Летнее Солнцестояние

Охота на червей тоже превратилась в сущую муку — от него умудрялись сбегать не только обычные черви, но и медлительные личинки жуков. Однажды он увидел прямо перед собой упавшего на спину жука-краснокрылку. Все происходило словно в кошмарном сне: Брекен наблюдал за тем, как жук пытается перевернуться, и одновременно следил за собственной лапой, медленно двигавшейся к насекомому. Лапа эта казалась ему заскорузлым, засевшим в земных глубинах корнем; к тому времени, когда он опустил ее в нужном месте, жук успел подняться на ноги, нащупать усиками путь к отступлению и благополучно ретироваться. Его яркие надкрылия скрылись в кромешной темени туннеля, тут же исчезнув и из истерзанного сознания Брекена.

Тем не менее Брекену время от времени удавалось чем-то поживиться — порой это были черви, порой — молодые корешки, которых здесь было немало. Разумеется, столь скудный рацион не мог поддержать его сил — они таяли час от часу. Недостаток пищи и влаги, а также постоянно усиливавшееся действие яда привели к тому, что он совершенно лишился чувства времени, места и, самое главное, жизни — оно сменилось ощущением неизбывного страдания и тоски. Неделя проходила за неделей, лето шло своим чередом, Брекен же чах буквально на глазах. Время потеряло для него всяческое значение.

Его стали посещать яркие болезненные воспоминания. Рут, Уиттир, Буррхед... Сколько страданий... Обрывок одной из историй Эспен... как он будет после нее плакать... Слезы бегут из его глаз ручьями — горячие соленые слезы, — он чувствует их вкус. Порой ему слышались пронзительные крики, обращенные к нему, или оглушительные звуки преследования, но он тут же ловил себя на том, что слышит собственные хрипы и скрежет когтей по земле.

От туннеля, в котором лежал Брекен, брали начало другие туннели Древней Системы, расходившиеся в разные стороны. Вот уже много поколений они полнились лишь бесплотными ритмами безмолвия. Время от времени откуда-то издалека доносились еле слышные мягкие звуки — где-то осыпались рыхлые своды, где-то ползали черви, где-то распрямлялся выросший за ночь корень.

Начался август. Брекен, проболевший уже несколько недель, обессилел настолько, что не мог уже не только ловить червей, но и есть их. Огромный пескожил, уверенно ползавший по туннелю, словно чувствовал эту его немочь — он уже не пытался обползать стороной недвижное тело крота, но переползал прямо через него, оставляя на шкурке Брекена влажный серебристый след. Черный блестящий жук, освещенный на краткий миг светом, долетавшим с обрыва, замер перед самой мордочкой Брекена, удивленно пошевелил усами — он явно пытался понять, не умер ли неведомо откуда появившийся в туннеле крот. Из шкуры Брекена выпрыгнула блоха. В следующее мгновение она вернулась назад, но уже через минуту окончательно покинула кротовью шкуру.

И все-таки даже в эти часы полнейшего упадка сил Брекен не хотел умирать. Живший в потаенных глубинах его сердца храбрец, у которого в свое время хватило мужества на то, чтобы выбраться из Вестсайда и взобраться на склоны, теперь простирал свои мягкие лапки, моля о помощи. Ни гноящаяся рана, ни ослабшее тело не могли унять кротовьего духа, бесплотного, словно туман, невесомого, словно сухой осенний лист, гонимый ветром. Но кто мог его услышать?

Кто мог знать о том, что этой теплой августовской ночью в забытом туннеле вдали от благодатного Данктона умирает необычный, единственный в своем роде крот?

И все-таки об этом знала одна кротиха, которая находилась в этот момент возле Камня и прислушивалась к беззвучному зову Брекена. Роза шла к вершине холма вдоль лесной опушки и только в самом конце срезала путь через лес. Она стояла у Камня, молясь о том, чтобы он помог ей найти крота, зов которого был услышан ею и Ребеккой. Нет, она не сомневалась в том, что ей удастся найти Брекена, — ей важно было заручиться поддержкой Камня. Теперь, когда Роза наконец оказалась в Древней Системе, она почувствовала, что ее встреча с Ребеккой и отчаянные мольбы Брекена были преддверием неких грандиозных изменений, ожидавших Данктонскую систему или, возможно, все кротовьи системы вообще.

