Страница 44 из 53
Англичанин будто почувствовал что-то – встрепенулся, хотел подняться и полной грудью хватил табачного крошева из наброшенного на голову мешка.
– С-с-сука, – шипел Касьян, стягивая тонкие шнурки завязок. – Петюха, ноги ему прижми.
Полушкин-старший послушно ухватил бьющегося часового и держал, пока тот не дёрнулся в последний раз. Потом прошептал дрожащими губами:
– Ты где так душегубству навострился?
– Душегубству? Может, мы как раз свои души и спасаем… И бабы наши на том свете за нас словечко замолвят.
– И всё же?
– Много будешь знать, скоро состаришься, – хмыкнул Нечихай. – Всезнайки долго не живут, понял?
– Чего не понять-то? – Сосед отпустил ноги англичанина. – Митяй, сено тащи.
– Тута уже. – Парень сунул отцу охапку. – Запаливаем?
– Давай. – Касьян поудобнее перехватил вилы, дожидавшиеся хозяина воткнутыми в землю. – Высыпай угли и мотайте отседова.
– А как же…
– Один управлюсь. Мотайте, говорю.
Минька гордился собой. Как же, настоящий гусар на настоящем боевом коне! И кинжал, который из-за размеров больше похож на меч-кладенец из бабушкиных сказок. И даже седло! Это не охлюпкой в ночное гонять, это вещь дорогая и серьёзная. Единственно плохо – маленьких сапог в полку не нашлось, а что за гусар босиком? Но Его Высокоблагородие сказал, будто бы доломан с лаптями вовсе не смотрится, поэтому лучше посверкать голыми пятками, чем людей смешить. А каких людей-то? И нету никого, ночь на дворе, не увидит никто. Новолуние нонеча, хоть глаз выколи.
Но всё равно у мальчишки внутри оставалось ощущение какой-то неправильности происходящего, а вот какой именно, он не понимал. Поёрзал, приноравливаясь к шагу неторопливо идущей кобылы, и повертел головой, отыскивая Ивана Дмитриевича. Да разве углядишь? Так и пришлось спрашивать у ближайшего гусара:
– Дяденька, а мы почему не скачем?
– А что же, по-твоему, сейчас делаем? Или галопом нестись?
– Ну, не знаю… Вроде в атаку идём.
– Из-за этого коням ноги ломать? У тебя, Минька, этих атак ещё столько в жизни будет… – Гусар не договорил. – Горит что-то!
«Бьет челом Государю милостивцу своему свет Петру Денисычу крестьянишко его Васька Храмой: волею Божею женишка у меня на прошлый Петров день от родов померла, а после ее никаво ни осталось; и я сирота твой ныне не женат, а в чужих барщинах не дают, за вывод прошают рубли по три за девку; и ты пожалуй меня крестьянишку тваво, есть в твоем Болховском Государевом поместье в деревне Кривчее девка Дашка Картавая и ты пожалуй меня Государь мой Петра Денисыч сироту тваво Ваську Храмова, ослобони меня на той девке жениться. Дазволь. А Фролка Картавый, отец ейной девки Дашки землю сваю савсем пакинул, могуты его пахать не стало и он Фролка и с девкою своею хочет сказывают брести из тваво Государева поместья прочь куды глаза глядят. А коли не дазволишь, милостивец Петр Денисыч, то пайду в Государевы штрафны баталионы».
«России с прочими державами не должно иметь иных связей, кроме торговых. Переменяющаяся столь часто обстоятельства могут рождать и новыя сношения, и новыя связи (замечание императора Павла: “Святая истина!”), но все сие может быть случайно временно и без обязательства хранить ненарушимо до положеннаго срока заключенный союз министрами, кои часто поставляют подарки свыше благосостояния Отечества, славы государей своих и святости их слова. (замечание императора Павла: “Деньги – вещь великая!”) Истинныя выгоды России всегда почти предавались забвению, и вот неоспоримыя сему доказательства: в Тридцатилетнюю, Семилетнюю и нынешнюю восьмилетнюю войны все Европейския державы подвержены были опасности неоднократно лишиться – иныя части, а другия всех их владений, Россия же никогда ничего; но совсем тем во всех ея трактатах с иностранными державами она принимала на себя всегда обязанности помогать или войсками, или деньгами, а часто и ручательство их владений.
