Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 34 из 38

— Агик, — спросил я, уверенный в очередном правдивом ответе, — тебе это что говорит?

— Все хорошо говорит. Мое последнее вечное заключение по приговору Стаффордского королевского суда уже сто лет как закончилось.

— А что ты тут натворил?

— Да город сжег по пьяни.

Английский городок был тих, вежлив, чопорен, как ему и полагалось. Газоны звали поваляться, пабы — попить пивка, но объятий так, в общем, никто не раскрывал.

— Надо бы где-то прийти в себя и начать новую жизнь, — мне показалось, что моя мысль также ненавязчива, как прелесть и древность Стаффорда.

— И-и, жаль, что мы не в Кабодиен попали.

— А чего, Алимчик, разве здесь хуже?

— Да не хуже, а так… хочется чего-то, я не знаю — то ли домой, то ли дальше.

— Спросим у полицейского, — предложил решить все проблемы Агасфер.

«Бобби» в высокой черной каске представился, не разжимая губ, как действительно полисмен Бобби Коэн.

— Как нам быть дальше?

— Уэ-уэ-рэ-рэ, сэр[137].

— Чего?

— Уэ-уэ-рэ-рэ, сэр, — и показал жезлом в сторону гостиницы «Смерть под солнцем», где останавливалась Агата Кристи.

Пока ступали туда по газонам, я обратил внимание на афишку, уголок которой в пятнах от портвейна трепетал. «Леди и джентльмены. Бакалавр этики, директор Школы высших христианских добродетелей, лауреат Ордена высокой нравственности миссис Януария Глория Суонсон имеет честь пригласить Вас 6 октября в 19 часов в актовый зал Школы на лекцию «К вопросу размещения пивных ларьков и рыбных лотков вблизи ботанических садов».

— Эй, ну ты идешь? — окликнул меня Агасфер.

— Сейчас.

Я читал объявление по диагонали и построчно. Что же оно мне говорило? Что куда я не попаду — везде что-то похожее. Где же это я? Чем Стаффорд отличается от Каира, а Кумана от Торуни? Неужто только тем, что нужная мне улица в разных направлениях показывает, куда свернула нужная мне женщина? И всего-то? Весь этот мир построен с целью подразнить меня. Какой-то ваш весь мир не театр, а топлесс-шоу получается.

— Эй, мистер, вам просили передать.

Я оглянулся и увидел на шикарном мотоцикле вороватого вида негритенка.

— Что передать? Кто?

— Ваш паспорт. Ваши друзья. Они ждут вас в гостинице «Смерть под солнцем».

Да, верно. Новая страна, новый отель. Надо паспорт. Я раскрыл, помня чеченский сон, заведомо настоящий, приятно пахнущий черный документ. Под обложкой золотых льва и единорога значилось «Салман Рушди».

А что? Хорошее имя. Фамилия тоже что-то значит. Мне ли не понимать чувств, с ними связанных? Мне ли не привыкать ежедневно высматривать в миллионах лиц единственное? Каково ей под такой тотальной жаждой обретения? Посмотрю сам.

Лысый гладкий портье, похожий на подлокотную стойку, гадко усмехнулся, прочитав мое имя.

— Странно. Выглядите вы, как европеец, вполне могли бы назваться как-нибудь безопасно. Скажем, Андреас Баадер или Александр Баркашов.

— А что такого?

— Да вот тут двое господ — по виду чистые еврей с таджиком визитную карточку оставили.

Он любезно предъявил мне хорошего картона всю в виньетках и голубках (когда успели?) визитку, где вязью с одной стороны на фарси, с другой на английском было написано: «Алим Хантер и Агасфер Киллер. Фундаменталистское общество охоты на Салмана Рушди».

— А они у вас остановились?

— Может, и у нас, может, где угодно. У нас такое свободное королевство.

Он подал мне ключ от номера 26 (13+13). На лестнице что-то загрохотало. Что может в Англии, на родине детектива, загрохотать на лестнице, кроме мертвого тела?

— Сэм, — портье позвонил в колокольчик и приказал гладким голосом чопорному, почти не дышащему от постоянного пьянства слуге, — посмотрите, что там случилось?

— Слушаюсь, сэр.

Прямоходящий Сэм вернулся через пятнадцать минут.

— Где, сэр?

— На лестнице.

— Слушаюсь, сэр.

Еще через пятнадцать минут Сэм, все еще держащийся на ногах, доложил:

— Ничего, сэр.

— Вот видите, — гадко обратился ко мне портье, словно бы я испугался, словно бы я уже самого страшного в жизни не пережил.

