Страница 51 из 61
— Я люблю его, мам. — хрипло отзываюсь и опять заливаюсь слезами, роняя голову на колени.
— Кого его, Настя?
— А разве это имеет значение? Если скажу, то вы отпустите меня?! — срываюсь на вопли.
Слишком больно.
— Ты о том парне? Ну что за глупости, дочка? Ну какая любовь?
— Та, которую ни ты, ни отец никогда не поймёте и не примите! — ору, давясь вязкими словами.
— Так, всё, прекращай истерику! Вставай и приводи себя в порядок! Откуда эти глупости?! — взрывается с силой поднимая меня с земли, и тащит в дом.
Я должна существовать. Должна!
***
Даже не стараюсь выглядеть достойно, когда является Должанский. Вытираю слёзы и умываю лицо. Не переодеваюсь и не причёсываюсь.
Плевать. Для простого существования и этого уже много.
Спускаюсь в гостиную одновременно с входящим в дверь Кириллом. Ничего не чувствую. Совсем.
— Привет, Настя. Ты чего так выглядишь? Что с тобой? — разглядывает опухшее лицо, а потом прижимается к губам.
Стирает с них последний поцелуй Артёма.
Не позволю.
Упираюсь в грудину ладонями и с силой отталкиваю от себя.
— Что ты делаешь? — шипит ошарашенно.
— Не видишь, что мне плохо, что ли?! — брякаю зло.
— Настя второй день себя плохо чувствует. — входит мама.
А я снова не понимаю, что чувствую сейчас: благодарность, что остановила это, или злость, что не позволила покончить с этим раз и навсегда? Сейчас я готова была высказать жениху всё, что накопилось. Внутри всё на разрыв.
— Почему сразу не сказала? — спрашивая, опускает руку мне на рёбра и притягивает ближе.
Рывком отлетаю от него.
Всё же что-то живое во мне ещё осталось. Ненависть. Жгучая, чёрная, яростная ненависть.
Только на ней и вытягиваю весь вечер. В разговорах не участвую. К еде не касаюсь. Зато выпиваю четыре бокала вина и, покачиваясь под офигевшими взглядами Кира и родителей, тащусь в свою комнату. Не раздеваясь, падаю на кровать лицом вниз.
"Поговори со мной, малыш! Что случилось?! Что происходит?!"
— Артёёёём! — вою в матрац.
Едва оказалась в спальне, всё началось по новой. Боль, тоска, одиночество. Ненависть отступила, стоило перестать видеть родственников, уступая место уже такому знакомому, но тяжёлому отчаянию.
Господи, как же я по нему скучаю. Впервые за несколько дней не касаюсь его больше суток. Не дышу его запахом. Я больше вообще не дышу.
В мой захмелевший мозг врывается мысль, о которой я завтра наверняка пожалею. Но иначе не вывезу.
Спрыгиваю с постели и хватаю телефон. Зажимаю блокировку, пока экран не загорается. Едва прогружается система, начинают сыпаться сообщения.
"Абонент Артём Северов звонил вам сто семьдесят три раза".
"Абонент Вика звонил вам двадцать семь раз".
Сто семьдесят три звонка, на которые я так и не ответила…
Всхлип. Боль. Разрыв.
Падаю на подкошенных ногах. Сдираю кожу на спине об угол комода.
Не больно.
Сто семьдесят три…
Северов набирал меня раз за разом.
В мессенджер пока не захожу, хотя и вижу больше трёхсот сообщений. Не готова.
Смотрю на время звонков. Первый в 9:17 вчера. После него звонки сыпались весь день, вечер, ночь, следующие утро и день. Последний четыре минуты назад.
Рыдаю взахлёб. Давлюсь и кашляю.
Очень-очень больно.
А какого Артёму? Что он чувствует? Что думает теперь обо мне?
Мобильный начинает вибрировать, и на экране появляется Северов. Как и вчера, плачу, пока не гаснет свет. Тут же прилетает сообщение. Открываю.
Хуже уже всё равно не будет.
Артём Северов: Что, блядь, происходит, Настя? Возьми трубку! Ответь на сраный звонок!
Вибрация и любимое лицо.
Сброс.
Не могу.
