Страница 82 из 83
Но если б могла она вместе с темным платьем снять с себя страх перед судьей всевидящим и робость перед земными простыми радостями, которым еще боялась отдаться безраздельно! И страх, и робость, словно тяжелая ноша, давят ее, горбатят, сгибают широкие ее плечи. Освободится ли она, отбросит ли могильную плиту или и дальше надвое будет жить — по-одному на заводе, по-другому в молитвенном доме? Лгать там или лгать здесь — выбирай…
— Нигде, — с досадой и болью вырвалось у нее: не умела, не могла она лгать.
Зоя удивленно взглянула на нее, и тогда она насильно улыбнулась:
— Это я так.
— Нам выходить, — вдруг встрепенулась Зоя и для верности взяла ее за руку.
Почти у самых Боровицких белых ворот навстречу невесть откуда вывернулся Василий, приодетый в праздничный костюм, немного сконфуженный.
— Вася! — вскрикнула Катерина, порывисто шагнув к нему. — Чего-то боюсь я…
— Ну вот… выдумала тоже, — нетерпеливо сказал он и вдруг улыбнулся, разглядев в распахнувшихся полах пальто светлое цветастое платье.
Катерина смутилась, но все-таки нашла в себе силы спросить, как же он оказался у Кремля.
Василий путано принялся объяснять, что приехал со сменщиком, ихняя машина пошла сегодня в Москву за оборудованием и в обратный путь тронется не скоро. Сменщик будет ждать на Театральной площади, чтобы отвезти домой, в поселок, всю компанию, вместе с Зоей и Степанидой Кузьминичной.
— Кузьминичной? — чуть насмешливо подхватила Катерина. — Быстро вы с Паней-то столковались!
— А как же, — Василий заулыбался и даже рукой взмахнул. — Мы с ней чуть ли не весь вчерашний день по магазинам лётом летали. Сильна ваша Паня!
Спохватившись, что все еще не объяснил, для чего он собрался везти Степаниду и Зою к ним в поселок, Василий добавил:
— Отметить надо, Катя… Обмыть, как говорится, орден. Я для того вас и ждал, надо же сказать, куда вам из Кремля идти. А теперь ступайте, — он кивнул на ворота. — Я куплю еще кое-что. Степанида, знаешь, как наказывала: «Ты не вздумай, говорит, красненьким меня ублажать, я, говорит, белое уважаю. Выпить да песню заиграть — разлюбезное дело». Ну пусть пошумит, Катя. Ты уж не препятствуй.
— Пусть пошумит. Только сам-то не вздумай раньше сроку шуметь, смотри не опоздай на Театральную.
Она насмешничала от смущения: глаза ее будто помощи или участия у него просили. Василию от этого стало не по себе, и он торопливо заверил, что сбегает в магазин, а потом прямо двинет на Театральную.
Тут Зоя прервала разговор, напомнив, что надо идти.
В нетерпенье она слегка даже подтолкнула Катерину. Вдвоем они миновали Боровицкие ворота, затем, подгоняемые весенним ветерком, стали подыматься на брусчатую горбину Кремлевской площади.
Каждый шаг приближал их к Большому Кремлевскому дворцу, над круглым куполом которого беспокойно и резко плескался флаг.
XVI
Метания Катерины не прошли даром: уши у нее напрочь «заслонило», как только закрылись за спиной высокие, зеркально блеснувшие двери дворца.
Зое, как настоящему поводырю, пришлось провести ее в гардеробную и заботливо раздеть. Потом она разделась сама и тщательно оправила «призанятое» платьице.
Обе рука об руку медленно прошли мимо зеркала в рост человека, и тут Катерина увидела себя всю, в новом, ловко сшитом, красивом платье, в новых, немного грубоватых против наряда, туфлях и с темным венцом прически, — увидела и до того не узнала себя, что даже приостановилась.
Потом они долго подымались, словно плыли, по лестнице, застланной ворсистым бордовым ковром; наверное заглушавшим шаги, — Катерина видела все, но не слышала, как в немом кино. Наверху их дожидалась женщина. Она что-то сказала Катерине, затем, поняв, что тут нужна помощь, обратилась к Зое:
— Скажи своей маме, вручение наград состоится двумя часами позже… Можете пока осмотреть Кремль.
Зоя поблагодарила, вспыхнув до корней волос, и повела Катерину в большой овальный зал, украшенный картинами в золоченых рамах, с мягкими диванами у стен.
