Страница 24 из 46
Процесс солеварения был сложным и трудным, требовал, помимо квалифицированных специалистов-солеваров с помощниками и «подварками», много дровосеков для заготовки необходимых для «вари» в большом количестве дров; нужны были также кузнецы для починки старых и изготовления новых цренов (больших сковород для вываривания соли) и соответствующее количество железного «уклада». Все это увеличивало стоимость восточносибирской соли, но не было препятствием к расширению ее добычи. В 70-е годы XVII в. была устроена варница под Иркутском, в знаменитом позднее Ангарском усолье. В самом конце XVII столетия к солеварению приступили в Забайкалье, под Селенгинском. В XVII в. Сибирь полностью обеспечивала себя солью [13, с. 560; 153, с. 428–430; 12, с. 248–251; 58, т. 2, с. 85–86].
* * *
Закрепившись за Уралом, русские люди сразу же попытались активно освоить и другие виды естественных ресурсов. Уже в первых наказах землепроходцам предписывалось собирать сведения о рудах, ископаемой краске, иных минеральных богатствах, а также о флоре и фауне. Позднее сибирские воеводы даже поручали о том бирючам «кликать по многие дни», получая в итоге от знающих людей важную информацию и отправляя ее в Москву, откуда, в свою очередь, посылались в сибирские города новые запросы, дававшие толчок новым изысканиям. Переселенцы внимательно присматривались к природным богатствам края и «проведывали» их не только «по государеву указу», но и по собственной инициативе, ибо заинтересованность правительственной администрации в такого рода сведениях была широко известна. О наличии той или иной «угоды» землепроходцы прежде всего стремились расспросить коренных жителей, из них же помощь в обнаружении различных видов ценного сырья чаще всего оказывали тунгусы — прекрасные знатоки таежных дебрей от Енисея до Тихого океана и Монголии. Известны случаи, когда сибирские аборигены сами являлись к представителям русской администрации с сообщениями о месторождениях полезных ископаемых [130, с. 47, 60–61].
Рис. 6. Кирпичное производство в Тобольске.
Рис. С. Ремезова
В ходе специальных экспедиций и разысканий частных лиц в XVII в. в Сибири открывались многие «угодные места». Были, например, «проведаны» горный хрусталь, сердолик, изумруды и другое «цветное узорочное каменье» (в Верхотурском, Тобольском уездах, в Якутском уезде — на Индигирке, Колыме, Улье), «камень наждак», годный «ко всякому алмазному делу» (у Невьянского острога), минеральные краски различного цвета (на Витиме, в районе Байкала), строительный камень (Верхотурский уезд) и т. и.
Пробы с каждого месторождения обычно внимательно изучались в «съезжих избах» и посылались в Москву. Когда на Охотском море в 1668 г. якутские служилые люди попытались наладить жемчужный промысел, в столицу также было отправлено «жемчюгу отборного 3 золотника, да жемчюгу ж 10 золотников, да жемчюгу ж мелочи для знаку 17 золотников, и жемчюжные раковины, в которых тот жемчюг родитца, для знаку 2 раковины» [130, с. 122].
Интерес Аптекарского приказа к лекарственным растениям отозвался в Сибири XVII в. сбором и высылкой в Москву в соответствии с «государевыми указами» подробных сведений о травах и самих трав (в Якутском, Томском, Красноярском уездах) [18, т. 4, с. 119–120; 130, с. 69–71; 153, с. 434–435]. Заботой о снабжении сибирских гарнизонов порохом собственного производства были продиктованы поиски ископаемой серы и «селитренной земли», За известиями о находке «селитренных и серных мест» (на Олекне в Якутском уезде, в иркутских степях) из Москвы следовали обещания наград и указания «сыскивать» эти месторождения «с великим раденьем неоплошно, и зелье завесть делать, чтоб пронятца зельем без присылки…» [130, с. 58].
