Страница 6 из 25
– Ой, Краус, что тут у нас за милашка? – спросила зулланша Тюрбана и между делом ущипнула меня за щеку. Ее длинные и тонкие пальцы оканчивались когтистыми наростами, отчего щипок вышел совсем не милым.
Я не рискнул возмутиться, но на пробу коснулся лица, а потом посмотрел на кончики собственных пальцев. Крови, к счастью, не оказалось.
Зулланша тем временем продолжала оценку:
– Бледненький, конечно. И какой-то чересчур лохматый. Но то, что худой – это мне нравится. Это замечательно, да. Тощенькие куда лучше помещаются в банку, а, Краус? Что думаешь?
– Думаю, тебе лучше не разевать рот на имущество мамы, Кесс. И тащить свою худосочную жопку, куда тащила.
– Фу, грубиян, – отозвалась зулланша, но с заметной улыбкой в голосе. – Ваша с Сайзой размолвка характер тебе, конечно, испоганила.
Тюрбан устало вздохнул:
– Проваливай, а, Кесс? Нас и так заждались.
– Хм. – Зулланша казалась всерьез уязвленной, но на препирательства не решилась. Бросив на меня еще один заинтересованный взгляд, она плавно выплыла с поля зрения, растворившись в полутьме с тем же проворством, с которым появилась.
– Топай, – буркнул пират, настойчиво подтолкнув меня вперед.
Коридор вывел нас в отсек, оказавшийся чем-то вроде перекрестка, где под куполообразным потолком, к единому центру сходились все возможные ходы. Там, где по логике вещей следовало бы находиться полу, гравитация изгибалась так, что превращала низ в бок, а сам настил – в двустворчатые двери, преграждавшие дальнейший путь.
– Тебе туда, – сказал Тюрбан. – В каюту капитана. Мама заждалась.
Все еще дивясь технологиям, позволявшим создавать нечто столь усложненное, с чем даже лейры вряд ли сталкивались, я спрыгнул на то, что стало для меня полом, и стукнул разок в дверь.
– Мне что-то надо знать про маму? – спросил я напоследок.
Тюрбан усмехнулся, но так, что у меня невольно засосало под ложечкой. Глаза его злорадно засияли.
– Не обделайся. Только и всего.
Двери распахнулись, меня обдало горячим и сухим воздухом. Пахнуло гниющей плотью. С трудом подавив рвотный рефлекс, я шагнул внутрь.
Я был не из тех, кто по каким-то причинам боится темноты, но, оказавшись внутри абсолютно непроницаемой комнаты, испытал легкий приступ паники. Словно добровольно ступал в логово хищника. Только не охотник, а обед.
– Ау? – осторожно позвал я, как только тяжелые створки с шипением закрылись. Несмотря на далеко не самое выигрышное положение, я не спешил призывать Тени на помощь. Инстинкт, наитие или одно из тех дополнительных чувств, что включаются, когда ты менее всего этого ждешь, предостерегало. – Есть тут кто-нибудь?
Включился свет. Вернее, несколько слабых лампочек, что не только не разогнали густой мрак, но лишь высветили пятак решетчатого настила и кресло у дальней стены. Кресло имело вид странноватый – вроде трон, а вроде и нет, – огромный блин на возвышении, усыпанный десятком причудливо расшитых подушек. Подушки опирались на нестройные колонны забавного вида ящичков и сундучков, как будто обнимавших возвышение полукольцом. Часть ларчиков казалась подлинным произведением искусства – деревянные шкатулки, украшенные искусной резьбой и болтающимися на петлях замочками, – но попадались и простые пластметаллические контейнеры, вроде тех, что использовались для переноски обедов. Часть содержимого ларчиков нарочно или же нет выглядывала из-под неплотно прикрытых крышек, игриво поблескивая в неверном освещении. И все это вместе как бы само собой наводило на мысли о будуаре старой скупердяйки, окружившей себя награбленным.
Под потолком что-то неприятно чиркнуло, стукнуло, звякнуло. Я из любопытства задрал голову, но ничего не увидел. Темнота царила там безраздельно.
Руки зачесались соткать световой шар и пустить его вверх для осмотра, но, будучи лейром воспитанным, я не позволял себе вольностей. Я чуял, что сверху за мной пристально, изучающе наблюдают.
Стараясь, не выдавать напряжения, я сцепил руки за спиной и терпеливо принялся ждать.
