Страница 48 из 54
– Хочу.
Деревья впереди расступились, открывая вид на укутанное ночной тьмой село. Блеклый лунный свет вычерчивал крыши и столбы, блестел на полях ячменя, словно на поверхности реки. Я видела больше, чем прежде, чувствовала острее, а тьма лишь придавала сил. Ночь стала моим временем. Временем нечисти.
Остановившись у границы, я обернулась к Лихо.
– Что, не попытаешься задержать меня? Неужели, ты наконец сдался?
– Нет. Ты ведь сказала, что сегодня никого не убьешь. Я верю тебе.
– Верить нечисти? – Я усмехнулась и покачала головой. – Сам знаешь, насколько она бывает коварной.
– Другие духи – может быть. Но не ты. От прежней Огниши в тебе осталось больше, чем ты думаешь.
С сомнением хмыкнув, я вновь обернулась к селу. Чернолес по кромке опоясывали заросли крапивы. Люди считали ее обережной травой. На пробу я протянула к ней руку и тут же с шипением отдернула. Крапива жалила нечисть гораздо больнее, чем людей.
Тогда я отошла на шаг, оттолкнулась от земли и по широкой дуге плавно перемахнула через крапиву. Через миг Лихо опустился в траву рядом со мной. Этот короткий прыжок принес отголосок того восторга, с которым я впервые испробовала возможности призрачного тела.
– Быть нечистью не так плохо, как ты описывал, – усмехнулась я.
Вместе мы пошли к селу по высокой траве, которая даже не шуршала под ногами. Только мантия из мха приминала под собой травинки.
– Скоро тебе надоест, поверь.
– И всё-таки не понимаю, почему ты не хочешь, чтобы я отомстила за свою смерть. Даже у богов на этот счёт нет никаких возражений.
– Против мести я ничего не имею. Но первая загубленная жизнь оставит в душе отпечаток. Он расползется как гниль, постепенно поглощая остатки твоей личности, меняя до неузнаваемости. Спустя время ты станешь как те навьи духи, не вспомнишь даже своего имени. Останется неутолимая жажда и злоба ко всему живому. Неужели, ты хочешь этого?
– Но ты-то не стал… таким.
– Когда-то я упивался горем. Искал способы заманивать людей в лес, ночами бродил по поселениям, отмечая дома и случайных прохожих проклятиями, а потом с наслаждением наблюдал, как все хорошее ускользает из их жизней, сменяясь черным отчаянием. Приносить всем вокруг горе – вот, ради чего я жил. И ничего другого мне не хотелось. Однажды мне просто надоело. Но я уже ничего не помнил о себе, и пришлось выстраивать личность заново. Пойми правильно, навья, я не начал любить людей или ценить их жизни. Мне стало… интересно наблюдать за ними, а не только проклинать.
– Играешься с едой?
– Нет, это не то, – хмуро покачал головой Лихо. – Просто я понял, что даже в мире нечисти может быть что-то большее, чем голод и его утоление.
Я ненадолго задумалась, покопалась в себе в поисках ответа. Большее? Нет. Меня интересовала лишь месть.
– Ну, мне нет до этого дела, – отмахнулась я. – Скажи, Лихо, сколько дней прошло с моей смерти?
– День.
– Всего-то? Казалось, я пробыла в Нави не один месяц…
Я подняла к глазам руки, повертела их, только теперь обратив внимание, что мертвенно бледную кожу расчертили темные полосы вен, словно черная кровь по ним текла. Но крови на самом деле не было, сердце не билось. Ногти заострились в когти, подобные когтям Лихо.
– А сильно ли я изменилась? Яр узнает меня в обличьи навьи?
Лихо повернулся ко мне и какое-то время изучал лицо, долго, будто впервые видел.
– Волосы стали темнее. Пропали веснушки. Глаза по-прежнему жёлтые, горят в темноте, как болотные огни. Только прежде они были тёплыми.
– Я всё-таки мертва! Глаза у покойницы теплые разве что на краде.
Я резко рассмеялась, а потом так же резко затихла. Нахмурилась, потому что почуяла человечий дух. Мы поравнялись с первыми избами. Из распахнутых настеж окон с воткнутыми в рамы колючими ветками в ночную прохладу тянулись следы жизненной силы. Она манила, наполняла нутро требовательным голодом. Так манит запах свежего хлеба. Больших усилий стоило не отвлекаться на чужие жизни на пути к той, что задолжала мне.