Еще большую заинтересованность проявляло московское правительство к «проведыванию» в Сибири руд цветных металлов, и особенно серебра, которое в XVII столетии, как и прежде, Россия вынуждена была практически полностью ввозить из-за рубежа. Экспедиции служилых людей, специально снаряжаемые для поиска серебряной руды, действовали во многих районах Сибири — от Урала до дальневосточных земель, причем к концу столетия эти поиски производились не только более широко (что было характерно для всех работ по изучению природных богатств края), но и более квалифицированно. Участникам экспедиций надлежало готовить образцы таким образом, чтобы «которая руда и на которой реке взята, и руду с рудого не мешать, покласть особо;…присылать к Москве в особых мешечках, и подписать на ерлыках, где которая взята и сколь глубока, и всякую ведомость о том рудном деле писать». Помимо качества руды, правительство интересовала и экономическая целесообразность разработки того или иного месторождения: «и тех мест досмотреть, и сметить, и описать, на сколко верст и сажен в длину и поперег и в глубину каких руд… мочно ли в том месте острог поставити и всякие заводы для плавки той руды завесть и учинить опыты при себе, что из тех руд…и по сколку чего выйдет, и те руды, и опыты, и досмотр прислать к Москве» [130, с. 59; 19, с. 136].
В конечном итоге успехи в области цветной металлургии оказались, правда, весьма скромными: с серебром, как и с медью, далее пробных плавок в XVII в. дело практически не пошло. Но преуменьшать значение сделанных рудознатцами XVII в. открытий не следует. Даже не имея непосредственной практической отдачи, они послужили толчком для новых экспедиций, для систематического научного изучения и широкого использования естественных богатств края в будущем. Именно в XVII в. было, например, начато освоение нерчинских серебряных месторождений, имевших в дальнейшем столь важное значение для экономики всей России [см.: 130, с. 46–57; 154; 61, с. 4–9]. Как отмечали крупнейшие советские исследователи С. В. Бахрушин и С. А. Токарев, производившиеся в Сибири «изыскания академиков XVIII в. базировались на предшествующие поиски и опыты служилых людей XVII столетия» [153, с. 433].
При всем этом необходимо, однако, отметить, что и в рассматриваемое нами время немало «проведанных» землепроходцами месторождений давали жизнь различным промыслам. Так, на Аргуни в конце столетия удалось наладить выплавку из местной руды свинца, пополнившего боезапасы окрестных острогов. Началась разработка некоторых из обнаруженных в XVII в. месторождений слюды, особенно широко в Западной Сибири (Зауралье), на Енисее и Прибайкалье. Слюдой сибиряки себя обеспечили полностью и даже вывозили ее в Европейскую Россию. «Слюдяной промысел» часто был организован в крупное предприятие: сдавался на откуп, а откупщики нанимали работников с правом участия в разделе добываемого сырья. Была широко распространена и нелегальная частная добыча слюды [153, с. 430–431; 130, с. 51, 53; 75, с. 10].
Наибольшее же развитие в Сибири XVII в. получила такая отрасль добывающей промышленности, как железорудная, что вполне закономерно при большой потребности в железных изделиях. В тесной связи с железорудной находились другие развитые отрасли добывающей промышленности Сибири XVII в. — солеваренная, слюдяная; все они, как правило, совпадали с районами распространения железоделательного производства. Исследователь истории сибирской промышленности В. Н. Курилов подчеркивает, что «это было не случайным совпадением, а выражением комплексного характера добывающей промышленности в целом, распространявшегося и на профессиональные навыки промышленников, каждый из которых одновременно мог быть рудокопом, плавильщиком, кузнецом, солеваром» [75, с. 10].
Попытки наладить выплавку железа из сибирской руды стали предприниматься рано — уже в 20-е годы XVII в. (в Туринском, Томском, Кузнецком уездах). В ряде мест этот промысел развивался довольно успешно; в промышленных целях железо стали добывать в Восточном Приуралье, в Енисейском уезде (с 40-х годов), в Якутском уезде (с 80-х годов), в Приангарье и Прибайкалье. Добыча руды всюду давала толчок значительному для Сибири развитию кузнечного производства. Кузнецы обычно выполняли весь цикл работ — от добычи сырья до реализации готовых изделий. Железо выплавляли главным образом в небольших домницах (например, в 17 домницах Енисейского уезда к концу столетия в год его производили лишь 100–150 пудов), тем не менее Сибирь к исходу XVII в. стала почти полностью обходиться своим железом [58, т. 2, с. 86; 19, с. 132–138; 75, с. 8–14].