Кумир

"Приезжая на новый лагпункт, ты изобретаешь: за кого бы себя на этот раз выдать… Я при перегоне в следующий лагерь, на Калужскую заставу, в саму Москву. – с порога же, прямо на вахте соврал, что я нормировщик… Младший лейтенант Невежин, высокого роста хмурый горбун… исподлобным взглядом оценил… мое галифе, заправленное в сапоги, длиннополую шинель, лицо мое с прямодышащей готовностью тянуть службу, задал пару вопросов о нормировании (мне казалось – я ловко ответил, потом-то понял, что разоблачил меня Невежин с двух слов) – и уже с утра я на зону не вышел – значит, одержал победу.

Прошло два дня и назначил он меня… не нормировщиком, нет, хватай выше! – "заведующим производством", то есть старше нарядчика и начальником всех бригадиров." Повторяю, нельзя осуждать человека за то, что он спасал свою жизнь, если только не ценой жизни других. И спас, выжил, а не был уничтожен, как миллионы и миллионы, пригнанные на убой. И миру, в итоге, был явлен писатель большого таланта. Но вот – из "Двести лет вместе", из главы "В лагерях Гулага": "Вскоре затем прислали и провинившегося в МАДИ Бершадера…Лет пятидесяти, низенький, жирный, с хищным взглядом, он обошел и осмотрел нашу жилую зону снисходительно, как генерал из главного Управления. Старший надзиратель спросил его: – "По специальности – кто?" – "Кладовщик". – "Такой специальности не бывает." – "А я – кладовщик". – "Все равно за зону пойдешь, в разнорабочую бригаду". Но… "так уверенно держался новичок, что чувствовалось: за ним сила. Угнетенный ходил и кладовщик зоны Севастьянов.

Он два года заведовал тут слитным складом продовольствия и вещснабжения, прочно сидел, неплохо жил с начальством, но повеяло на него холодом: все решено! Бершадер – "кладовщик по специальности"!

Да уж не с себя ли это списано, так все совпадает? "Низенький, жирный, с хищным взглядом" Бершадер, отвратительный во всех своих проявлениях, так и рвется с языка – жид, и "прямодышащий", "с готовностью тянуть службу" (и согласился служить, дал подписку) Солженицын – "нормировщик по специальности". "…и уже с утра я за зону не вышел". Почему вдруг перед ним оробели? Почувствовали: "за ним сила"? И назначили "не нормировщиком, нет хватай выше! – "заведующим производством" то есть старше нарядчика и начальником всех бригадиров." И тоже кого-то для него согнали с этой должности, кто до этих пор "прочно сидел, неплохо жил с начальством…" С чего бы вдруг? Звезды ли на небе так расположились или звезды на погонах чекистов? Но сказано в "Архипелаге": "Брат мой! Не осуди тех, кто так попал, кто оказался слаб и подписал лишнее. Не кинь в него камень!" Это пишет грозный судия всех живущих Солженицын. Вот так на десятый день войны перетрусивший Сталин обратился к своему народу: "Братья и сестры…" А потом этих братьев и сестер – в лагеря за свой позор. Однако, повторяю, не мне, не прошедшему лагерь, допросы, тюрьму, судить. Судить может Шаламов, он прошел самые страшные лагеря, но там от должности бригадира отказался: быть бригадиром, писал он, означало посылать людей на смерть.

Дмитрий Сергеевич Лихачев рассказывал неоднократно и писал о том, как в лагере, на Соловках, он случайно узнал, что ночью отберут на расстрел такое-то количество заключенных, и среди них, в списке этом – его фамилия. И он спрятался в дровах, его не нашли, но цифра – закон, количество смертников было определено, и кого-то в эту ночь расстреляли вместо него. Это сопровождало его всю его жизнь.

С таким же чувством возвращались с войны и доживают свою жизнь многие фронтовики, за всех за нас проникновенно и точно сказано у Твардовского: Я знаю, никакой моей вины В том, что другие не пришли с войны, В том, что они – кто старше, кто моложе – Остались там, и не о том же речь, Что я их мог, но не сумел сберечь, – Речь не о том, но все же, все же, все же… Наблюдавшему войну издалека Солженицыну чувство это неведомо, если судить по его речам и книгам. Вот тут самое время привести то, что "притекло", как любит выражаться Солженицын, из Брянска. А "притекло" оттуда вот что: статья Ольги Корнеевой, напечатанная в газете "Десница" 16 апреля 2003 года: "Десять лет Николая Дмитриевича". Там она цитирует Дмитрия Виткевича, сына школьного друга Солженицына. Газета малотиражная, но статья есть в Интернет-сети, любой человек в любой стране, владеющий русским языком, может прочесть ее, а у нас Интернетом пользуются уже 10 миллионов человек. Вот, что в этой статье говорит Виткевич: "Я не хочу, чтобы имя моего отца упоминалось рядом с именем Солженицына. В одной и той же ситуации они повели себя абсолютно по-разному, и вовсе не к чести последнего." И пересказано об их школьных годах: "Николай особенно подружился с одноклассниками Кириллом Симоняном и Сашей Солженицыным. В автобиографических записях Виткевича, которые цитировал его сын, сохранилась зарисовка, описывающая, как трое друзей подражали любимым героям Дюма. Есть в ней интересный момент. Роли распределял Симонян, но друзья сразу решили, что д^Артаньяном никто не будет. Так вот Симонян провозгласил: "Ты,Морж (такой была кличка Солженицына в школе), поскольку лицемер, будешь Арамисом.

Кока (школьное прозвище Виткевича) станет Партосом, а я Атосом. В нескольких публикациях, где упоминается эта история, слово "лицемер" либо заменено на "хитрый", либо просто отсутствует. И далее в статье газеты: "Фронтовая контрразведка арестовала Солженицына в феврале 1945-го. Виткевич дошел до Берлина…22 апреля Виткевича тоже арестовали. Перелистывая изъятые письма, (имеется в виду переписка Солженицына – Виткевича) следователь откровенно сказал: "здесь на 10 лет вполне". Позже он предъявил своему подследственному показания Солженицына, тот сообщал, что Виткевич не только входил в созданную им антисоветскую группу, но и с 1940 года систематически вел антисоветскую агитацию, разрабатывал планы насильственного изменения политики партии и государства. Знакомый почерк не оставлял сомнений, это писал его лучший друг." Впрочем, Солженицын и сам признался, что вел себя на следствии недостаточно стойко, есть ему, о чем сожалеть, хотя нет нигде ни слова о том, что к нему применяли какие-либо насильственные меры.