Терновая цепь

– Разве ты не получил мое письмо? – спросил Мэтью, и Корделия резко обернулась к нему; она впервые слышала о каком-то письме, адресованном ее мужу. – Я тебе все объяснил…

– Да. Я получил его, – медленно произнес Джеймс.

Его пиджак был брошен на спинку стула, стоявшего рядом. Он сидел в рубашке и брюках, и одна подтяжка сползла с плеча. Корделия подавила порыв подойти к нему, поправить одежду, убрать со лба растрепанные волосы. Он безостановочно вертел в руках какой-то предмет – присмотревшись, Корделия разглядела в полумраке зеленую бутылку.

– Что-то случилось? – спросила Корделия.

Внезапно у нее что-то оборвалось внутри – она вспомнила о матери. О том, что Сона со дня на день должна родить. Но нет; если бы с матерью произошло что-нибудь, Алистер обязательно сообщил бы ей. Он знал, в каком отеле она остановилась.

– Ты приехал в Париж…

– Я приехал бы на неделю раньше, – негромко сказал Джеймс. – Я приехал бы в ту ночь, когда мы расстались, но мне пришлось задержаться из-за Люси.

– Люси? – У Корделии пересохло в горле. – Но что с ней могло… она здорова?

Джеймс наклонился вперед.

– Она покинула Лондон в ту же ночь, что и вы, – произнес он медленно, осторожно выбирая слова. – Это связано с Джессом Блэкторном. Отец велел мне ехать с ним, чтобы забрать ее домой. У нее все в порядке, – добавил он и поднял руку в успокаивающем жесте, – и она хочет поскорее вас увидеть. Я тоже хотел как можно скорее увидеть вас.

– Она бежала из Лондона из-за Джесса Блэкторна? – удивилась Корделия. – Потому что он умер? Но куда, зачем она могла поехать?

Джеймс покачал головой.

– Я не могу говорить об этом. Люси сама расскажет тебе.

– И все-таки я не понимаю, – вмешался Мэтью. На лбу у него пролегла тонкая морщинка. – Ты сказал, что последовал бы за нами в Париж, если бы не Люси… Но мы решили…

– Что ты будешь счастливо проводить время в обществе Грейс. – Произнося эти слова, Корделия испытала острую боль, как будто ей в сердце вонзился шип. Она стиснула зубы, чтобы не выдать себя.

Джеймс улыбнулся. Корделия никогда не видела, чтобы он так улыбался: горько, презрительно, но это презрение было обращено не на них. Казалось, он презирает себя самого.

– Грейс, – повторил он. – У меня нет ни малейшего желания провести хотя бы минуту в ее обществе. Она мне отвратительна. Я готов на все что угодно, лишь бы никогда в жизни больше не встречаться с ней. Корделия, Эффи рассказала мне о том, что ты видела…

– Ясно, – перебила она. Девушка испытала странное чувство, как будто парила высоко над полом и смотрела на себя со стороны. Рядом тяжело, как загнанный зверь, дышал Мэтью. Корделия продолжала: – В тот вечер мне не показалось, что она тебе отвратительна, Джеймс. Ты обнял ее и сказал…

– Я помню, что я сказал.

– Это было в тот вечер, когда я уехала в Париж, – воскликнула Корделия, – в тот самый вечер! И теперь ты смеешь уверять меня, что хотел последовать за мной?

Когда Джеймс заговорил, его голос был хриплым, мрачным и горьким, как воздух в царстве Велиала.

– Я примчался сразу, как только смог. Я хотел видеть вас обоих. Я подумал, что если я все объясню вам…

– Джеймс, – вмешался Мэтью. Его голос дрогнул. – Ты же не любишь ее.

– Я был полным идиотом, – вздохнул Джеймс. – Я готов это признать. Я ошибался насчет собственных чувств. Я ошибался насчет нашего брака. Я не считал его настоящим, но он был настоящим. Это самое реальное, что было у меня в жизни. – Он посмотрел Корделии в лицо. – Я хочу исправить свои ошибки, собрать и склеить осколки, вернуть все, что было. Я хочу…

– А тебе не приходило в голову задуматься о том, чего я хочу? – И Корделия сильнее сжала руку Мэтью. – Тебе, наверное, кажется, что я уже забыла, как на всех балах и вечерах ты смотрел только на Грейс, не обращая внимания на меня! Что ты целовался с ней уже после нашей свадьбы! Если я оскорбила тебя, уехав в Париж с Мэтью, что ж, мне жаль. Но я не думала, что мои поступки так интересуют тебя.

