Страница 12 из 81
Весь последующий за этим событием день прошел как в тумане. Только вечером смог отвлечься, когда я писал письмо родителям. Я переслал им девятнадцать золотых, и один оставил себе, на всякий случай, вдруг в дороге пригодится. В письме, на всякий случай, я отметил, что могу задержаться в школе, и не приехать домой на каникулы, так, чтобы родители не волновались.
Я рано лег спать, и встал больше чем за час до первого удара колокола. Я попробовал вновь заснуть, но у меня ничего не вышло. Я мучительно переворачивался с боку на бок, вскоре не выдержал и встал. Одевшись как можно аккуратнее, я также накинул и плащ, отправился за водой один. Охранник подозрительно посмотрел на меня, но спрашивать ни о чем не стал.
Говорят, что влюбленные иначе чувствуют время. Это — чистейшая правда, я начал волноваться уже в тот момент, когда только набрал ведра. Эрес, пришедший помочь, в одиночку унес воду. Когда светило полностью открыло свой лик, мое волнение переросло в тревогу. Арна никогда не заставляла ждать, скорее наоборот, обычно она ожидала меня, приходящего за водой.
Я простоял у родника до полудня, когда Обод наконец воссоединился со светилом, но девушка не пришла. Бежать одному? Но куда? Я решил, что нужно вернуться, но, хорошенько осмотревшись, сделал это своим излюбленным способом, пробрался по старой иве на крышу, а затем в окно комнаты, и прикинулся больным. Я знал, что Эрес не подведет, не выдаст меня. На занятиях я в этот день так и не появился.
— Не переживай, если бросила, друг. Девчонки они такие, им надо, чтобы парень рядом был, а ты ж только по утрам, да и то, с ведрами. Я позову докторов, а ты, не плошай, притворяйся качественно. Раскусят — не миновать наказания.
Но мне повезло — лекари, похоже, не были колдунами, и опыта у них было маловато. Они прописали мне некоторое количество мазей и снадобий, оставили все на полке с моими вещами, и сказали не вставать с постели два дня.
Но уже вечером я посетил картографию, сказав, что в порядке. И на следующее утро я вновь ходил за водой. И на следующее. И на следующее. И всю вторую треть месяца спелости, но никто не появился. Что бы отвлечься от гнетущих меня мыслей я усиленно занялся нашими уроками. Эрес утешал меня больше всех, наверное, он чаще других от слышал о моей любви, хоть ни разу ее не видел. А Гред расписывал всем, какая она красавица, что меня угнетало еще больше.
Чтобы не думать об Арне, я стал в три раза усерднее заниматься, все свободное вечера посвящал изматывающим тренировкам и построению стратегий самых безнадежных битв. Капитан Гариган не мог не отметить моего усердия и постоянно приводил меня в пример остальным гвардейцам, только подливая масла в огонь. Каждый раз оказавшись у источника, я искал свою возлюбленную глазами, или хотя бы знак ее присутствия. Но ничего не было. Это было так обидно, что всю злость я выплескивал в тренировки. Все чаще я чувствовал исходящий от себя запах колдовства. Я ощущал, как с этой обидой во мне копится энергия, которою я научился сдерживать внутри себя. Я не знал, как она работает, как выплеснуть ее. И однажды во мне накопилось так много силы, что она вырвалась.
Тем утром мне пришло письмо из дома. Мои деньги до родителей дошли, но незадолго до этого местный врач сказал моему отцу, что лечение бесполезно, и ему осталось жить не больше месяца.
И утром во время тренировочного боя с Раголом, которого у меня никогда не получалось побороть в равном поединке, чары вырвались на свободу. Сначала все было как обычно, Рагол пошел в наступление, а я не успевал переходить из защиты в атаку. Так случалось каждый раз, мой товарищ по корпусу, обладая атлетическим телосложением, хитростью лиса, и куда большим, чем я опытом, не только побеждал, но и делал это изящно.
