Страница 62 из 64
— Вы не можете об этом судить, не зная наверняка, что думает сам доктор Смирнов.
Галина недовольно поджала губы, смотря на меня не то с презрением, не то с разочарованием.
— Ты сама не захотела слушать полную историю, так что теперь, будь так добра, не перебивай. Я знаю мотив доктора и, поверь, он довольно эгоистичный. Коротко отвечая на главный вопрос, как замешана здесь твоя, проще один раз показать, чем рассказать.
Она опустила руку под блузку и выудила из-за пояса свёрнутый вчетверо бумажный лист, после чего дала знак сыну. Никита послушно подошёл к матери, забрал документ и принёс ко мне, точно подчёркивая нейтральность его положения между двумя враждующими сторонами. Это показалось мне довольно смешным, и я усмехнулась: не мог же он правда считать, что у наших отношений могло быть будущее, после предательства? Продолжать любить того, кто теперь не потенциально мог навредить моей семье, а предпринимал к этому активное действие? Плохо же он меня знал.
Развернув лист, я увидела печатное свидетельство об усыновлении Никиты и не поняла, на что обратить внимание. В конце концов, что я могла об этом знать? Никогда в жизни не видела подобных документов, и вряд ли бы догадалась, чему он посвящён, если бы не крупное и весьма конкретное заглавие. Пробежавшись по тексту, я в недоумении посмотрела на Галину и развела руками, как бы говоря: «И что?».
— Подпись, Ася, — мягким тоном, точно говоря с несмышлёным ребёнком, уточнила она.
Опустив взгляд к последней строке, где красовалась круглая печать местного отдела ЗАГС, а чуть правее от неё витиеватая подпись, которую я видела много раз за свою жизнь. Подпись принадлежала не кому иному, как отцу.
— И что это значит? Мой отец не работает в ЗАГС. Как он вообще мог подписать нечто подобное? Не понимаю.
— В маленьких городках, вроде нашего, как выяснилось, один человек может быть причастен к нескольким право регулирующим органам, если того потребует нехватка кадров. И, твой папаша, оказался в тот год руководителем органа записи гражданского состояния. Недолго, но это хватило с головой, чтобы помочь уладить дела старому другу, в виде доктора Смирнова. Его же подпись значилась на моём свидетельстве о смерти.
Внутри моего сознания уже начала вырисовываться полная картина, которое нечто внутри меня спешило поскорее разрушить, отрицая очевидное: Костя помогал доктору Смирнова быстро решать дела с неудачными экспериментами, превращая нужных людей в мёртвых документально.
— Подобных свидетельств отыскалось много, — начал Ник за Галину, видя моё смятение. Голос его при этом был мягким и понимающим: — Таким образом, люди числились вовсе не пропавшими, а, значит, не числились в полицейских делах. Смирнов старший выбирал жертв, у которых не было родственников, разве только дальних, не сильно интересующими. Похороны проводили скорее для галочки, приплачивая за заколоченный гроб и отсутствующее тело по-тихому, используя связи, которых у твоего же отца в избытке. Оформляли всё через социальную помощь, и ни один дальний родственник не поднимал шума, счастливо прибирая к рукам внезапно свалившееся на голову наследство. Только со мной они дали маху. Видимо, рука не поднялась на случайно выжившего младенца, которого поскорее убрали с глаз долой, пообещав старому приятель, который так давно пытался с женой завести ребёнка.
— Как ты можешь так говорить о своих родителях?
— Говорить как, Ася? Я осуждая то, что сделал твой отец, а не людей, которые воспитали меня. Не стоит путать одно с другим. Я люблю родителей. Этого никому не отнять.
Галина поморщилась от этих слов и зло прошипела:
—… пока про них не всплыла какая-нибудь новая, не менее интересная информация, как о Константине. Не думаешь же ты, что перепал им просто по удаче? Нет, сынок. Это двое не так устроены. Им для чего-то был нужен твой отец, а сделать кого-то своим пожизненным должником довольно просто, пообещав ровно то, о чём человек мечтал.
