Страница 71 из 83
— А ты… а за тебя… — Катерина так и не нашла слов для самого обычного вопроса, она уже догадывалась, и в больших глазах ее мелькнуло что-то вроде страдальческого испуга.
Тут даже Ядринцева насторожилась, только сама Зоя оставалась невозмутимой.
— Я безматеринская с двух лет, — объяснила она, прямо взглянув на Катерину своими голубыми, в светлых ресничках глазами: ей, конечно, не в первый раз приходилось говорить об этом, и она привыкла. — Из детдома. Теперь-то в школьном интернате живу. Получу аттестат и, наверно, прямо в заводское общежитие переберусь. Так что мне сразу профессию приходится выбирать, не поломаешься.
— Сколько же лет тебе? — не сразу глуховато спросила Катерина.
— Уж восемнадцатый, — ответила Зоя и почему-то улыбнулась: на обеих щеках у нее обозначились нежные ямочки.
«Чего тянет, — с неудовольствием подумала Ядринцева о Катерине, — назначила бы час, показала рабочее место — и до свиданья!» Но она попросту кривила душой, Аполлинария Ядринцева, сама себя обманывала. Вот всегда так: едва начнет перед нею или хотя бы на ее глазах приоткрываться человек, как она пугается и уходит в себя, словно улитка в раковину: страдайте, мол, радуйтесь, тревожьтесь, только, пожалуйста, меня увольте!
А Катерина и в самом деле растревожилась, худые скулы ее пылали, стала она смятенной и красивой. Она долго молчала, стоя перед улыбающейся девчонкой, потом, жадно глотнув воздух, взяла Зою за руку.
— Пойдем, цех покажу и наше с тобой место. Завтра придешь?
— Нет, послезавтра. Завтра пионерский сбор у меня, — ответила Зоя тонким голоском. — Нам сказали: только после уроков практикуйтесь, кто по-серьезному хочет. Выходит, во вторую вашу смену.
— Я как раз днем сейчас и работаю.
— А потом? Я ведь только и могу во вторую смену.
«Ишь ты, еще условия ставит!» — осудительно подумала Ядринцева. И тут жиденькие ее брови изумленно полезли на лоб — Катерина, эта неподатливая, «каменная» женщина, ответила:
— Ну что же, и дальше на вторую обменяюсь. Приходи как можешь.
— Ладно, — солидно согласилась девчонка, и обе наконец скрылись из глаз.
Дверь конечно же осталась незатворенной.
Ядринцева встала, устранила непорядок и, оставшись одна в тихой, сразу как бы онемевшей комнате, посидела, бесцельно уставившись в пространство рассеянным, чуть грустным взглядом. Затем привычно склонилась над бумагами.
Времени на обед у Катерины не осталось, и она, проводив Зою из цеха, стояла и смотрела вслед девушке с томительным ощущением тревожного ожидания: вот пришел к ней молоденький человечек — обучай его клепальщицкому ремеслу. А все, конечно, Пахомов придумал, его это дело…
Цех уже наполнялся людьми, явилась и Степанида. Она сразу же сунула в руки Катерине бумажный сверток с чем-то теплым и спросила:
— Зачем звали тебя? А ты ешь, это биточки.
— Спасибо, — ответила Катерина, но свертка так и не раскрыла, а поспешила рассказать Степаниде об ученице Зое Степановой — до конца перерыва оставались считанные минуты.
На губастом, грубо отесанном лице Степаниды не отразилось никакого волнения.
— Ну и пускай, значит, так надо, — ответила она даже с некоторой рассеянностью.
Последние ее слова потонули в шуме: цех начал работать.
«Может, оно и так, — раздумывала Катерина, привычно сжимая трясучий молоток. — Чего это я разбередилась? Ученица — и все тут. Только чему учить-то? Силы в плечах хватит, удержишь инструмент, уши не разорвет — вот уж и работница…»
Они больше не говорили со Степанидой о девчонке, но — странное дело! — Катерина не переставала думать о ней, и Зоя вставала перед ней в своем великоватом, обтершемся пальтишке, в лыжных штанах, в шарфе, то и дело съезжавшем с белых пушистых волос.