Внезапно крыша одного из ящичков резко откинулась, и наружу высунулось нечто округлое, усыпанное десятком крошечных лампочек, и похожее на небольшой торшер.
– Особенный, да? – пискнуло оно электронным голоском.
Опешив на мгновение, я, тем не менее, выдал коронное:
– Кто ты?
«Торшер» будто и не слышал. Лишь монотонно повторил:
– Особенный, да?
Я чуть выгнул бровь, изо всех сил изображая равнодушие.
– Не настолько, чтобы всерьез воспринимать роботов. Где твоя хозяйка?
Наверху опять что-то звякнуло. Проскрежетало. А под конец рассыпалось серией коротких щелчков.
Я снова поднял взгляд к потолку, но, как и прежде, ничего не разглядел среди густой тени. На какое-то мгновение показалось, будто там что-то шевельнулось. Что-то огромное, туча, сотканная из тьмы.
– Может, уже покажетесь? – спросил я и прибавил: – Мама.
Новые щелчки напоминали треск сухого хвороста в огне.
– Изволь, – чирикнул робот, а спустя мгновение из гущи мрака выползло чудовище.
Необъятных размеров колышущаяся туша, казалось, сама была частью той темноты. Она спускалась нарочито медленно, словно боялась коснуться скромной лужицы света, что давали местные лампы. Шарообразное тулово коконом опутывали полупрозрачные нити липкой на вид дряни. Три из четырех пар длинных волосатых ног, оканчивавшихся загнутыми и явно способными сгибать стальные листы когтями, прижимались к брюху, а одна помогала монстру отталкиваться от стен, чтобы затем с грацией грузовой баржи опуститься на подушки, заставив сталактиты ящичков, окружавших трон, опасно зашатались. Треугольная голова, увенчанная короной шипов, качнулась из стороны в сторону, раздались зловещие щелчки мандибул.
– Ну? Как впечатления?
Я не сразу понял, что вопрос принадлежал чудовищу. Говорящий торшер оказался лишь переводчиком. Поймав пустой взгляд восьми крошечных глазок, похожих на отверстия в преисподнюю, я откашлялся и, как мог, постарался подавить шок. При желании в Галактике можно было насчитать тысячи видов и подвидов различных инсектоидных рас, но вот с арахноидами, да еще и подобного калибра судьба меня прежде не сталкивала.
Набрав в грудь побольше воздуху, я признался:
– Э-э-э, смешанные.
Паучиха на подушках затряслась, заколыхалась, будто в припадке. Нити, покрывавшие брюхо, задрожали, а вместе с ними и ящички. До меня не сразу дошло, что она смеялась. Зрелище получилось завораживающе мерзким.
– И только-то? – Похоже, она слегка разочаровалась.
Я решил, относительная, но вежливая честность будет лучшей тактикой.
– Едва ли хоть кто-то, при взгляде на вас, способен остаться равнодушным. Я не исключение. Просто хорошо скрываю свои чувства.
Паучиху ответ, кажется, удовлетворил.
– Все-таки, права, – прострекотала она. – Особенный.
Каким-то удивительным образом механическому переводчику удавалось передавать не только смысл сказанного, но и тон, сопровождавший слова. Плотоядное удовлетворение, прозвучавшее в них, заставило меня содрогнуться. Мысленно.
– Едва ли. Но мне приятно, что вы так считаете.
– Как твое имя, детка?
– Сет Эпине.
– Хорошее имя. Сильное. Знаешь ли ты, с кем имеешь дело, Сет Эпине?
Мне показалось, что с подозрениями следует пока повременить.
– Честно говоря, не особо.
Если паучиха и поверила, то виду не подала. Лишь приосанилась, отчего ящики по бокам и позади нее угрожающе накренились. Она спросила:
– Слышал когда-нибудь о Маме Курте, Сет Эпине?
Догадаться, к чему она клонит, было вовсе не трудно, но я все же решил подыграть, и, осторожно покачав головой, ответил:
– Не доводилось. Но если это по-настоящему значительная личность, было бы интересно познакомиться с ней лично.
Паучиха дрогнула и так быстро защелкала жвалами, что на какое-то мгновение мне стало казаться, будто она решила исполнить какую-то мелодию. Задорную, но абсолютно бессмысленную. Само собой, «торшер» послушно перевел: