Филарет. Патриарх Московский

Мордатый стражник отдал свой бердыш напарнику, строевым шагом протопал от двери до дьяка и ловко одной рукой выдернул его из-за пюпитра. Другой рукой он прихватил книгу, весившую килограмм двадцать, и, не обращая внимание на тяжесть в обеих руках, побрёл к дверям. Лицо его расплывалось от удовольствия. Стражник, вероятно, был рад любому шевелению воздуха вокруг него.

Дьяк словно замёрз или испустил дух, болтаясь в руке стражника словно тряпичная кукла.

– Ты иди, я следом буду! – крикнул я стражнику и обернулся к писарчукам.

– Кто из вас знал про то, что дьяк правил книги? – спросил я.

Все опустили головы.

– Та-а-к! Всё понятно!

Я развел руками.

– Ты и ты, – я ткнул пальцем во второго и в третьего работника пера, – следуйте за мной. Если будете правильно себя вести, обойдёмся без дыбы. Пошли вслед за стражником.

Они медленно вышли из-за пюпитра и медленно побрели мимо меня к выходу.

– Пошли! – резко выкрикнул я, и наподдал последнему и самому высокому под зад, попав носком сапога куда-то в левую ягодицу.

Получилось поднять ногу классическим боковым круговым довольно высоко и это получилось очень неожиданно для писарчука. Он взвизгнул и, подпрыгнув, сразу догнал первого.

– Всем остальным – работать.

Я прошёлся вдоль пюпитров, заглядывая в листы, словно запоминая.

– Приду, проверю, – сказал я и стукнул по левой ладони сложенной нагайкой.

* * *

– Вот тут и тут, – показал я на замытые места в книге. А вот тут уже вписаны другие имена.

Дед внимательно посмотрел на указанные места в книге, а потом, подняв глаза, на дьяка прошипел:

– Что же ты творишь, пёс! Ты кого вперёд пишешь?

– Михал Петрович! Прости Христа ради. Бес попутал.

– Я тебе сейчас прощу, шелудивое отродье!

Дед выхватил из моих рук нагайку и перетянул ею дьяка от правого плеча по груди так, что на плече лопнул кафтан. Дьяк, как подрубленный, рухнул на пол и обмер. Я с уважением посмотрел на деда.

– Мне до такого удара ещё ох, как далеко, – подумал я.

– В нашу пыточную его, – сказал дед стражнику. – Кату скажи, чтобы не трогал. Пусть закуёт только. Сам приду поспрашиваю. И это… Не кормите его. Воду давать чуть-чуть.

– Там у ката кто-то был с утра.

– Ах, да! Ну ништо. Пусть привыкнет. Ступай!

Дьяка утащили, мы остались вдвоём.

– Ну, ты угодил, Федюня! – проговорил дед. – Не мог я его, паразита, «за руку схватить». Знал, что правит, а не мог. А ты пришёл, увидел и схватил.

– Случайно получилось, деда. Я чуть задержался после царя… Домой пришлось сбегать. А он пристал, вот я его и плёткой, а он убежал. Я за его стол сел и нашёл…

– Зачем? – удивился дед.

– Что зачем?

– Зачем домой бегал?

Я засмущался.

– Говори-говори. Каверза какая случилась?

Я поморщился, а потом, мысленно махнув рукой, сознался.

– Уссался я деда, – Государь лицо изобразил злодея, да руки ко мне скюченные протянул, да так похоже, что не выдержал я, и того. Прыснул немного, но неприятно ходить в мокрых портках. Вот и побежал домой. Да сапог по дороге порвался, да чуть под аргамака не попал.

– Какого аргамака? Кто это у нас по Москве на аргамаках ездит?

– Да, приставы, что посольство английское сопровождали.

И тут я вспомнил про пакет, скинутый мне из посольского возка. Вспомнил, что он остался лежать на моей кровати. Я похолодел. Видимо дед что-то увидел в моём лице и забеспокоился.

– Что случилось, Федюня?

– Па-па… Пакет там. На кровати.

– Как-кой пакет? – забеспокоился дед.

– Из крытого возка кто-то бросил маленький пакет, замотанный ниткой и сказал: «передай деду записку».

С дедова лица стекла вся кровь, и оно стало не белым, а зелёным. Потом вдруг кровь хлынула обратно, и лицо налилось бордовым. Головин молча развернулся и не обращая внимания на меня, почти выбежал из своего «кабинета». Я побежал вслед за ним, понимая, что произошло что-то такое ужасное, что ужаснее только пытка. Я заплакал и побежал вслед за дедом и бежал за дедом всю дорогу тихо подвывая.