– Ты не думала, что твои поступки интересуют меня, – повторил Джеймс и взглянул на бутылку, которую по-прежнему держал в руках. – Знаете, я сижу здесь уже несколько часов. Я решил было выпить этой дряни, подумал, что это придаст мне храбрости, но на вкус она хуже самого смертоносного яда. Мне удалось сделать лишь один глоток. Как ты можешь вливать это в себя, Мэт, я не представляю.

Он поставил полупустую бутылку на стол, и Корделия только в этот момент заметила зеленую этикетку с белыми буквами: ABSINTHE BLANQUI.

Мэтью не шевелился.

– Это не его бутылка, – возразила Корделия.

Джеймс удивленно приподнял брови.

– Я взял абсент в его спальне…

«Нет», – мысленно произнесла Корделия. Джеймс, по-видимому, все еще не понимал, что происходит.

– Ты заходил в мою спальню? – прошипел Мэтью, и после этих слов надежда на то, что произошла какая-то ошибка, что алкоголь не принадлежит Мэтью, окончательно покинула ее.

– Я искал тебя, – объяснил Джеймс. – Я увидел абсент и шерри-бренди – наверное, надо было взять ликер, но, видно, я плохо разбираюсь в крепких напитках. Я… – Он взглянул на Мэтью, белого как полотно, потом на Корделию, и нахмурился. – В чем дело?

Корделия вспомнила вкус губ Мэтью, когда они целовались на мосту. Сладкий, как леденец… Шерри-бренди. Девушка выпустила руку Мэтью, прижала ладони к груди, сплела пальцы, чтобы никто не заметил, как они дрожат. Какой же она была дурочкой! Дурочкой, которую жизнь и смерть отца ничему не научили.

Она могла бы сейчас наброситься на Мэтью с упреками, накричать на него, назвать лжецом в присутствии Джеймса. Но он выглядел таким ошеломленным и несчастным. Мэтью стоял неподвижно, уставившись в одну точку, и только мускул подергивался у него на лице.

– Мне не следовало появляться здесь, – заговорил Джеймс, переводя взгляд с друга на жену.

В его глазах Корделия видела гнев, любовь, надежду и отчаяние. Она ощутила желание ободрить, утешить его и тут же возненавидела себя за это.

– Корделия, скажи мне, чего ты хочешь. Если ты хочешь быть с Мэтью, я уйду… исчезну из твоей жизни. Я не желаю причинять боль ни тебе, ни ему…

– Ты же знал, – прошептал Мэтью. – Я написал тебе в письме, что люблю Корделию. И вот ты являешься сюда, словно какой-то темный ангел, Джейми, говоришь Корделии, что она внезапно заинтересовала тебя как женщина…

– Ты написал только о том, что ты чувствуешь, – проговорил Джеймс, и его лицо покрыла смертельная бледность. – Мне нужно, чтобы Корделия сама сказала, с кем она предпочитает быть.

– Во имя Ангела, – застонал Мэтью, откинув голову назад. – Для меня нет и не будет избавления, да? Ничего хорошего в жизни, никогда…

– Прекратите.

Корделия вдруг почувствовала страшную усталость. Такая же, подобная морской волне, иногда накатывала на нее после сражения; ее как будто увлекало в морскую пучину, и она безвольно опускалась на дно, будучи не в состоянии сопротивляться.

– Я не желаю становиться причиной ссоры между вами двоими. Этого не будет. Если у вас появились какие-то разногласия, улаживайте их сами. А я пойду укладывать чемодан и завтра возвращаюсь в Лондон. Жаль, что ты проделал такой утомительный путь напрасно, Джеймс. Мэтью, мне тоже жаль… что я поехала с тобой в Париж. Это была ошибка. Доброй ночи.

Когда она закрывала за собой дверь спальни, из гостиной донесся голос Мэтью. Она никогда не слышала, чтобы тот говорил с такой горечью и злобой.

– Будь ты проклят, Джеймс.

Через несколько секунд хлопнула дверь номера. Мэтью ушел.

Джеймсу потребовалось минут пять или десять для того, чтобы набраться храбрости и постучать в дверь Корделии.

Он без особого труда разузнал у портье, в каком номере живут Мэтью и Корделия, сказав, что у него имеется сообщение. Поднялся на лифте, изобразил на двери Открывающую руну и принялся ходить по комнатам, искать их.