Страница 2 из 11
Все они посещали одну и ту же школу, но по-настоящему стали друзьями недавно, когда сделались завсегдатаями одного и того же клуба и одних и тех же светских мероприятий. Дружба Оливера с Хелмсли началась с того времени, когда он весьма безуспешно домогался руки младшей сестры Хелмсли. Каким образом отношения всех четверых столь быстро перешли в крепкую дружбу, до сих пор оставалось для них предметом жарких споров.
Случались моменты, когда самым важным для приятелей оставалась честность. Бывали случаи, когда им приходилось закрывать глаза на некоторые неблаговидные факты – преимущественно эти ситуации касались прекрасного пола, который традиционно является одной из возможных причин попадания в экстремальные ситуации и злоупотребления спиртным.
Был ли сейчас именно этот момент и требовалось ли проявить достаточную меру честности?
Оливер вздохнул.
– Джонатон Эффингтон, лорд Хелмсли, наследник герцога Роксборо, – Оливер направил обвиняющий перст в сторону друга, – ты, конечно, приятный человек, и…
– И тебя любят женщины, – подхватил Кавендиш, – но…
– Никаких «но». По-моему, это очень даже неплохо. – Хелмсли растянул губы в улыбке. – Разве плохо быть приятным?
– А ты не заметил, – Уортон прищурился, – что это сводит всех нас с ума?
Хелмсли рассмеялся:
– Не говори вздор!
Оливер нахмурился:
– Когда ты прекращаешь связь с женщиной или перестаешь флиртовать с молодой леди, они, судя по всему, нисколько не сердятся на тебя…
– Разумеется, не сердятся. А почему бы им… – неожиданно Джонатон замолчал. – Впрочем, что ты конкретно имеешь в виду?
Оливер понизил голос:
– Тебе когда-нибудь случалось разозлить женщину до такой степени, что она швыряла в тебя вазу?
– Или давала пощечины? – предложил Уортон. – Била изо всех сил?
– Бросала твою одежду в камин, и тебе не оставалось ничего другого, как тайком пробираться к карете, накинув на себя лишь прозрачный женский халат? – подхватил Кавендиш. – Надеюсь, ты понимаешь, что я имею в виду…
– Не могу сказать, что вполне понимаю, – стоически возразил Хелмсли. – И не вижу ничего дурного в том, чтобы быть приятным.
– Но ведь чем-то ты пожертвовал ради того, чтобы быть приятным?
– Пожертвовал? – Брови Хелмсли взлетели вверх. – И чем же именно?
– Страстью. – В голосе Уортона послышалось сожаление.
Хелмсли фыркнул:
– Вздор, я…
– В твоих связях никогда не было страсти, старина, – наставительно произнес Оливер, – я хочу сказать, настоящей страсти.
– Но это же смешно! – В голосе Хелмсли слышалось возмущение. – Я переживал безграничную страсть и, можно сказать, весь пропитан страстью! Страсть буквально преследует меня. Я никогда не слышал жалоб на то, что мне недостает страсти. – Хелмсли быстро опорожнил бокал. – А вы говорите – недостаток страсти!
– Это не та страсть, – пояснил Оливер. – Мы говорим о страсти души, страсти сердца.
Уортон кивнул.
– О любви, если хочешь знать.
Кавендиш поднял свой бокал.
– Да, о любви.
– О любви, Джонатон. – Оливер устремил на приятеля пристальный взгляд. – Впрочем, можешь называть это, как тебе нравится. Ты никогда не влюблялся без оглядки, никогда не был охвачен пожаром страсти. Вот почему вы с леди, с которой ты встретился взглядом, способны пойти разными дорогами, не бросая друг другу взаимных упреков.
– И без обещаний неумирающей любви. – Уортон небрежно махнул рукой. – Даже без угроз…
– Без того, что члены семьи клянутся идти по твоему следу хоть на край земли, чтобы разделать тебя, словно гуся, если ты… – Кавендиш поморщился. – К несчастью, такое случилось со мной…
Уортон неподвижно уставился на Кавендиша; в его глазах читалось одновременно и благоговение, и недоверие.
– Интересно, где только ты находишь для этого время…
Кавендиш усмехнулся:
– По правде сказать, я и сам не знаю.