Мгновение, и картина боя переменилась. Грань разума, штука сложная, с ней шутить опасно. Все стало ярко, резко, я не просто чуял, я видел все магические потоками, которые невидимыми обычному человеку волнами исходили из меня. Сначала поднялся ветер, затем все вокруг замерло. Но это было лишь на первый взгляд, в самом деле движение продолжалось, пылинки медленно отрывались от земли, словно были тяжелыми, меч Рагола двигался плавно, не торопясь. Скорость сохранил лишь я. Я не стремился к красивой победе, просто в тот момент, когда это произошло, я наносил нижний боковой удар, и вместо того, чтобы встретить блок, он, пройдя рядом с ногой, ударился в тупое оружие моего противника. Меч Рагола вылетел из его рук и разломился на двое.
Меня выдернуло из этого состояния столь резко, что я упал на землю. Волной подкатила тошнота, и меня вырвало. Я скорчился от боли в животе и голове, в бессилии что-либо сделать.
Теперь, когда все вокруг должны были начать снова двигаться, они застыли, и как изваяния смотрели на меня. Это было немного… странно.
— Гвардеец Одан. Кто вам позволил взять острый меч на тренировочный бой?
Я в шоке смотрел на свою руку, которая сжимал великолепный меч. Он был идеален для меня — рукоять лежала, словно мастер подгонял ее под мои пальцы, длина — чуть больше обычного. Этот меч был словно продолжение меня.
— Я не знаю, капитан.
— Я повторю вопрос, гвардеец — кто разрешил вам взять боевое оружие на тренировочный бой? Вы понимаете возможные последствия?
— Капитан, я не знаю, как оно оказалось в моих руках.
— Быть может вы вспомните, если вас хорошенько отлупить плетью? Завтра вы будете показательно наказаны. Я был о вас гораздо лучшего мнения, гвардеец Одан, а теперь буду думать над тем, не предстоит ли вам закончить нашу школу досрочно.
Так в моей жизни появился меч, который я сразу решил назвать Эсториоф. Красивое слово из древних книг — сверкающий. По правде сказать, меня мало волновало наказание. Единственное, чего я опасался, так это того, что он вновь станет тупой бессмысленной металлической дубиной, которой его сделали для учебных боев.
***
— Принимая во внимание заслуги Гола Одана, — после описания моего «безнравственного» и «нечестного» поступка во время тренировки, к которому присовокупилась возможная кража чужого имущества, капитан Гариган, вместо того чтобы просто назначить конкретное количество ударов по моей спине, продолжил свою речь странными оправданиями. Кого и когда интересовали мои заслуги? Я далеко не лучший ученик, не самый дисциплинированный и талантливый.
— Учитывая также и еще некоторые обстоятельства, я вынужден признать, что наказание в двадцать плетей излешне жесткое. Гвардеец Одан получит пять ударов, по обычной процедуре, не публично.
В этой короткой речи меня напрягли слова — «вынужден» и «некоторые обстоятельства». Почему глава нашей школы «вынужден». И какие обстоятельства помимо моего старания могли смягчить мое наказание? У меня нет здесь ни друзей, ни знакомых. Или отец Эреса как-то об этом узнал и решил помочь? Ну, об этом можно спросить самого Эреса, ведь никак иначе кроме как через сына, старший Хармотен не мог получить известия о моем наказании. Но так быстро? Я совсем запутался, и решил не думать на эту тему. Уж лучше подумать об Арне, о том, как мы с ней вновь непременно встретимся, о ее улыбке.
Энергия! Эти мысли были энергией, магией, которую я мог контролировать! Да пусть недолго, но я удерживал в себе сгусток этих мыслей буквально останавливал плеть, не давая ей рассекать мне кожу. Бедный старина Браш, колторому всегда поручали эту грязную работенку только пожал плечами, но для проверки ударил не пять, а шесть раз, чтобы удостовериться, что он всё делал верно.
— Крепкая у тебя кожа, — только и оставалось сказать ему, и я немедля направился на занятия.
В классе военной стратегии Эрес толкнул меня в плечо.
— Ты как? Живой?
— Дядя Браш не особо усердствовал, — соврал я, — мне везёт.
— На родник сегодня ходил я и Гред, и там кое-кого встретили.
— Кого?
— От твоей девицы, — прошептал он и сунул мне письмо, — Гред не врал, она и впрямь красивая. Покажешь, что пишет?
— Эрес, это всё-таки личное, — шикнул я, стараясь не привлекать внимание преподавателя.