Кремлёвские стражники провожали нас понимающими взглядами. Ну как же, малец чем-то провинился перед дедом, вот и бежит за ним весь в слезах, вымаливая прощение. И это была правда. Я чувствовал, что не просто виноват перед дедом, а назревает настоящая катастрофа. Причём во всех случаях. И если мы записку найдём, и если мы записку не найдём, ибо «тайна сия великая есть7». Вернее – была, а я её раскрыл. Дед, похоже, находится на связи с британским резидентом. Но почему, млять, надо было записку передавать через меня! Что за нах… Играете в свои шпионские игры и играйте, нечего втравливать маленьких.

Я даже подумал, а не рвануть ли мне по бездорожью? Ведь тот же дедушка может придушить меня, как кутёнка. Придушит, и даже не поморщится. Я же вроде бы негативно про шпионов высказывался? Вот… Значит донесу царю-батюшке. Но эта мысль, вероятно, пришла одновременно в головы нам обоим, потому, что дед вдруг резко остановился, я стукнулся о его спину, а он сразу схватил меня своей левой рукой за мою правую руку. Да так больно схватил, зараза, что я едва не закричал. Схватил больно и крепко.

Дед даже не обернулся, а продолжил прочти бежать в сторону нашего дома и тянуть меня за собой, не особо беспокоясь за мои заплетающиеся «новыми сапогами купленными на вырост» ноги. Ноги заплетались и друг о дружку, и о булыжную мостовую. Я почти волочился за нёсшимся вперёд дедом. На Варварке на нас стали удивленно оглядываться и показывать пальцами. Дед не замечал ничего. И я его понимал.

Калитку мы проскочили, будто её и не было вовсе. Потом влетели по пока ещё «моей лестнице и ворвались в «мою» комнату. Пакета на постели не было.

– Где он? – грозно спросил дед.

– Не знаю, – сказал я и заметался по комнате, одновременно думая, как бы умудриться сигануть в окно.

Глава 7.

Пакет лежал на полу сбоку от правого сундука у стены. Дед, к тому времени, как мы его нашли, снова держал меня за руку. Он показал на пакет пальцем.

– Этот? – спросил дед.

– Да, – сказал я.

– Возьми его.

Я нагнулся и, взяв пакет, поднял. Дед, не выпуская мою руку из своей, вытащил из ножен кинжал. Увидев здоровенную и острую железяку, я подумал: «Почти такой же, как в фильме «Иван Васильевич». Подумал, весь мир перед глазами вдруг сузился и я потерял сознание.

* * *

– Федька! Федька! – услышал я. – Очнись.

Кто-то потихоньку похлопывал меня по щекам. Я глубоко вздохнул и с трудом открыл глаза. Яркий свет резанул по ним словно острым кинжалом и я их сразу закрыл. Голова болела, словно в ней стучали пять кузнецов.

– Живой! – радостно сказал дед. – А я уж думал. Как об пол грохнешься! Да прямо головой! Аж звон вокруг пошёл! Как ты?

– Голова болит и звенит в ней. Глаза свет не хотят видеть.

– Свет не хотят видеть? Ты это чего? Ты брось!

– Болят от солнца, сказал я.

– А-а-а… У меня тоже такое было. С разбойниками на реке-Дону столкнулись, когда с товаром из Кафы шли, и мне по кумполу прилетела палица. Шелом голову спас, а мозги стряхнулись. Долго голова болела и кружилась. Отлежишься, ништо.

– А пакет? – вспомнил я.

– Что, пакет? – словно и не бежали мы одержимые через Красную площадь.

– Ничего, что он от англичан? Заборонено ведь с ними якшаться. Иван Васильевич заругает ведь, коли узнает?

– А как он узнает, Федюня? Ты же никому своего деда кровного не выдашь? А мне в сих тайных делах помощник нужен. Дело я против врагов государевых веду, что при царе пригрелись. А тот, кто записку бросил, тот доглядчик мой в посольстве англицком. И даже государю нашему не скажешь пока, ибо ежели прознают, то убегут в Литву сразу. А потому, пока тайна сия великая есть даже для государя. Удержишь?

– Да, что такое у нас с ним сегодня? – подумал я. – Мысли сходятся один в один.

– Удержу, деда! Не сомневайся!