Поскольку я был без вещей, то один поплелся искать 26-й номер. Он оказался на втором этаже. Двигаясь по деликатному ворсу, рассматривая номера дверей, я все же ухитрился заметить дуло[138] ружья, целящееся в меня из-за кадки с фикусом. Резкий прыжок к стене, сужающий угол обстрела. Боль в плече, нет, не от пули, а от крепкой тазовой кости горничной, беззаботно шедшей куда-то по делам.

Она озадаченно посмотрела на меня, одернула юбку, подошла к фикусу, взяла ружье за дуло, насадила на него раструб с жесткой щеткой и стала пылесосить.

Я вставил ключ в замочную скважину своего номера. Ключ поворачивался туго. За дверью послышался шорох, очень непохожий на мышиный. Пришлось немного нажать на дверь бедром. Она неохотно впустила меня. Окно в спальне было распахнуто. Зеленая занавеска лениво шевелилась, как очень миролюбивый ливийский флаг. Снаружи раздался грохот приземлившегося тела.

Если выглянуть в окно, можно было заметить слишком внимательно следящую за мной ворону. Она крикнула кому-то что-то, сильно грассируя, и ко мне немедленно постучались. На всякий случай схватив со стола мраморную надгробную пепельницу, я сказал как можно спокойнее:

— Войдите.

В номер вошла давешняя пришибленная мною костлявая горничная и без улыбки поставила на стат чашку чая.

— Я не заказывал.

— За вас уже все решили. Номер оплачен. Чай заказан.

Когда она ушла, я, конечно, вылил в раковину отравленный напиток.

Часы показывали семнадцать тридцать по Гринвичу, термометр сорок пять по Фаренгейту. Скоро будет пора идти узнавать христианские добродетели по Суонсон. Я зашел в ванную, оставив дверь чуть приоткрытой. Перед этим принял некоторые меры безопасности, подвесив на несложной системе веревочек над входом ведро с водой и залив подоконник невысыхающей краской для невосполнимой порчи одежды[139]. Кроме того, соорудив из подушек, скрученных одеял, распялок для рубашек и чайника собственное чучело, напялив на него собственную одежду, я усадил его за стол, вставил ручку и разложил перед ним седьмую главу рукописи «Катабазиса».

Пока я шумно плескался в воде, фыркал под душем, пел про седого Литвина, объятого думой, обратно загонял щеткой для мытья спины ядовитую эфу, выползавшую из вентиляционной решетки, утекло некое количество времени. Вскоре, высушенный феном, благоухающий и мирный, я вернулся в комнату. Ведро над дверью и подоконник были нетронутыми. В оконном стекле — десять пулевых отверстий. Мое чучело, простреленное осколочно и навылет во все чайники, подушки и одеяла, разметалось по полу с чувством выполненного долга. Седьмая глава «Катабазиса» с этого места и до слов «истекавший кровью и слезами, был переброшен через забор» была написана.

Перед тем, как покинуть помещение, я увидел, как правдивое, отражательное и абсолютно непроницательное английское зеркало показало, что перед ним стоит типичный скромный англичанин — борода сбрита, волосы аккуратно причесаны, хороший твидовый костюм, темно-вишневый галстук с золотой булавкой в виде усеченной головы пророка Мухаммеда, ботинки от «Монарха», которые обуваешь с наслаждением, а разуваешь с отвращением. Только самому извращенному фундаменталистскому сознанию могло прийти в голову, что я — Салман Рушди. Только та, которую я искал, могла выделить меня из тысяч одинаковых джентльменских лиц.

Впрочем, ведро над входом и краска на подоконнике несколько препятствовали прослушиванию интересной и заведомо полезной лекции. Недолго, как и всегда, думая, я отошел подальше, разбежался, оттолкнулся и, сгруппировавшись в полете, вышиб затылком, углубленным в плечи, два стекла, с ушераздирающим грохотом и удачно, как кошка, приземлился на четыре кости на четырехсотлетний газон. Поливавший его Сэм, удерживающий равновесие только опираясь на струю из шланга, даже не повернул головы.

137

ну какой экзотикописатель может уберечься от изложения факта незнания англичанами английского языка? (прим. редактора).

138

ну просто помешался герой на дулах. Ну что эти дулы могут сделать человеку? Вот я однажды сопровождал груз — тонну англо-русских коммерческих словарей из Москвы в Санкт-Петербург. У водителя КАМАЗа с чебоксарскими номерами были права на фамилию Рябов и путевка на Будайкина. У меня паспорт на Кузьменко и доверенность на Молчанова. В путевке значилось «стоматологические кресла», в доверенности — «газета «День». Под Тверью нас остановил гаишник. Едва взглянув на бумаги, он премило упер мне в живот дуло АКС и спросил: «Ну, что везешь?»— «Гаубицу и сто пятьдесят снарядов к ней». — «Что ж. доброе дело, езжай» (прим. книгопродавца).

139

продукция компании «Протер энд Гэмбл» (рекламное прим.)