Легионы Калара

– Вы думаете, она передаст их Калару?

– Вне всякого сомнения, – ответил Гай.

– Могу я спросить?.. – пробормотал Тави.

Гай улыбнулся:

– В конверте будет обычная почта и одно письмо Аквитейну, в котором я сообщаю о своем желании усыновить его и сделать наследником.

Брови Тави поползли вверх.

– Если Калар об этом узнает и поверит в ваши намерения, вы рассчитываете, что он начнет действовать до того, как Аквитейн станет всерьез претендовать на трон.

– Он обязательно отреагирует, – согласился Гай. – Но я не уверен, как именно. Он слегка безумен, и его действия трудно предсказать. Вот почему мне необходимо как можно больше глаз и ушей на юге. И позаботься о том, чтобы моя монета постоянно находилась при тебе.

– Я понимаю, правитель, – сказал Тави, притрагиваясь к старой серебряной монете, висевшей у него на шее на цепочке. – А Гаэль?

– Если у нас все получится, ее полезность для Короны будет исчерпана, – тихо и жестко сказал Гай.

– Да, правитель, – с поклоном пробормотал Тави. – А как насчет Линялого?

Лицо Гая помрачнело.

– Почему ты спрашиваешь?

– Он со мной с тех пор… с тех пор, как я себя помню. Я так понял, что…

– Нет, – возразил Гай тоном, не допускающим возражений. – У меня есть работа и для него.

Тави долго смотрел в холодные глаза Гая, потом едва заметно кивнул:

– Слушаюсь, принцепс.

– Тогда не будем больше терять времени. – Гай встал. – Кстати, – сказал он небрежно, – ты, случайно, не спишь с послом маратов, Тави?

Тави почувствовал, как у него снова отвисла челюсть. Щеки стали такими горячими, что ему показалось, будто они вспыхнули огнем.

– О, правитель…

– Полагаю, ты понимаешь, какими могут быть последствия. Никто из вас не владеет магией, позволяющей избежать зачатия. И уж поверь мне, я знаю, насколько отцовство осложняет жизнь.

Тави отчаянно мечтал, чтобы у него под ногами разверзлась земля и поглотила его целиком.

– Мы… э-э-э… этого не делаем, – сказал Тави. – Есть… ну, другое. Другие вещи… Они не…

Глаза Гая засверкали.

– Общение?

Охваченный ужасом, Тави закрыл рукой лицо:

– О, проклятые во́роны. Да, принцепс.

Гай оглушительно расхохотался.

– Я смутно припоминаю эту концепцию, – сказал он. – А поскольку молодые люди никогда не умели себя сдерживать, я должен быть уверен, что вы занимаетесь другими… вещами. – Его улыбка померкла. – Но имей в виду, Тави. Она не человек. Она марат. Получай удовольствие от жизни, если не можешь иначе, но я советую тебе сильно к ней не привязываться. Твои обязанности станут еще более трудными.

Тави закусил губу и опустил глаза. От волнения он сразу не сообразил, что не увидит Китаи в течение полугода, если его отошлют. Эта мысль ему не понравилась. Совсем. Они почти каждый день находили возможность проводить время вместе. И почти каждую ночь.

Тави почувствовал, что снова начинает краснеть от одних только мыслей о Китаи. Однако он несколько удивился, когда понял, что мысль о расставании с ней ему не нравится не только из-за того, что ему придется отказаться от… альтернативного общения с ней. Китаи была красивой и завораживающей молодой женщиной, остроумной, честной и верной, и обладала удивительным умением сопереживать – прежде Тави видел подобное лишь у заклинателей воды, вроде его тети Исаны.

Она стала его другом. Более того, он был связан с Китаи невидимыми узами, вроде тех, которые связывают каждого марата со своим тотемным существом. Все мараты, которых встречал Тави, не расставались со своими тотемами, Китаи называла их чала. Ее отца, которого звали Дорога, главу клана Гарганта, никогда не видели без огромного черного гарганта по имени Ходок. А случаи, когда Хашат, глава клана Лошади, ходила на собственных ногах, Тави мог сосчитать по пальцам одной руки.

Тави испытывал тайное беспокойство, что расставание с ним может причинить вред Китаи. Ведь после пребывания на юге ему предстоит три года прослужить в легионе и оказаться на дальних окраинах Алеры, а не в столице, где должна находиться Китаи как посол своего народа.

