Вкус медной проволоки

ЛЁКА

Мы стояли у выхода из кинотеатра и ждали Котьку. Единственный в городе кинотеатр «Красный луч» помещался в подвале под разрушенным четырёхэтажным домом на улице Ленина. Из бывшего бомбоубежища наверх вела узкая чугунная лестница, и мы, чтобы не пропустить Котьку, повисли на перилах прямо над ней. У меня болела голова и немного тошнило, но я об этом ни капельки не жалел. Еще бы! Нам только что удалось второй раз подряд посмотреть новый фильм «В шесть часов вечера после войны». Это был неслыханный фильм! Это был фильм, где показывали ПОБЕДУ! Самую настоящую победу, с салютом на Красной площади, с танцами и цветами... Это было потрясающе!

Мы смотрели на лица выходящих из кинотеатра людей, и это тоже было потрясающе. Даже после знаменитых кинокомедий с участием Жарова или Ильинского ни у кого не было таких лиц, таких сияющих глаз, таких улыбок.

Котька вышел из кинотеатра последним. Он шмыгал носом.

- Чего это ты? - спросил Гешка и пожал плечами. - Смотри как растрогался.

На кончике Котькиного греческого носа висела какая-то мутная капля. Он снова шмыгнул носом, стараясь её загнать внутрь, но из этого ничего не вышло.

- Ничего не растрогался! Просто у меня в кино стащили кепку.

- Кто стащил?

- Не знаю, - сказал Котики. - Я смотрел кино. Я только сейчас увидел, что её нет.

Котька боялся своей бабки Яки. Она ему подарила копку, а теперь её украли, Котьку можно было не утешать - все ребята знали, что такое Яка. Она сожгла наш кирзовый мяч, который случайно перелетел через стенку к ней во двор. Она сожгла мяч Шурки Цубана да ещё дала по шее Котике. Лучшему нападающему нашей команды!

- Ясно! - сказал Гешка. - Подались за мной.

И он вдруг пошёл совсем в другую сторону от дома. Мы с Котькой пошли за ним.

- Может быть, придётся драться, - сказал Гешка. Я вздохнул, У меня болела голова. Мне хотелось домой. Но делать было нечего. Я нагнулся и положил в карман камень.

- Выбрось, - сказал Гошка. - А то нам не уйти.

Я нехотя выбросил.

- Будете оборонять меня с тыла, - говорил он, не останавливаясь. - Бейте, если что, ногами и не забывайте, что длинных хорошо брать на головку. Или в живот, или в зубы.

Он вёл нас к Владимирскому собору, в склепах которого были похоронены адмиралы Лазарев, Нахимов, Корнилов и Истомин.

Мы обошли собор и у стенки увидели всю банду хромого Лёки, и сам он стоял у стенки, прислонившись к ней спиной, а его костыль стоял рядом.

У меня похолодело внутри. С кем, с кем, а о ними драться не стоило. По вечерам они с криком проходили по нашей улице, провожая домой Лёку. В небо летели ракеты, пущенные из рогаток, а под стены домов - дымовые шашки. Ракеты сыпались на дорогу, как падающие звёздочки, и улица заволакивалась пахучим дымом. Они всегда пользовались этими шашками, когда хотели скрыться. Они прятались в развалинах домов и оттуда отбивались камнями, пока густой дым не заволакивал все вокруг. Когда мы дрались с карантинскими, побеждали те, с кем был Лёка.

И вот теперь мы подходили к ним. Мне было страшно, но отступать было поздно.

Впереди шёл Гешка, засунув руки в карманы. Лёка безразлично смотрел на нас. Ему и в голову не приходило, что кто-то осмелится с ними драться. Это было смешно.

Гешка подошёл к нему вплотную. Он стал так близко, что все остальные оказались дальше. Их было шестеро, кроме Лёки, и все старше нас с Котькой. Белобрысый Кугут сидел под стенкой и курил шикарный бычок. На прошлой неделе он отнял у нас обрез, и хотя он был один, а нас пятеро, мы не посмели и пикнуть. Если бы с нами был Гешка! Кугут боялся Гешки.

Гешка посмотрел на Лёку. Лека задумчиво смотрел на него.

- Ему надо отдать кепку, - спокойно сказал Гешка и кивнул в сторону Котьки.

- Какую кепку? - сказал Лека. - Что ты выдумал?

- Кепку, - сказал Гешка.

Кугут поднял голову.

- Двигай отсюда, - сказал он, - пока у нас хорошее настроение.

Похоже, что он говорил правду. Пора было двигать.

