Страница 24 из 72
В тексте «Дневника» Рожнятовского можно найти запись от 18(28) числа о появлении воровского войска под Москвой. И. И. Смирнов безоговорочно отнес эту запись к октябрю и увидел в ней одно из самых веских доказательств того, что осада Москвы началась задолго до 28 октября.{200} Предложенная датировка записи не вызывала возражений со стороны А. А. Зимина, и ее целиком приняли издатели русского перевода «Дневника» Рожнятовского. Между тем эта датировка требует критической проверки.
Наиболее исправный польский текст «Дневника» Рожнятовского опубликован А. Гиршбергом.{201} Знакомство с текстом дает общее представление о манере заполнения дневника. Автор давал общий заголовок: «Июль», «Август», «Сентябрь», а затем помечал числа без повторного указания на месяц. Интересующие нас записи имеют следующий вид: «Сентябрь. День 1. Сентябрь… День 2… День 3… Ярославль (день прибытия Мнишека в Ярославль. — Р. С.). День 4. Сентябрь… День 7… День 9… (и далее. — Р. С.). День 24… День 25… День 27… День 28… День 30». Итак, все записи Рожнятовского помещены под общим заголовком «Сентябрь». В этих записях «октябрь» не обозначен. Более того, в тексте «Дневника» имеется очевидный пропуск, поскольку следом за сентябрьскими записями следует новый заголовок: «Ноябрь. День 1. Ноябрь…».
Издатели русского текста «Дневника» рассматривали запись от 14(24) как бесспорно сентябрьскую, а помещенную ниже запись от 18(28) как октябрьскую, не заметив того, что вторая запись служит непосредственным продолжением первой. 14 сентября Рожнятовский получил известие, внушившее ему сомнение, будто войско сторонников «Дмитрия» «под Москву пришло». Через четыре дня, 18 сентября Рожнятовский узнал из царской грамоты, что восставшие действительно подошли к Москве.{202}
Проанализируем подробнее дневник слуги Ю. Мнишека. Первую запись Рожнятовский сделал не по слухам, а на основании личных наблюдений. В Ярославле появилось множество беженцев из столицы, сообщивших о наступлении восставших на Серпухов. «Мы видели своими глазами, — записал автор «Дневника», — как множество знатных бояр (детей боярских. — Р. С.) с женами бежали из Москвы, услышав о большом войске под Серпуховым». Во второй записи изложено содержание царской грамоты, привезенной 18 сентября в Ярославль. Царь Василий требовал верности от ярославцев, невзирая на то, что сторожевые разъезды сторонников «Дмитрия» прорвались под Москву и в любой момент могли подойти к Ярославлю: «Людей загонных из этого воровского войска остерегайтесь и бога за меня молите, чтобы помог мне против этих изменников».{203} Из «Дневника» Рожнятовского следует, что повстанцы вышли к Москве между 14 и 17 сентября. Его данные полностью совпадают с известием Буссова о том, что восставшие вплотную подошли к столице 17 сентября. Протопоп Терентий имел все основания написать в своей сентябрьской повести о «нынешнем нашествии» разбойников на столицу. Сведения о сентябрьском наступлении получили отражение не только в дневниках, записках и литературных сочинениях, но и в источниках строго документального происхождения. В хозяйственных книгах подмосковного Иосифо-Волоколамского монастыря среди записей за сентябрь 1606 г. можно обнаружить следующую помету: «Того ж дни (15 сентября. — Р. С.) послали в Колугу для ратных вестей Петра Окулова».{204}Запись о посылке монастырского слуги в Калугу за «ратными вестями» наводит на мысль, что повстанцы продвигались к Москве не только на серпуховском, но и на калужском направлении, где войска возглавлял Болотников.
