Летнее Солнцестояние

— И что это был за крот? — тихо спросила Ребекка, совершенно потрясенная услышанным.

— Брекен, сын Буррхеда. Это был именно он.

Услышав имя Брекена, Ребекка превратилась в слух, боясь что-нибудь упустить. Меккинс стал рассказывать о том, как Мандрейк гнался за отважным юным кротом. Можно было подумать, что это — старинная легенда, а не рассказ о недавних событиях, так необычно все это звучало.

— Но кто он? — прошептала Ребекка еле слышно. — Кто он?

Меккинс повторил, что Брекен был сыном Буррхеда из потомства, принесенного Эспен весною, но Ребекка спрашивала совсем не об этом. Она вспомнила слова Халвера, говорившего о том, что с Брекеном его свела Ребекка-Целительница. Старик оказался прав — Брекен был единственным кротом, которому удалось утереть нос самому Мандрейку.

— Но это же не так! — воскликнул Меккинс. — Он был убит. Пытаясь скрыться от Мандрейка, он выбежал на край меловой осыпи и свалился вниз.

Лучи жаркого июльского солнца внезапно напитались холодом. Козявки, весело стрекотавшие до этой самой минуты, разом смолкли. Вечерний ветерок стих. В воздухе повис ужас.

Потрясенная Ребекка замолкла. Пока Меккинс говорил о том, как старейшины охотились за самым достойным кротом системы и как они убили его и Биндля, она оставалась спокойной. Но теперь, когда слуха ее достигла весть о смерти Брекена, спокойствию ее пришел конец — в припадке безумного гнева она напала на Меккинса так, словно он был воплощением зла. При этом из глаз ее градом катились слезы.

Меккинс, не ожидавший такого, стал отступать назад, хотя был гораздо крупнее и сильнее Ребекки и мог убить ее одним ударом. В конце концов гнев ее улегся, и она горько-горько заплакала.

— Сколько крови... — бормотала Ребекка сквозь слезы. — Он ненавидит кротов... ненавидит все живое... Я хотела показать ему свою любовь, но он не услышал меня...

Она тяжело вздохнула и выглянула из норы.

И тут, к крайнему изумлению Меккинса, потрясенного глубиной ее скорби, она вдруг рассмеялась.

— Ну конечно же... — сказала она с облегчением. — Брекен не мог погибнуть. Вот увидите... Такого случиться не могло...

Она посмотрела в глаза Меккинсу и спросила:

— Вы видели его труп?

Меккинс, у которого от столь неожиданной смены ее настроений голова шла кругом, вынужден был признать, что трупа Брекена он действительно не видел. Но разве возможно увидеть труп крота, свалившегося с обрыва?

— Нет, нет, — облегченно вздохнула Ребекка. — Он живой. Пусть бы он и был мертвым.

Сделав это загадочное замечание, Ребекка погрузилась в молчание. Меккинсу вдруг подумалось, что Данктоном овладевает повальное безумие.

«Вот так дела...— подумал он.— Похоже, я свихнулся...» Мысль эта пришла к нему в голову совсем не случайно — ни с того ни с сего он вдруг почувствовал странное облегчение, которое показалось бы ненормальным любому сколь-нибудь здравомыслящему кроту. После долгих томительных недель тягостного жалкого существования его тело вновь вернулось в широкий мир, в котором росли деревья и светило солнце, он вновь почувствовал под собой землю Данктона, которую так любил... «Кто же она?» — промелькнуло у него в голове.

Уверенность Ребекки передалась и ему, хотя поверить в то, что Брекен остался жив, было решительно невозможно. Одновременно с этим с Меккинсом произошла и другая метаморфоза — он и раньше-то с трудом сохранял лояльность по отношению к существующей власти, теперь же лишился ее полностью. Он чувствовал себя жителем Болотного Края, не больше и не меньше, — и этого с него было достаточно.

— Может, ты и права, — сказал Меккинс, поднявшись с земли, и дружелюбно потрепал ее по плечу.

Ребекка радостно рассмеялась. Июльский вечер вновь дышал теплом, исполнившись прежней благости. Жуки и козявки застрекотали громче, чем прежде.