– В этом нет ничего забавного, – мягко возразил Хелмсли. – Я в такой же степени страстный, как и вы, а может, даже больше. Просто я превращаю свои страсти в прозу.
Оливер сдержал улыбку: он знал, что Хелмсли воображает себя вторым Чарлзом Диккенсом, хотя пока опубликовал всего лишь единственное стихотворение. Крестный отец Хелмсли был весьма уважаемым издателем, а его мать писала приключенческие и любовные романы. Конечно же, он мог бы опубликоваться, но предпочитал предлагать свои опусы под вымышленным именем, желая, чтобы публика оценила его заслуги, а не семейные связи. Неподкупность Хелмсли оставалась непоколебимой, хотя его гордость подвергалась болезненному испытанию.
– Вероятно, – Хелмсли задумчиво посмотрел на друзей, – не отсутствие страсти стало причиной ваших обвинений, а мое искусство и, могу прибавить, успех в общении с прекрасным полом.
Оливер и Уортон обменялись взглядами, а Кавендиш презрительно фыркнул.
– Просто пока ты не попадал в слишком скандальные ситуации.
– И не попаду. – Хелмсли поднялся и отвесил друзьям изысканный поклон. – Я настоящий джентльмен. Это сочетается с присущим мне обаянием и пониманием женской природы. По этой причине мы обходимся без взаимных упреков и дурацких обещаний, а также, – он задумчиво посмотрел на Кавендиша, – без угроз, если леди и я решили расстаться. Что касается идеальной невесты, то я в точности знаю, чего я хочу. Как только я найду ее, то не стану зря терять время и предложу ей стать моей женой. Это мое знание приносит мне удовлетворение, как и положено всякому знанию. – На губах Хелмсли мелькнула торжествующая улыбка. – Вот те мои достоинства, которые сводят вас с ума!
– В один прекрасный день, старик, ты со своей самоуверенностью потерпишь фиаско. – В голосе Уортона прозвучало что-то зловещее.
Дело было не в том, что Хелмсли вел себя лучше других, а в том, что он никогда не попадал в ситуации, из которых потом нужно выпутываться. Именно это качество вкупе с раздражающей тенденцией женщин немедленно все ему прощать, равно как и незаурядное везение создали Хелмсли светскую репутацию если не безупречного, то, во всяком случае, чрезвычайно респектабельного мужчины.
– Возьми, например, свои рандеву, которые ты имел каждый год на семейном рождественском балу. – Уортон с любопытством посмотрел на Хелмсли. – Разве тебя не беспокоили бы возможные последствия, если бы кто-то узнал о твоей маленькой встрече?
Хелмсли на несколько мгновений задумался, затем пожал плечами и улыбнулся:
– Нет.
Всем давно было известно, что на ежегодном рождественском балу Хелмсли по традиции имел свидание с женщиной, которая ему приглянулась, в библиотеке Эффингтон-Хауса. При этом он каждый раз заявлял, что эти встречи достаточно невинны и состоят из беседы, шампанского, да еще, возможно, из нескольких легких объятий и одного-двух поцелуев. И уж точно ничего такого, что могло бы спровоцировать настоящий скандал или опозорить девственницу, никаких кувырканий на библиотечном ковре.
Подобные заявления делались с озорным блеском в глазах, а поскольку Хелмсли гордился своим благородством и тем, что он истинный джентльмен, никто, за исключением самих леди, не знал, что именно происходило в библиотеке Эффингтон-Хауса во время рождественского бала.
Итак, Джонатон Эффингтон, маркиз Хелмсли, наследник герцога Роксборо, ни разу не был застигнут врасплох, и это сводило его друзей с ума.
– Послушай, из простого любопытства позволь спросить, – с небрежным видом произнес Кавендиш, – кто та леди, которая окажется в библиотеке в этом году?
– Да, действительно, Хелмсли, скажи нам, – растягивая слова, подключился к беседе Уортон. – Кто эта счастливица?
– Не могу поверить, что вы спрашиваете о таких интимных вещах. Джентльмен никогда, ни при каких обстоятельствах не открывает имя леди! – Хелмсли укоризненно и как бы поддразнивая покачал головой. – Кроме того, – на его лице засветилась совсем не джентльменская улыбка, – до бала еще целая неделя.
Оливер недоверчиво хмыкнул:
– Стало быть, пока что леди нет…