Страница 20 из 46
В исторической литературе заняло прочное место мнение о грабительском, неэквивалентном характере сибирской пушной торговли. При этом в качестве доказательства нередко приводятся отдельные сведения о колоссальных (300–400 %) прибылях некоторых представителей русского купечества, главным образом крупного. Такие примеры нельзя, однако, рассматривать изолированно и тем более распространять на всю массу действовавших за Уралом торговых людей. Приведенные цифры могут свидетельствовать лишь о чрезвычайно благоприятном стечении обстоятельств для отдельных купцов в те или иные годы. Относительно доходов от сибирской пушной торговли имеются и другие сведения, свидетельствующие, в частности, что в 30—50-е годы XVII в. на главных пушных рынках Русского Севера — в Сольвычегодске и Великом Устюге — годовая торговая прибыль у вернувшихся из-за Урала бывала равной 22–25 %. Она «достаточна высока, но не баснословна, как можно ожидать при колониальном, неэквивалентном характере торговли…» — замечает П. Н. Павлов и обращает внимание на ряд обстоятельств, резко снижавших эффективность от торговых операций с пушниной. Это прежде всего «громадные расстояния при отсутствии прямых водных путей», множество налогов и пошлин, а также многочисленные и практически обязательные подношения представителям царской администрации [110, с. 326–327].
Пушнина являлась стержнем сибирской торговли, однако отправлявшиеся за Урал купцы ориентировались пе только на куплю-продажу «мягкой рухляди». Значительная часть их закупала в Сибири так называемые бухарские товары (в Тобольске, Тюмени), а также участвовала в «китайском торге» через Нерчинск (с конца XVII в.) [32, с. 170–220; И, с. 204–239]. Кроме того, чтобы как-то окупить расходы на долгую и трудную дорогу торговые люди брали с Собой «русские» (а нередко и западноевропейские) товары, продавали их во время остановок, приобретали там новые товары для перепродажи в более отдаленных районах.
Номенклатура поступавших в Сибирь изделий была чрезвычайно пестрой. Не зная твердо конъюнктуру на обширном сибирском рынке, купец обычно брал с собой «всего понемногу» и в проигрыше, как правило, не оказывался. Он привозил в Сибирь купленные в Ярославле железные изделия, костромское мыло, производимые крестьянами этих же районов ткани (сермяжное сукно и холст) и множество других товаров, пользовавшихся до налаживания местного производства долгое время практически неограниченным спросом. В ранних таможенных книгах перечисляется по сути весь набор нужных человеку для повседневной жизни и хозяйственных занятий вещей — одежда, обувь, посуда, охотничий и сельскохозяйственный инвентарь, галантерея, канцелярские принадлежности, предметы религиозного культа, оружие и т. д.
По перечню продававшихся в Сибири товаров можно доставить довольно полное представление о быте сибиряков в XVII в., в частности об их одежде, которая, по имеющимся сведениям, в то время была в целом еще однотипна с одеждой русского населения европейской части страны (главным образом Поморья). В сибирских городах жители, помимо различных тканей, покупали в большом количестве кафтаны, зипуны, чекмени, однорядки, летники, шубы, рубахи, штаны, юбки, сарафаны, рукавицы, пояса и кушаки, шапки и колпаки, чулки, а также обувь (сапоги, коты и др.), кружева, пуговицы, различные украшения (пристяжки жемчужные, венцы мишурные, бисерные и т. и.) и всякого рода отделочные нашивки.
В торговле «русскими» товарами обращает на себя внимание решительное преобладание предметов производственного и хозяйственно-бытового назначения. По наблюдениям исследователей, «специфически «туземные» товары, рассчитанные на сбыт в среде аборигенов (различного рода безделушки), не играли сколько-нибудь заметной роли в торговле» на сибирских рынках [151, с. 149–179; 112, с. 81]. Зато видное место среди провозимых на восток товаров сразу же заняли продукты питания: мука, крупа, толокно, мед и др. Большая часть этих продуктов со временем стала закупаться непосредственно в Сибири и продавалась населению отдаленных и «непашенных» районов. Особенно высокую прибыль торговые люди получали от продажи хлеба. Некоторые из них, например енисейские жители Ушаковы, длительное время «фактически держали в своих руках снабжение… «бесхлебных» восточносибирских городов, поставляя туда в отдельные годы свыше 20 тысяч пудов муки» [12, с. 285]. Постепенно в сферу товарооборота стали входить и продукты сибирского животноводства.