Розе казалось, будто она воочию видит силы добра и зла, затаившиеся в норах Древней Системы. Еще никогда в жизни она не входила в туннели, прорытые вокруг Камня, хотя всегда знала, что однажды спустится в них.

Она просила Камень о помощи, моля даровать крепость и здравие кроту, волею судеб оказавшемуся втянутым в битву с силами тьмы и смерти, кроту, свет Души которого, казалось, вот-вот померкнет...

Роза покинула поляну и пошла вниз примерно тем же путем, что и Брекен, пытавшийся скрыться от преследователей. Она шла неспешно, ибо чувствовала крайнюю усталость, при этом постоянно принюхивалась и прислушивалась — больше всего болезнью тянуло именно с той стороны, в которую она направлялась. Августовский день давно отгорел, высокое летнее облако скрывало за собой месяц. Буки тихо шелестели, вторя тихому шороху сухой листвы под ногами.

Она ощущала глубокую древность лежавшей под нею системы, сполна познавшей и любовь, и страдание, след которых запечатлелся в ней навеки.

Так и не выпуская из зубов черемшу, собранную вместе с Ребеккой, Роза подошла к тому месту, откуда Брекен сорвался вниз, и удивилась, не обнаружив входа в туннель. Впрочем, через какое-то время инстинкт подсказал ей, где следует рыть, и она занялась прокладкой туннеля, предварительно побеспокоившись о том, чтобы на оставленную в сторонке черемшу не упало ни крупинки земли. Ей пришлось прорыть достаточно глубокий ход, однако усилия ее не пропали даром — ход этот вел именно в тот туннель, который начинался на меловом откосе. Вскоре Роза уже точно знала, что Брекен находится именно там. Она чувствовала запах тяжелой болезни и слышала ужасные хрипы.

— Миленький ты мой...— прошептала она, оказавшись в туннеле.

Брекен недвижно лежал возле одной из стен туннеля, его задние лапы были безвольно раскинуты, мордочка и передние лапы терялись в темноте. Вся шкура была перепачкана грязью, вокруг страшной гнойной раны на левом плече запеклась кровь. На земле виднелись кучки помета и полузасохшие объедки.

Роза нежно коснулась его здорового плеча и ласково заговорила с ним, однако крот никак не отреагировал на ее появление — дыхание оставалось таким же неровным и хриплым, глаза закрытыми, мордочка — такой же мертвенно-бледной.

Только теперь Роза поняла, сколь близок Брекен к смерти и сколь велики его страдания. Больше всего ее поразило то, что сама рана — пусть она была глубокой и достаточно неприятной, — в сущности, не представляла собой ничего особенного — обычно подобные раны излечивались сами собой и не требовали ее вмешательства. Она привыкла обращать внимание на подобные детали, поскольку сама болезнь и то, как она действует на тех или иных кротов, — вещи разные.

Как часто она лечила боли и ломоту в плечах массажем кротовьих ляжек, при котором она использовала окопник, как часто она излечивала потерю обоняния, чего кроты боятся более всего на свете, ударами по кротовьим спинам... Методы, которые она применяла, всегда выглядели своеобразно, что не мешало им оставаться весьма и весьма эффективными. Что и говорить — Роза знала толк в целительстве.

Она тут же решила, что причиной болезни Брекена может быть не столько рана, сколько общее его состояние. Наверняка он получил ее в состоянии крайнего утомления и упадка сил... Впрочем, спросить об этом его самого она, увы, не могла.

Роза принялась нежно гладить Брекена по тусклой шерстке. В конце концов тело его обмякло, лапы расслабились, а дыхание стало более ровным и спокойным. Прошло несколько часов — Брекен был настолько слаб, что малейшая спешка могла обернуться бедою.

Затем Роза очистила рану с помощью сока черемши, острый запах которой мгновенно рассеял тяжелую, затхлую атмосферу туннеля. Брекен тихо постанывал, водя головой из стороны в сторону, но так и не пришел в сознание.

На какое-то время Роза оставила его и легла спать. К тому времени, когда она проснулась, солнце уже стояло высоко над буками, золотя своими лучами их серые стволы и темную зелень листьев. Роза принялась исследовать туннель и вскоре нашла червя и парочку жуков, после чего добралась до провала и с замиранием сердца выглянула наружу, чувствуя на своей шерстке прохладу и свежесть утреннего ветерка. К Брекену она вернулась бодрой и полной сил.