Страница 15 из 46
Мы хорошо знаем, однако, что, несмотря на успехи «сибирских дипломатов» [97], «задоры» и «драки» у русских с аборигенами бывали — и гораздо чаще, чем этого хотелось бы московским властям. Вместе с лютыми морозами, морскими и речными «разбоями», голодом и болезнями военные столкновения уносили немало жизней первопроходцев. Достаточно вспомнить потери в людях некоторых из наиболее известных сибирских экспедиций, чтобы убедиться в полной несостоятельности утверждений о легкости «завоевания Сибири».
Из 30 человек отряда А. Добрынского, положившего начало присоединению Ленского края, вернулись 15 человек; из 132 человек, принявших участие в походе В. Пояркова на Амур, погибло «человек с 80»; из 90 (или 105) человек, отправившихся с С. Дежневым и Ф. Алексеевым вокруг Чукотского полуострова, благополучно добрались до цели лишь 12; из 60 ходивших в поход с В. Атласовым на Камчатку служилых в живых остались 15 человек и т. д. А ведь были и целиком погибшие, и оставшиеся нам совершенно неизвестными экспедиции…
Сибирь дорого обошлась русскому народу, и об этом не следует забывать, оценивая деятельность тех, кто, шагнув за порог неведомого, первым преодолел и первым освоил гигантские пространства Северной Азии.
Глава 3. Освоение сибирских просторов
Путешественники-первооткрыватели для того и прокладывали дороги в неизвестное, чтобы следом за ними пришли промышленники, люди с топорами и лопатами, пришли преобразователи. Игорь Забелин. Встречи, которых не было
Присоединение сибирских земель невозможно отделить от их активного хозяйственного освоения и включения в экономическую жизнь России. Это были две стороны единого процесса, повлекшего за собой превращение Сибири в органическую часть Русского государства. «Географический подвиг открытий непосредственно переходил в трудовой подвиг освоения», — писал в 1951 г. о заселении Сибири В. В. Покшишевский [111, с. 197]. Огромный фактический материал, накопленный исторической наукой за последующие три десятилетия, полностью согласуется с этим замечанием известного географа.
Освоение русскими открытых за Уралом земель стало частью великого процесса преобразования природы человеком. По сравнению с эпопеей географических открытий, эта сторона деятельности первопроходцев и первопоселенцев, быть может, менее насыщена яркими событиями, а потому и менее известна, что, однако, не умаляет ни ее важности, ни величия. Это следующий закономерный этап сибирской истории, неотделимый от предыдущего, но самый продолжительный. Видоизменяясь, он продолжается и поныне и относится, по меткому выражению И. М. Забелина, «к самой главной и светлой стороне человеческой деятельности» [52, с. 286].
В данной главе пойдет речь об основных направлениях хозяйственной жизни русского человека в Сибири XVII в.
* * *
На начальной стадии колонизации русские переселенцы оседали на жительство, концентрируясь в построенных первопроходцами «городах» и «острогах» — немногочисленных и разбросанных на большом расстоянии друг от друга укрепленных селениях, которые, постепенно разрастаясь и преображаясь, отпочковывали от себя новые населенные пункты, временные и постоянные. Стук топора — это первое, чем возвещал русский человек о своем поселении в любом уголке Сибири, а свежий бревенчатый сруб среди безбрежной тайги или тундры уже наглядно и неоспоримо свидетельствовал о начале качественно нового этапа освоения этих земель. Город как социальное образование на большей части сибирской территории впервые появился лишь в ходе русской колонизации.
Города в таежной зоне нередко вырастали из зимовий — временных прибежищ служилых и промышленных людей. Строились зимовья нескольких типов. Простейшее — «зимовье по-промышленному» — представляло собой курную «избу с сенцы» без всякого «острожного заводу», с плоской крышей и маленькими «волоковыми» окнами. Однако более распространенными являлись зимовья усложненной конструкции, в частности с «нагороднями», когда продолженный выше перекрытия сруб, поднимаясь над плоской крышей на 1–1,2 м, образовывал на пей подобие стен, в результате чего зимовье приобретало вид одиноко стоящей крепостной башни. Многие зимовья имели тыновую ограду с бойницами, и такое поселение приобретало вид небольшого острожка. Остроги также бывали разные. Общим правилом являлись стены из вертикально поставленных бревен; стена, однако, могла быть «стоячей» и «косой» (с наклоном внутрь укрепления), с помостом для верхнего боя и без него, врытой в землю или поставленной (с опорой на козлы) непосредственно на грунт, как это чаще всего бывало у «косых острожков», высокой (до 6 м) и сравнительно низкой (4 м) и т. д.; существенно различались остроги по количеству и форме башен.