Три года. Потом новое назначение. И еще одно. Курсоры Короны редко проводят много времени в одном месте.

Он уже скучал по Китаи. Хуже того, он ничего не сказал Гаю о связи между ними и о том, какой вред разлука может ей причинить. Он никогда не формулировал своих подозрений Первому консулу. И если отбросить обычные тревоги, он и сам не понимал, почему инстинкты подсказывали ему, что он не должен раскрывать Гаю тайн, которые позволили бы Первому консулу манипулировать своими курсорами. Тави вырос на окраине страны, на опасных землях, где жизнь научила его доверять интуиции.

Гай видел, что Тави переполняют чувства, и кивнул. Вероятно, он решил, что дело в романтической влюбленности.

– Ты начинаешь понимать, – сказал Гай.

Тави коротко кивнул, не поднимая глаз, стараясь контролировать свои эмоции.

Гай выдохнул, принял свою измененную форму и направился к двери.

– Ты сделаешь, как захочешь, Тави, но я доверяю твоей рассудительности. Начинай собирать вещи, курсор. И удачи тебе.

Из-за не по сезону плохой погоды рыцари Воздуха, доставившие Ладью к ее господину на юг, летели медленнее, чем всегда, и она предстала перед ним только через пять дней. Все это время было для нее мучительным. Она не обладала талантом заклинательницы ветра, из чего следовало, что ей ничего не оставалось, как сидеть в замкнутом пространстве носилок и просматривать кипы документов, которые она взяла с собой.

На Ладью накатила тошнота, никак не связанная с порывами ветра, раскачивавшего носилки. Она закрыла глаза, чтобы не видеть груду донесений, которые втайне скопировала с официальных документов в столице. Некоторые она покупала у жадных дворцовых клерков. Она проникала в запертые помещения, чтобы добыть другие. Все они содержали сведения той или иной важности, отдельные детали сами по себе ничего не значили, но, собранные вместе, давали возможность воссоздать более-менее внятную картину с помощью донесений других кровавых во́ронов.

А в итоге все они ничего не значили. Во всяком случае, теперь. Самый верхний документ в стопке делал их устаревшими и бессмысленными. Когда ее господин услышит, что ей удалось узнать, он будет вынужден действовать. Он начнет гражданскую войну, о приближении которой знал каждый алеранец, у которого была хоть капля разума. Война приведет к смерти десятков тысяч ее сограждан – в лучшем случае. Уже одно это было ужасно, но тошнота преследовала Ладью по другой причине.

Она предала друга, чтобы заполучить эту тайну. Ладья не была наивной молодой девушкой, которой прикидывалась, хотя едва ли была намного старше юноши из Кальдерона, но она успела его хорошо узнать и проникнуться к нему симпатией и уважением. Она уважала не только Тави, но и его друзей. Уже одно то, что ее дружба с ними являлась обманом, стало для нее пыткой. И если бы ее друзья узнали об истинной причине, по которой она находилась в столице, каждый без колебаний постарался бы отправить ее в тюрьму.

Или убил бы.

Ей становилось все труднее играть свою роль. Дух товарищества и легкость отношений становились все привлекательнее, и она начала подумывать о дезертирстве, несмотря на решимость сосредоточиться на других вещах. Не будь Ладья умелой заклинательницей воды, на ее подушке каждую ночь оставались бы следы слез – и уже одно это могло бы подставить ее под удар. Но она заставляла их исчезнуть.

Именно так она поступила и сейчас, когда ее носилки начали опускаться во влажную жару позднего лета в Каларе. Она должна была выглядеть спокойной и уверенной перед своим господином, и от страха при мысли, что она не сможет ему угодить, ее еще больше затошнило. Она сжала руки в кулаки, закрыла глаза и напомнила себе, что является одним из его самых ценных и успешных инструментов, от которого он не сможет отказаться.

Это не слишком помогло, но заполнило оставшееся до конца полета время, пока ее не окутал сильный овощной запах Калара, с легкой примесью гниения. Ей не требовалось выглядывать в окно, чтобы увидеть город, живущий напряженной жизнью как в сумерки, так и на рассвете. В девяти десятых города царила мерзость запустения, но закрытые носилки приземлились в оставшейся десятой части, прямо в славившейся своей роскошью башне консула. Через мгновение они уже стояли на площадке, куда приземлялись и многие другие в течение дня.