Правда, развитие внутрисибирской торговли длительное время определялось прежде всего природно-географическими различиями отдельных районов Сибири (в частности, наличием «пашенных» и «непашенных» уездов) и неодинаковой степенью освоения громадной ее территории.
Цены на одни и те же виды продукции в разных городах Сибири красноречиво свидетельствуют о причинах, побуждавших торговых людей закупать по пути товары для перепродажи.
(Так, в середине XVII в. одежда в Восточной Сибири стоила вдвое дороже, чем в Западной; топоры в Тобольске ценились по 32 коп., а в Якутске — по рублю; пуд хлеба в Тюмени стоил 1–2 коп., в Енисейске — 10–20 коп., в Якутске — 30–60 коп., в Нерчинске — 1,5–4 руб.) [149, с. 339–357; НО, с. 324]. Тем но менее в Сибири постепенно складывались свои областные рынки, в основе самого существования которых лежало общественное разделение труда. Весьма показательным было появление в некогда «диком» и «пустынном» крае ярмарок.
Широкую известность у русского купечества получила действовавшая в Верхотурском уезде зимняя Ирбитская ярмарка. Первоначально в Ирбитской слободе останавливались лишь те купцы, которые отклонялись от официальной Бабиновской дороги, стремясь обойти Верхотурскую таможню, но в 1643 г. Ирбитская ярмарка была учреждена официально, а к концу XVII столетия собирала уже тысячи человек. Пользоваться более коротким и удобным путем на Ирбит торговцы предпочитали все чаще по мере хозяйственного освоения Нижнего Поволжья и Южного Урала и по мере того, как этот путь становился все более безопасным в связи с появлением большого количества русских селений на юге Западной Сибири. Купля-продажа товаров «на границе» Сибири сокращала расходы на перевозки у купцов и Европейской и Азиатской России. Ежегодно в январе к Ирбитской слободе съезжались окрестные крестьяне, торговцы из сибирских, поморских и волжских городов, на ярмарке было представлено и крупное московское купечество. Be второй половине XVII в. значение Ирбитской ярмарки возрастает в связи с появлением на ней китайских и бухарских товаров. К концу XVII столетия налаживаются ее связи с крупнейшей в стране Макарьевской ярмаркой [9, с. 37–39; 58, т. 2, с. 257].
За Уралом действовала и летняя ярмарка — Ямышевская. Она целиком ориентировалась на внешний рынок и вообще была весьма своеобразной. Торговцы обычно присоединялись к отправлявшемуся из Тобольска вверх по Иртышу «по соль» каравану «государевых» судов, в течение двух-трех недель (в августе) вели возле оз. Ямыш торг с подходившими туда же калмыками и «бухарцами». Когда погрузка самоосадочной соли из озера заканчивалась и завершались часто проводившиеся одновременно с соледобычей переговоры с калмыцкими «тайшами», вместе с русскими обратно вниз по Иртышу отправлялась (либо на «государевых дощаниках», либо караванным путем на верблюдах) и часть среднеазиатских купцов, по каким-то причинам не продавших у оз. Ямыш всех своих товаров.
Русские продавали калмыкам и «бухарцам» высококачественные кожи, сукна (в том числе западноевропейские), холсты, металлические изделия (котлы, блюда, топоры, косы) меха и одежду, галантерейные товары (иглы, серьги, гребни), деревянные изделия (блюда, ставцы), слюдяные окончины, воск, писчую бумагу, рыбу, осетровый и стерляжий клей, а в обмен, помимо калмыцкого скота, получали главным образом китайские и бухарские ткани (хлопчато-бумажные, шелковые, льняные) и изделия из них, ревень, пряности и т. п. Среднеазиатские торговые караваны приходили в сибирские города и самостоятельно, обычно осенью, с тем чтобы проторговать в них всю зиму, а весной отправиться назад. Вначале восточная торговля была сосредоточена в Тобольске, а затем (в 1670-е годы) переместилась в Тару, откуда караваны среднеазиатских купцов небольшими группами разъезжались в другие города [32, с. 172–197].