«Цыпленок… Одна во всем свете, как есть белая пушинка на ветру…» Напрасно Катерина отгоняла эту мысль, говоря себе: мало ли на улице сирот ходит, разве всех призришь, согреешь, — Зоя не уходила из памяти. Где-то она росла, училась, с кем-то делила кусок хлеба, заботы и радости, смех и слезы. А дожив до назначенного часа-минуты, пришла и встала перед Катериной: вот я, бери меня к себе…
На другой день, работая, Катерина поймала себя на том, что ждет Зою и… страшится, что девушка не появится больше на заводе: могла ведь передумать, дело ее молодое, почти еще ребячье!
Когда смена отгрохотала и они со Степанидой, одевшись, шли к проходной по заводскому двору, Катерина нерешительно сказала:
— Возьмет да еще и не придет, Зоя-то…
Степанида не сразу отозвалась, — она, может, успела забыть об ученице?
— А-а, эта… Что с нее спросишь? Глянет разок, зажмет уши да и зальется… к мамке.
— Некуда ей залиться, — что-то очень уж сурово возразила Катерина. — Без мамки она.
— Ну-у? — протянула Степанида и пытливо поглядела на Катерину, не сиротству неизвестной Зои удивляясь, а той надтреснутой глушинке, какая слышна была в голосе подруги.
Но Катерина, словно не желая, чтобы Степанида догадалась о ее подспудной тревоге, торопливо проговорила:
— Она только во вторую смену может ходить… ученица наша. Я у тебя, Паня, не спросилась, да думаю, ты согласишься: я ей обещалась и ту неделю во вторую смену работать.
— Это ты для нее же? — с возрастающим изумлением спросила Степанида и даже приостановилась.
— Да, — коротко ответила Катерина.
Степанида притихла и молчала, до самых ворот, поглядывая искоса с высоты своего громадного роста на «чудившую» подругу. Катерина как раз не любила дневных смен, из-за них не попадала на свои моления. А тут, гляди-ка, на две недели сама себя приговорила…
У ворот Степанида остановилась и спросила с необычной для нее трудной заминкой:
— А как же… туда-то… иль не пойдешь?
«Куда?» — едва не спросила Катерина, но вовремя губы прикусила. Щеки обожгло ей горючим жаром. И правда, как же это она? Неужели позабыть могла?
Молча стояла она перед дюжей подругой и только голову опустила, как провинившаяся.
— Пойдем уж, — снисходительно прогудела над ней Степанида и даже за руку взяла.
IX
Страхи Катерины оказались напрасными: в назначенный день и час Зоя появилась в цехе, поздоровалась с Катериной, протянула с вежливой улыбкой руку Степаниде, потом вынула из авоськи спецовку, надела ее и туго перепоясалась: спецовка была и длинна и широка.
Катерина глядела на девочку молча, как-то даже робко и ничего не объясняла, теряя последние минуты. Тогда Степанида, шумно вздохнув, сказала:
— Вот тут встанешь, чтобы нам не мешаться. Гляди. Больше на меня гляди — на подручного будешь учиться.
Степанида вопросительно взглянула на Катерину, и та, словно очнувшись, согласливо кивнула головой.
— «Разговор» наш привыкай понимать, — продолжила свои объяснения Степанида. — Тут не слышно ничего, хоть надорвись. Где головой мотнешь, где глазами покажешь, а больше на пальцах. Приглядывайся, грамота невелика. Грома нашего не забоишься?
— Не забоюсь, — спокойно ответила Зоя.
Так начался их рабочий день — привычный для обеих клепальщиц и во всем новый и еще непонятный для Зои.
То Катерина, то Степанида, улучив минуту, обертывались и каждый раз встречали внимательный до жадности и почему-то сияющий взгляд голубых Зоиных глаз. И каждый раз — Степанида, конечно, не знала об этом и не догадывалась — у Катерины почему-то замирало сердце.
Так проработали они до обеда, а когда шум стих, Зоя набросилась на обеих женщин с вопросами, с великим множеством вопросов. Отвечала одна Степанида — это было по ее части.
Катерина же заставила Зою потуже заплести ее белые косы и повязать косынку, чтобы челка не лезла на глаза. Косынку она отдала свою, старенькую, с выцветшими разводами. Зоя уставилась на простоволосую Катерину, на тяжелый пучок темных волос, словно оттягивающий ее голову, и вдруг сказала:
— Вы красивая, тетя Катенька. Можно вас так называть? Никогда не повязывайтесь.