Во всегдашнее время политика и цель мудрых, простых, благотворительных, равно и злых государей была та, чтоб увеличивать силы свои на счет соседей: верный и единственный способ держать в страхе сильных и охранять малых».
Из «Записок графа Ф.В. Ростопчина». Издательство князя Куракина в Берлине, улица Михаила Нечихаева, д. 22. Год издания 1903.
Глава 18
– Помилуйте, зачем же вам пушки? Если я не ошибаюсь, вы командуете гусарами, а не артиллеристами. Не так ли?
Генерал-майор Борчугов насупился и грозно поглядел на сидящего в вольной позе полковника Бенкендорфа, задавшего щекотливый вопрос. Гвардеец молод, но уже наглец! Да каков наглец? Именно его люди самым хамским образом увели у ахтырцев из-под носа три вражеские батареи, втихомолку вырезав вражеских часовых. Можно сказать, из рук вырвали вещественное доказательство победы. Будто бы без них не справились… И что теперь государю предъявлять, пленных? Так ведь их нет почти, а знамя английского полка сгорело в пожаре вместе с контр-адмиралом Артуром Филлипом.
– Александр Христофорович, но хоть на половину орудий я могу рассчитывать?
– Четыре штуки отдам.
– Побойтесь Бога! Шесть…
– Куда вам столько? Впрочем, если произвести обмен на ружья в той же пропорции… Они всё равно не кавалерийского образца. Согласны?
– Хм… – Генерал задумался.
Казна платит за каждое добытое в бою ружьё по полтора рубля, а неповреждённые пушки идут по две сотни. Что-то здесь неладно – полковник предлагает сделку в ущерб себе? Темнит Александр Христофорович, ой темнит!
– Ну так что же, Иван Андреевич? – продолжал настаивать Бенкендорф.
И Борчугов сдался. Он не надеялся получить с хитрого гвардейца даже поломанной шпаги и спорил исключительно на всякий случай. А вот поди же…
– Согласен!
Скрипнула дверь, почему-то в крестьянских избах они всегда скрипучие, и явившийся гусар доложил:
– Ещё семнадцать рыл привели, Ваше Превосходительство.
– Неужели подполковник Бердяга сам не решит этот вопрос? – скривился Иван Андреевич. – Господи, ну как же надоели!
Есть отчего быть недовольну – толком не спавши, а тут ещё крестьяне то и дело приводят пойманных англичан. Откуда столько набралось? И каждый непременно хочет получить причитающуюся награду из генеральских рук. Офицер – полтина, унтер – гривенник, простой солдат – алтын. Оружие оплачивалось отдельно, но тоже недорого. Мизерность сумм местные жители компенсировали тем, что пленных волокли в одном исподнем, а самые жадные – без оного.
– Ладно, сейчас иду.
Во дворе генеральскому взору предстала удивительная картина: Иван Дмитриевич колотился лбом в стену сарая и что-то неразборчива причитал. Неужели пьян? Такого за подполковником давно не наблюдалось, как раз с государева указа о разжаловании из полковников.
– Что с вами?
– Лучше не спрашивайте, Иван Андреевич!
– И всё же я требую объяснений!
Бердяга на мгновение отвлёкся, истерически заржал, вытер текущие по лицу слёзы и вернулся к прежнему занятию. Правда, в промежутках между ударами постарался пояснить:
– Они! Жулики! Прохиндеи! Прохвосты! Ой, помру со смеху!
– Помереть мы все успеем, – философски заметил вышедший вслед за генералом Бенкендорф. – А вот повеселиться можем и опоздать.
Но Борчугову объяснения уже не требовались, он с интересом рассматривал стоящих посреди двора пленников. Высокий, заросший бородой до самых глаз мужик с помощью дубины попытался придать своим подопечным какое-то подобие строя, но, увидев тщетность усилий, махнул рукой.
– Извольте, значитца, принять, Ваше Превосходительство! Первостатейный товар, ахвицеры все до единого!
– Вот как? И давно ли поймал?
– Нонеча утром. Как огурчики с грядки – свеженькие!
– Да? – Иван Андреевич выдернул из жиденькой толпы худосочного мужичонку и обратился к Бенкендорфу. – Как вы думаете, господин полковник, такое в английской армии часто встречается?