой почве, стояла непроглядная темень, Рун, ни на миг не отводивший взгляда от Халвера, то и дело принимался скрести когтями буковый корень. С каким удовольствием он расправился бы с этим стариканом!

Где-то вверху, в залитых лунным светом кронах деревьев, заухала неясыть. Рун испуганно поежился. Халвер же, стоявший на совершенно открытом месте, словно и не заметил совиного крика — он продолжал творить свои заклинания. Когда старик поднял лапы, обратившись к Камню с последними словами молитвы, было уже за полночь. Халвер преисполнился радости и счастья — это чувствовалось даже на расстоянии.

В течение двенадцати кротовьих лет он мог не беспокоиться о судьбе системы — ритуал был исполнен.

Впрочем, на этом действо не закончилось. Халвер отвернулся от Камня и стал смотреть на запад, туда, где находились Священные Норы Аффингтона. Он никогда не бывал там, ему так и не хватило на это смелости и веры, но он надеялся, что его молитвы достигнут этого святого места. Чувствуя силу, даруемую ему Камнем, старик прибавил к ритуальным формулам еще одну, последнюю, молитву. Громкий шепот Халвера летел над верхушками деревьев Вестсайда и лежавшим за ним далеким лугам

— Пошли нам летописца, — молил он. — Ибо и в нашей заблудшей системе он сможет отыскать кротов, которые окажут ему должное почтение. Так пошли же нам летописца, ибо он нужен нам. Дай нам сил победить Мандрейка и Руна, чьей злобы я так страшусь…

Рун слышал и молитву, и раздавшееся ей вослед жуткое совиное уханье. Ему стало как-то не по себе. Нет, Халвера определенно следовало убить — он был куда опаснее, чем полагал Мандрейк.

Впрочем, молитвы старика, похоже, не были услышаны. Власть Мандрейка крепла день от дня, чему способствовали постоянные угрозы и запугивание. Даже не зависимые Истсайдцы покорились Мандрейку — ведь никто из них, включая Биндля, так и не оказал ему никакого сопротивления.

Время от времени Мандрейк затевал новые драки и сурово расправлялся со своими противниками, делая это в назидание всем прочим. Порою же он устраивал настоящие бои между своими ратниками и с нескрываемым удовольствием наблюдал за тем, как они убивают друг друга.

К тому времени, когда родился Брекен, власть Мандрейка была уже абсолютной. Новое поколение данктонских кротов содрогалось при одном только упоминании его имени. Они знали — нет крота сильнее и страшнее его. Кому, как не Брекену, было знать об этом, ведь его отец Буррхед являлся одним из главнейших подручных Мандрейка.

Что до Ребекки, то причин для страхов у нее было и того больше. Ведь Мандрейк приходился ей отцом.

Глава четвертая

При Мандрейке система изменилась примерно так же, как меняется лес, когда его заволакивает туманной дымкой, — деревья стоят там же, где они стояли, цветы не меняют свою окраску, но все непостижимым образом преображается и начинает выглядеть зловещим.

Так произошло и с Данктонским Лесом. Вестсайдцы сохраняли свои прежние задиристость и боевой дух; юные кроты, как и прежде, отправлялись в Бэрроу-Вэйл для того, чтобы впервые в жизни выйти на поверхность; Догвуд отыскивал червей там, где их просто не могло быть; совиные когти рассекали вечерний воздух, убивая беззаботных подростков и потерявших чутье стариков; лес то шумел, то безмолвствовал. Внешне все оставалось прежним.

Но с появлением Мандрейка даже туннели стали казаться темнее. Самцы не могли чувствовать себя в безопасности даже у себя дома, самки же постоянно раздражались и злились — они никак не могли взять в толк, зачем этот самый крот так запугал их мужей. Теперь кротам приходилось следить за каждым своим словом — приспешники Мандрейка рыскали по всей системе. Как ни печально, для того чтобы обрести хоть какие-то покой и безопасность, нужно было последовать примеру Руна и Буррхеда — объявить о своей поддержке Мандрейка и стать его послушным слугою.

Понять, в чем состоит его воля, мог далеко не каждый, и потому обитатели системы — включая приспешников Мандрейка — постоянно терзались неясными сомнениями и подозрениями. Никто толком не знал, чего именно хочет Мандрейк. Скорее можно было понять, чего он не хочет. Скажем, ему не нравились кроты, любившие бродить вдали от дома, — «эти праздные шатания ведут к неразберихе и хаосу». Соответственно, если служитель Мандрейка обнаруживал взрослого крота вдали от жилища, он считал себя вправе устроить форменный допрос, а если ответы последнего по какой-то причине его не устраивали — изуродовать или даже убить его.

Таким образом, каждая отдельная часть системы стала приходить ко все большей и большей автономии — к чужакам теперь относились с подозрением. Если какому-то гуляке и случалось забредать на чужую территорию, его тут же изгоняли за ее пределы.

Мало того, ближе к зиме Мандрейк дал понять, что ему не нравится и то, что кроты часто выходят на поверхность без особых на то причин. «Слишком многие становятся жертвами барсуков и сов, стало быть, это не отвечает интересам отдельных кротов и всей системы в целом», — вот что сказал Мандрейк Руну, ставшему его главным пособником.

Надо заметить, очень многие кроты выходили на поверхность хотя бы только потому, что им нравилось нежиться на солнышке, слушать шум ветра в вершинах деревьев или дышать вольным свежим воздухом, в то время как в туннелях атмосфера постепенно становилась все более затхлой и тяжелой.