Если башен было больше четырех, то укрепление могло уже именоваться «городом», однако главное отличие «города» от «острога» в начальный период освоения Сибири заключалось в особенностях конструкций стен. «Город» должен был иметь более прочные рубленые стены — чаще всего «городни» (соединенные друг с другом и башнями срубы прямоугольной формы). Большое значение здесь, однако, имела сила традиции, и многие возникшие на базе небольших крепостей города именовали до самого конца XVII столетия «острогами», несмотря на большое количество башен и рубленые стены.
Башни сибирских городов обычно были четырехугольными в плане, реже — шести- или восьмигранными, их часто дополняли смотровыми надстройками, в результате чего высота башни (от земли до венчавшего шатровую крышу «орла») могла достигать 16, 20, 26, 46, 50 м. Высота рубленых стен в крупных городах доходила до 6–7 м.
В Сибири городни чаще всего не засыпали землей и намнем, и тогда они, как и башни, не только являлись фортификационными сооружениями, но и выполняли одновременно хозяйственные и иные функции: служили амбарами-хранилищами, тюрьмами, караульными и жилыми помещениями; в башнях устраивались также часовни и церковные звонницы. Вместе с тем в крепостные стены нередко встраивались всякого рода хозяйственные и культовые постройки, которые в случае необходимости выполняли роль фортификационных сооружений [67, с. 115–121; 15; 126, с. 87–88; 72, гл. 2].
Комплекс таких строений имелся в большинстве «государевых» острогов, поскольку почти каждый из них одновременно являлся и административным центром определенной округи. Даже в самых незначительных из них, кроме жилых домов, как правило, были «съезжие избы» (канцелярии), церковь, «государевы амбары» (причем иногда в два-три этажа). Приведем ранние описания двух сравнительно крупных и впоследствии знаменитых сибирских центров. «Охоцкой город рубленой, а рублен в косой угол в одну стенку без нагороден и без карасов о два боя, вышина две сажени без аршина… А башня в две сажени без двух четвертей, вышина башни полчетверти сажени печатных, о четырех боях. Да в городовой же стене великих государей онбар казенный о двух жирах и с нагороднею, в городовой же стене другая изба, живут казаки, в городовой же стене третья изба, живут приказные люди, с нагороднею. В городе две избы аманацкие, да караульня, да поварня» (1666 г.).
«Нерчинск город деревянный, рубленой. В городе 8 башен: 4 башни проезжие с вороты да по углам 4 башни глухие… наверху у башни нарублен чердак и кругом перила, в чердаке часы боевые». Есть зелейный погреб, где хранятся порох и свинец, в оружейном сарае — пищали и самопалы, копья, бердыши, в казенном амбаре — хлеб и пушнина» (1697 г.) [цит. по: 126, с. 186; 142, с. 155].
Внутреннее пространство сибирских городов и острогов на раннем этапе их существования распределялось, таким образом, — исключительно рационально. Как отметил один из исследователей сибирского города, «компактность в организации острогов и крепостей, продиктованная внешней обстановкой и суровыми климатическими условиями, являлась наиболее характерной чертой при строительстве, определяя полностью характер внутренней планировки и приемы размещения отдельных объектов» [98, с. 17]. Следствием этого бывали жалобы жителей на «тесноту великую» и их желание быстрее поселиться за пределами первоначально занимаемой городом территории, где они могли бы расположиться с привычным размахом — пе только поставить дворы, но и развести огороды, для чего, например, в начале XVII в. участки размером вдоль и поперек по 5–7 сажен считались уже совершенно недостаточными [72, с. 92, 95].