Просторная изба сотника выросла впереди, и во мне тут же пробудилась уснувшая было злоба. Сами собой сжались кулаки, когти впились в ладони. Волосы зашевелились в потоках силы, витающей вокруг, когда я медленно приблизилась к жилищу.
Словно прутья решетки, в окнах торчали ветки ежевики, а в воздухе все ещё остался запах жженого чертополоха. Глупые людишки. Стая ворон их неслабо напугала, раз они решили обезопасить дом. Но это не поможет. Никакие травы и обереги не защитят от мстительного духа, который желает получить свое.
Пришлось обойти избу, прислушиваясь к запаху чужих жизней внутри, прежде чем я нашла окно в комнату Яромира. Неудивительно, что в таком огромном доме у каждого была своя. Окна украшали резные наличники с обережными символами. Я с силой выдернула одну из досок – она даже не обожгла мне руку – и сбила ею колючую ежевику, освобождая проход. Потом перемахнула через окно и бесшумно опустилась на деревянные половицы.
Ночная тьма щупальцами клубилась вокруг, ненависть ощетинилась холодными иглами. Я медленно двинулась к полку. Яр лежал там, свернувшись клубком и обхватив себя руками. Он не спал, я чувствовала это. Может, услышал шум за окном или почувствовал холод при моем приближении. Открыл глаза, вздрогнул и замер. Лицо исказилось от изумления и ужаса.
– Ог… – сумел сдавленно выдавить он, но следом из приоткрытых губ послышалось только прерывистое дыхание.
Я смотрела на него сквозь свесившиеся на лицо пряди и едва держала себя в руках. Воздух вокруг напитался страхом, и я тянула его, тянула всем телом, нежилась в нем, словно в первых солнечных лучах после затяжных дождей. Страх опьянял. Я наслаждалась им, но этого было мало. Хотелось впиться когтями в его беззащитную глотку. Хотелось услышать мольбы. Я облизнулась, представив себе все это.
Ненависть, готовая выплеснуться наружу, переполняла меня. И я почти подчинилась ей, но…
Но куда приятнее будет растянуть его ужас и отчаяние. Пусть живёт с мыслью, что любой момент может стать для него последним. Пусть страдает. Я не окажу ему такой милости, как быстрая смерть.
Я медленно попятились. Скрыла себя тенями от глаз смертного. А он так и не шелохнулся и взгляда не отвел. Едва смел дышать. Это правильно. Только так и следует встречать ту, которую подло сгубил в угоду самолюбию.
Лихо ждал снаружи, облокотившись о стену. Он одними губами усмехнулся как бы в подтверждение своей правоты, а потом молча двинулся следом.
Край неба, занавешенный тучами и прикрытый необъятными лесами, начал светлеть, возвещая о том, что время нечисти подходит к концу. Ничего. В моём распоряжении будет ещё много, много ночей.
Глава 25. Только горечь
День тянулся невероятно медленно. Я сидела в корнях старого дуба, рассматривала полупрозрачную руку с темными прожилками и хмурилась.
С рассветом силы стали иссякать. Хоть в Чернолесе даже днём стоял полумрак, а через густой покров листьев и иголок не проглядывало серое небо, я все равно ощущала обжигающие, недовольные моим существованием лучи светила.
– Эта беспомощность… угнетает, – протянула я. – Чувствую себя почти человеком. Отвратительно.
– Часто духи скрываются днем в Нави, а на закате возвращаются, – откликнулся Лихо.
Я хмуро глянула на него. Он сидел неподалеку, прислонившись к дереву, как и я. Даже днём он не терял свою силу, не делался прозрачным. Я злилась на него из-за этого и завидовала. Всю жизнь была слабой, беспомощной. И когда наконец удалось ощутить настоящую силу, она перевернула все. Не хотелось расставаться с ней даже на короткое время.
– Несправедливо. Почему день не влияет на тебя так же, как на меня?
– Я старший дух леса. Моя земля делает меня сильнее.
Я задумалась ненадолго. В голове смешалось все то, что слышала прежде о нечисти, и то, что начала понимать нутром, когда сама стала одной из них.
– А смерти? Разве поглощение чужих жизней не придает сил?