- Ну ладно, - сказал Гешка, - я предупредил по-хорошему.

И вдруг он, быстро схватив Лёку за грудь, поменялся с ним местами.

Теперь он стоял спиной к стене, и перед ним на единственной ноге стоял Лека. Он не падал только потому, что Гешка держал его одной рукой, а другая была занесена для удара.

- Я сейчас двину тебе. Потом я тебе не завидую, - сказал Гешка.

Кугут вскочил на ноги.

- Стоять! - крикнул Гешка. - Раз... - И он вывел Лёку из состояния равновесия.

Кугут застыл на месте.

- Я уложу его, а потом его костылём уложу вас, - сказал Гешка. Мы встали с ним рядом.

- Кугут, отдай ему кепку, - процедил Лека.

- Иди возьми, - сказал Гешка.

- Выбирай, - сказал Кугут, вытаскивая из-за пазухи кучу кепок. Котька взял свою.

- Пока, - сказал Гешка и поставил Лёку на место. Лёка улыбнулся:

- А у тебя это неплохо получилось.

Гешка тоже улыбнулся.

- Пошли, - сказал он.

- Ну, попадись нам! - крикнул Кугут.

- Заткнись, - сказал Лёка.

Мы спустились с Владимирской горки. Я задыхался от какого-то не знакомого мне чувства... Я чувствовал себя самым смелым, самым сильным человек ком. Я обожал Гешку. Я жалел, что никто не видел нашей победы.

- Здорово ты этого вора разделал, - сказал я, глядя на Гешку. Гешка остановился.

- Вора, - повторил он и посмотрел на меня. Он смотрел на меня, и я понял, что сказал что-то не то.

- Вора, - сказал он еще раз и вздохнул. - Ты видел, как он живёт?

Я отрицательно мотнул головой.

- Сегодня вечером пойдём, посмотришь, - сказал он.

Лёка жил недалеко от стадиона. Мы прошли через отверстие в стене, над которым красной краской было написано:

«Мин нет. Проверил сержант Еремеев. 15. 05. 44».

Гешка шёл впереди, я за ним. Стены дома сохранились, и на них еще держалась побеленная штукатурка.

- Вот здесь их накрыло, - шёпотом сказал мне Гешка. - Его мать, отца и бабку. А ему оторвало ногу. Еще в сорок первом.

У одной стены стояли ржавые остатки кровати. В углу торчала ручка самоката. Лёкиного самоката. Она торчала из-под земли и камней, и, наверное, самокат можно было откопать.

- Это была небольшая бомба, - сказал Гешка. - Просто прямое попадание.

Мы вошли во двор. За кустами сирени стояло что-то вроде сарая. Какая-то халабуда, сложенная без глины. Дверь была открыта, но вход был завешен немецким мешком.

- Можно? - крикнул Гешка.

- Заходи, - донеслось изнутри, и мы вошли.

Лёка лежал на кровати, подложив руку под голову, и курил. На днище перевёрнутой бочки лежал кусок хлеба и в газетной бумаге хамса. На земле стояло ведро с водой.

Гешка подошёл и сел на кровать, я на табуретку возле бочки.

Лёка покосился в нашу сторону, но продолжал пускать дым. Потом спросил:

- Шамать хотите?

Гешка качнул головой.

- Ну, как хотите, - сказал он. - А я еще не обедал.

Он тяжело поднялся и сел, облокотившись на бочку. Отломил по куску хлеба и подвинул нам.

- Давай, пацан, - сказал он,, глядя на меня. - Хамсу ешь. А то страху сегодня натерпелся, до сих пор бледный.

- Я-то... - протянул я растерянно и немного хорохорясь.

Он улыбнулся. У него было худое и, наверное, красивое лицо. У него были белые ровные зубы и печальная улыбка.

- Всё равно молодец, - сказал он, - стоял трясся, а не бросил его.

- Пропадёшь ведь, - сказал Гешка.

Лёка перестал жевать и снова откинулся на кровать. Он смотрел в потолок остановившимися глазами и молчал.

Мы тоже молчали.

- Я до войны мечтал быть моряком... Как отец… А теперь у меня нота чешется! Та, которой нет... - Было слышно, как тяжело и судорожно он дышит. Наконец, ему удалось перевести дыхание. - Сегодня пацаны кепок понатаскали. Ты думаешь, это много? Три кепки мне досталось. Надо бы теперь загнать, а загонять неохота. И вообще мне ни черта неохота. Разве только что жрать... Это мне всегда охота.