— Будь осторожен, Меккинс, — прошептала Ребекка ему вдогонку, заметив, что он направился в сторону Болотного Края. Казалось, она поняла, что он принял какое-то важное решение, которое могло обернуться для него большими бедами.

Меккинс горестно вздохнул и ускорил шаг. Как ему хотелось остаться рядом с Ребеккой...

Конец июля и начало августа были отмечены праздностью и безделием. Самки, принесшие потомство весной, к этому времени уже расстались со своими детьми, отправившимися на поиски собственных нор и туннелей; самцы лишились прежней своей агрессивности. Кроты редко забредали в центр системы Ребекки — в этом смысле Меккинс был исключением, — однако они частенько появлялись на окраинах ее владений. Она проводила с ними массу времени, болтая и расспрашивая их о лесе и его тайнах.

Ее страстная любовь к растениям, возникшая еще весной, ничуть не угасла. Она с интересом выслушивала рассказы старых кротих о целебных свойствах некоторых растений, способных вылечивать любые болезни и залечивать любые раны. Раз за разом она слышала имя Целительницы Розы, которая, по слухам, жила где-то на пастбищах! Об этом всегда говорилось шепотом, что придавало образу Целительницы особую притягательность и таинственность. Ребекка, знавшая о Розе только понаслышке, привыкла относиться к ней с трепетом.

— Какая она? — спрашивала Ребекка раз за разом и всегда получала новый ответ, непохожий на все остальные.

— Самое чуткое существо на свете, — говорил один.

— Очень рассудительная,— отвечал другой.

— Роза? Знаешь, Ребекка... Если встретишься с ней, попроси рассказать какую-нибудь историю. Она это умеет.

Каждый крот видел в Розе что-то свое, и это тоже казалось необычным. Ребекке очень хотелось увидеться с Розой и расспросить ее о целебных травах.

Однако увидеться с Розой было непросто. Она появлялась где хотела и когда хотела. Роза не приходила — она появлялась. Появлялась и исчезала.

В начале августа Ребекка услышала обрывок старинной поэмы, который заинтриговал ее настолько, что она решила отправиться в Болотный Край. Естественно, речь в этом стихе шла о травах.

Когда отгорят белые звезды,

Когда лепестки их осыпятся,

Ступай за своей черемшой.

«Черемшой» назывался дикий чеснок, помогавший от многих недугов. Узнав, что она растет в самых темных и сырых местах Болотного Края, Ребекка стала подумывать о том, чтобы отправиться в эту малопривлекательную и неведомую ей часть системы. Встретившаяся ей старая кротиха сказала, что черемшу можно найти и. на лесной опушке, за которой начинались бескрайние пастбища. Именно туда и решила направиться Ребекка, страшно не любившая темные места.

Но не только желание найти черемшу выгнало ее из родной норы. Вот уже несколько дней она испытывала странное недомогание — она чувствовала себя несчастной и обездоленной, ей чего-то хотелось, но чего — она не понимала... Ею владело странное беспокойство. Поход за черемшой мог отвлечь Ребекку от необъяснимой, неведомой прежде тоски, объявшей ее душу, мог развеять мучительное беспокойство. В одну из ночей над лесом прошел сильный ливень. Утром весь лес был окутан белой дымкой, поднимавшейся от земли. С кустов ежевики то и дело срывались тяжелые холодные капли... Именно этим утром Ребекка и отправилась в путь.

Естественно, она не совсем понимала, что подразумевается под «белыми звездами», однако все остальное представлялось ей вполне осмысленным. «Ты узнаешь это место по аромату, — говорили ей. — Если только это можно назвать «ароматом». Все это утро она рыскала по краю луга, выискивая «аромат», который не был бы ароматом.

Она спускалась все ниже и ниже, пробираясь между папоротниками и стеблями высоких летних трав. Увидев неведомо откуда взявшийся куст дикой жимолости, оплетенный зарослями ежевики, она остановилась и принюхалась. Запахи сменяли друг друга — крапива, дубовая кора, муравьи, коровьи лепешки, нежный аромат грибов — все, что угодно, только не запах черемши.

Впрочем, день выдался просто на диво, а здешний лес казался совершенно безопасным. Через час-другой Ребекка обнаружила теплую сухую нору, в которой уже давно никто не жил, и, забравшись в нее, задремала.