Они уселись рядышком, Зоя погладила Катерине руку и жалобно взмолилась:
— Тетя Катенька, успокойтесь, нам еще два часа ждать, ну, успокойтесь, пожалуйста!
— Два часа? — спросила Катерина.
— Вы слышите? — вскрикнула Зоя и, не выпуская руки Катерины, оживленно затараторила: — Она сказала, можно Кремль осмотреть, это, значит, как цари жили. А вы знаете, как она вас назвала? Говорит: «Скажи…»
Зоя остановилась, будто наскочив на препятствие.
— Ну? — ласково понудила ее Катерина.
— «Скажи своей маме…» — прошептала Зоя и опустила пушистую голову, боясь, верно, взглянуть на Катерину. — Это сама она, я ничего…
— Хорошо сказала, — медленно произнесла Катерина. — Эх, Зоюшка…
— Я ничего, — робко повторила девушка.
— Сядь-ка. Ну вот и славно!
Она заставила Зою придвинуться поближе и успела приметить, как ученица ее торопливо удернула под диван маленькие ножонки в новых, но очень уж больших туфлях.
— Обувка у нас с тобой… — дружески усмехнулась Катерина. — Не под такой паркет.
— Мне всегда на два номера велики попадают, — доверительно призналась Зоя. — Вот из первой получки куплю свой номер… тридцать четыре.
— Купим. Я Васе скажу. Он тебя уважает, все спрашивает.
— Как хорошо, — шепнула Зоя. — У меня сегодня такой день, будто я сама орден получаю.
Они помолчали, глядя на женщин, входивших вереницей, — праздничных, принаряженных, в туфлях с каблуками-гвоздиками, и совсем простеньких, загорелых, наверное от работы на воздухе… И тут Катерина спохватилась:
— Ты, Зоя, может, Кремль хочешь поглядеть?
— А можно?
Катерина наказала ей далеко не отбегать, не заглядываться, — ну как потом не пустят ее в самый главный зал! Сама же обещалась не сходить с этого места: ничто больше не могло в нее вместиться, так она поглощена была ожиданием и трудными раздумьями.
Ей думалось сразу о многом, и, поддаваясь нестройному потоку мыслей, она как-то не пристально, пожалуй, даже рассеянно приглядывалась к женщинам, неторопливо двигавшимся по залу. Среди них было довольно много пожилых и даже старых. Эти-то уж наверняка прошли сквозь темное горе войны и, может, оплакивали свои невозвратимые потери. На плечах у них, значит, тоже лежало бремя трудно прожитой жизни. Нелегкое бремя… Но все равно не такое, как у нее, Катерины…
Тут мысли ее перекинулись к Василию. Он тоже из войны к ней пришел.
«Совсем замордовала я мужика», — подумалось ей с такой жестокой ясностью, что даже сердце заколотилось: словно в каком-то мгновенном озарении сразу прошла перед ней вся их жизнь, от первых встреч и до последней, совсем недавней.
Каким оробелым, смятенным, не смеющим поддаться радости появился он перед ней у Боровицких ворот, как боязливо смотрел на нее, когда толковал о Степаниде, будто бы навязавшей ему заботы о собственной жене в день великого ее праздника. Вот ведь до чего дошло!
Катерина слабо улыбнулась, вздохнула и тихонько прошептала:
— Вася! Я перед тобой в ответе… За четырнадцать лет должна!
И тут мысли ее прервались — Зоя подлетела к ней, почти испуганно возвещая, что им пора идти. Девчушка в нетерпенье опять ее за руку схватила и так и не выпустила, пока они не вошли в поток женщин, устремившихся в Георгиевский зал.
Этот зал так поразил Катерину, что она, войдя, не могла сразу двинуться дальше, а постояла, привыкая. Очень здесь было бело — белые колонны, белые стены и на них белые с золотыми надписями мраморные доски. Свет огромных люстр во все стороны разбрасывал ослепительные сияющие блики… И как высоко! А посреди огромного этого зала темнели ряды обычных и каких-то здесь даже немного обидных венских стульев.
Катерина нацелилась было на самый последний ряд, но Зоя, цепко державшая ее за руку, остановилась возле мраморной доски и принялась шевелить губами.
— Чего там написано? — спросила Катерина.
— Это всё герои, солдаты и командиры, тетя Катенька. Награжденные… ух, как давно… Тысяча восемьсот семьдесят седьмой год! Георгиевский крест получили за бои… Смотрите, тетя Катенька… — голос у Зои вдруг зазвенел, — тут фамилия Лавров есть.