Вопрос о путях продвижения восставших к столице вызвал в литературе не меньшие споры, чем вопрос о времени московской осады. В. И. Корецкому удалось разыскать в архивах новые документы, характеризующие движение Пашкова от Ельца к Москве. В 1627 г. писцы произвели обыск во владениях помещика К. Троковского неподалеку от Ряжска, пометив в обыскной грамоте, что поместье попустело «от тех мест, как с Ельца шол Пашков». На основании этого документа В. И. Корецкий сделал вывод, что Пашков не стал преследовать основными силами разбитое под Ельцом и таявшее на глазах войско князя И. М. Воротынского, отступавшее через Новосиль к Туле, а послал за ним, вероятно, отдельные отряды; сам же пошел на Ряжск, а оттуда на Рязань.{205}
С предположением В. И. Корецкого трудно согласиться. Отряды Пашкова наступали на Москву, имея четкую цель — занять столицу и восстановить на троне «Дмитрия». Армия Воротынского, бежавшая от Ельца к Туле и Серпухову, фактически развалилась в пути. Совершенно невероятно, чтобы в подобной обстановке Пашков мог уйти с кратчайшего пути на Москву и увести свои основные силы далеко на восток к Ряжску, послав преследовать Воротынского «отдельные отряды». В разрядах можно обнаружить прямое указание на то, что повстанцы шли прямиком к «береговым городам» на Оке — Серпухову и Калуге: «Как их (Трубецкого с товарищами. — Р. С.) Болотников от Кром оттолкнул, а от Ельца князь Иван Боратынский отошел же, а воры, собрався, пошли г береговым городам…».{206} Предположение о походе Пашкова к Москве по кратчайшей дороге через Тулу — Серпухов вовсе не означает того, что в пути повстанцы не посылали отряды в разные стороны и один из таких отрядов побывал возле Ряжска.
Распоряжения московского Разрядного приказа доказывают, что в середине сентября наибольшие опасения властям внушали не войска Пашкова, продвигавшиеся к Серпухову, а армия Болотникова, наступавшая от Орла к Калуге. Волоколамские старцы недаром посылали слугу за «ратными вестями» в Калугу. В Москве не забыли, что именно Болотников одержал верх над Трубецким под Кромами. Поэтому Шуйский направил против него почти все наличные силы. В одних списках разрядных книг помечено, что полки выступили в Калугу 10 сентября, в других — 18 сентября. Как значится в разрядных записях, «лета 7115-го с сентября послал царь Василей в Калугу против воровских людей брата своего боярина Ивана Ивановича Шуйского, да боярина князя Бориса Петровича Татева, да окольничего Михаила Игнатьевича Татищева, а с ним дворян московских, и стольников, и стряпчих, и дворовых людей». В Калуге находились остатки армии Трубецкого, отступившей туда из-под Кром. Военное командование не очень полагалось на эти силы. Тем не менее Шуйский и Татев получили наказ «ратных людей уговорить, которые замосковные городы и ноугородцы с воеводы пришли ис-под Кром и с Орла в Колугу».{207}
23 сентября 1606 г. Болотников попытался переправиться за р. Угру под Калугой, но был остановлен воеводами. Оценивая исход столкновения, И. И. Смирнов с рядом оговорок заключил, что победу одержали повстанцы.{208} В доказательство он привел следующую запись Г. Паэрле: «Бояре, разбитые на берегах Оки, должны были отступить к столице, куда ежедневно прибывали толпы раненых».{209} Надо иметь в виду, что приведенный текст помещен после июльских записей и перед записями за ноябрь. Указание Паэрле не поддается точной датировке, а потому у нас нет оснований связывать его с какой-то определенной битвой на Оке или Угре. Толпы раненых прибывали в столицу с Оки на протяжении всего сентября и октября, что и было зафиксировано очевидцем.
Предпочтение следует отдать более точным и достоверным источникам. Как значится в записях Разрядного приказа, 23 сентября «был бой бояром и воеводам князю Ивану Ивановичу Шуйскому с товарыщи на усть Угры с воровскими людми, и воровских людей побили, с тово бою от бояр… пригонял к государю с сеунчом князь Михайло Петрович Борятинской. А от государя со здоровьем и золотыми прислан… стольник Василий Матвеевич Бутурлин».{210} Награждение воевод золотыми свидетельствовало о том, что Болотников потерпел на Угре серьезное поражение. Однако воевода И. И. Шуйский не мог воспользоваться результатами победы. Гражданская война имела свою логику и свои законы. Повстанцы терпели поражение, а восстание ширилось. Население Калуги восстало в тот самый момент, когда Болотников был отброшен прочь от Калуги. Воеводы, выиграв битву, повернули к Калуге, чтобы дать отдых войскам, но в «Калугу их не пустили, заворовали и крест целовали вору».{211}