— Мой отец мог быть точно так же замешан в эту историю из долго, — защищала Костю я, сама боясь принять идею, что мой отец был злодеем в жизни Галины. Сколько я помнила Костю, он всегда был отзывчивым, заботливым. Да, порой его желание защитить выходило за рамки, как когда он, оберегая меня от угрозы, не давал продохнуть. Если отец и был способен на зло, то только из благой цели. Он не мог, не мог быть злодеем, что бы ни случилось в прошлом.
— Мог, — с лёгкой смешинкой, согласилась Галина, — Вот только это ничего не меняет. Он отнял моё дитя. Последнюю память о моём существовании и, должен поплатиться за это.
Стоило Галине это произнести, как в одно лёгкое движение, едва различимое для взгляда, вампирша оказалась прямо перед моим лицом и со сладострастной улыбкой занесла руку с широко расставленными хищными пальцами над горлом. Казалось, вот-вот она вспорет длинными когтями горло и всё, что я когда-либо знала, впитает в себя жадно вместе с кровью девственно белый снег. От охватившего ужаса я зажмурилась и вскрикнула, но удара не последовало. Пришлось приложить усилие, чтобы вновь открыть глаза, делая это с опаской: вдруг Галина только и ждёт обманчивого облегчения, стремясь насладиться сполна моим страхом.
— Я бы убила тебя прямо сейчас, наслаждаясь каждой каплей животворящей жидкости, так поспешно переливающейся по столь юному телу. Ты даже не можешь представить, какой сладкой мне кажется месть, после всех тех дней заточения и понимания, на ком лежит вина, — Галина обнажила клыки, а выражение её лица выглядело пугающе решительным: — Но, я не стану. Ради своего сына.
Вампирша многозначительно перевела взгляд на Ника и одарила его мягкой улыбкой, переполненной заботой и любовью. Перемена настроений Галины казалась мне столь стремительной, что чем дольше я находилась рядом, тем меньше могла предсказать действия женщины. Непредсказуемость, граничащая с безумием, делала её опасным врагом, заставляющем всё моё тело замереть. Лишь когда Галина демонстративно отступила в сторону, оцепенение перестало иметь надо мной власть.
— Ты не могла бы нас недолго оставить? — сказал матери Никита тонном, совсем не напоминающим просьбу, подчёркивая решение.
— Оставить? — недобро ухмыльнулась Галина: — Как тогда, в лесу, решив, что разберёшься со всем сам, а девчонка в итоге ушла?
Ник никак не прокомментировал вопрос матери, а мне оставалось только догадываться, что Галина имела в виду. Страх сменялся волнами ярости, поднимая цунами внутри меня. Мысли путались, а нечто новое, почти животное проклёвывалось в подсознании тихим голосом, который пока не умел перевоплощать желания в слова, но искренне пытался. Эта только зародившаяся часть меня, питала искреннюю ненависть к вампирам рядом и призывала покончить с угрозой здесь и сейчас, словно могла хватить сил. Наверное, так и чувствует себя загнанный в угол человек, цепляясь за последнюю спасительную идею, что всё ещё поправимо и даже у имеющегося в арсенале тела есть другие, глубоко сокрытые возможности. Приятный самообман, лишь бы не принять мысль о собственной беспомощности и необратимости происходящего. В одном я была уверена наверняка: спасения ждать неоткуда.
Каримов испытывающее посмотрел на мать и со стороны казалось, будто между ними происходит невидимое человеческому глазу противостояние. Вскоре Галина улыбнулась лишь уголком губ, после чего скрылась в густой чаще леса, оставив нас наедине. Хотелось с облегчением выдохнуть, но я быстро поймала себя на этом желании и остановилась. Ещё ничего не кончено.
— Послушай, — Ник бережно взял мою ладонь в свои и от этого прикосновения, привычные струны души вновь затрепетали, вспоминая былую любовь и заботу: — Она наверняка не уйдёт далеко, и я не могу помочь тебе просто сбежать.
Каримов заглянул в мои глаза, точно пытаясь нащупать, за что ухватиться, лишь бы получить желаемое. Худшим было то, что смотря на знакомое, почти родное, лица, все чувства, которые отчаянно я пыталась запереть под семью замками, стремясь уберечь семью от нового горя, предательски рвались наружу и бороться почти не оставалось сил.