Артём Северов: Что ты делаешь? Ты что, блядь, делаешь, Настя?
Сама не знаю.
— Прости, Тём. Но лучше ненавидь меня, чем страдай так же, как я.
Звонок.
Сброс.
Звонок.
Сброс.
Голосовое.
Я не должна его открывать. Не должна слушать. Не выдержу.
Палец на плей, и по комнате расплывается уставший, надломленный и хриплый голос Артёма.
— Что же ты делаешь, Насть? Что происходит? Если с предками проблемы, только скажи. Я заберу тебя оттуда. Всё для тебя сделаю. У тебя всё будет. Больше, чем у тебя, блядь, было. Я тебя… Сука! — громкий выдох. Судорожный вдох. Звук разбивающегося стекла.
Всхлип. Крики. Бью кулаками в пол. И от этого не больно. От другого на куски.
Вижу, как Северов стоит с телефоном в спальне и разбивает зеркало. Как стекает кровь по его руке.
Открываю окно и вою, как раненный зверь.
— Что ты творишь со мной, родная? Я же живу тобой. Понимаешь, блядь, живу! Дышу тобой. Сгораю нахуй. Что ты делаешь? Что творишь, Настя?! Ответь, блядь, на звонок! Поговори со мной! Мы всё решим! Со всем, сука, разберёмся! Если боишься, то я сам порешаю!
Засовываю в рот кулак, чтобы не скулить.
— С твоими разберусь. И с Должанским. Всё ради тебя! Понимаешь, блядь? Ради тебя, Настя! Я же тебя! Блядь! Сука! Твою мать! Ты и сама всё знаешь! Да ёбаный рот! Я люблю тебя!!! Слышишь, Настя?! Ты, блядь, слышишь меня?!
"Я люблю тебя…"
— Господи, как теперь жить? Как, блядь, жить?! — опять реву, разрывая ночь.
И плевать, если слышат родители, Кир, соседи. На всех плевать.
Почему так больно?
Звонок.
Не могу.
Не отвечаю, но и не сбрасываю.
Тёмный экран.
Голосовое. Сорвавшийся голос, будто он долго кричал.
— Знаю, что ты прослушала сообщение. Теперь ты знаешь. Если не любишь, то скажи прямо. Я пойму. Приму, блядь. Не впервой дерьмо таскать.
Несколько раз вытираю влагу с экрана, когда пишу. Непослушными пальцами отправляю.
Настя Миронова: Всё кончено, Артём.
Не успеваю даже вздохнуть, когда прилетает ответ.
Артём Северов: Почему? Что не так? Что я, сука, не так сделал?
Настя Миронова: Я поняла, что всё это было ошибкой. Я люблю Кирилла.
Захлёбываюсь и тону. Рыдаю и скулю. Реву и глотаю слёзы. Скребу ногтями пол, пока на нём не остаются кровавые полосы и ошмётки ногтей.
Звонок.
Жду, пока сорвётся.
Голосовое.
Боюсь, но включаю.
— Лжёшь, Настя! Ты не любишь его! Ты меня, блядь, любишь! Меня! И никого больше! Какого хуя ты вытворяешь?! Что, блядь, несёшь?!
Чувствую его боль в этих словах. Забираю себе. Добавляю к своей. Множу. И умираю окончательно и безвозвратно, когда записываю голосовое сообщение ровным безэмоциональным тоном.
— Я не люблю тебя. Если надо, повторю тебе это в лицо. Я люблю своего жениха. Встретимся завтра у въезда в академию, и я скажу тебе в глаза.
Артём Северов: Во сколько?
Настя Миронова: В час дня.
Отключаю телефон и смотрю на часы. Жить мне осталось пятнадцать часов. А потом конец.
Глава 28
Я горю. Перегораю. Ветер растаскивает пепел.
Высаживаю Настю у дома, но в академию не еду. Стою ещё минут пятнадцать, ожидая непонятно чего. Завожу мотор и еду на учёбу.
До 9:00 торчу во дворе.
Панамера так и не появляется. Звонок. Мироновой всё нет.
Жду ещё какое-то время. Звоню. Не отвечает.
Мотор разрывается в предчувствии какого-то пиздеца.
Может, ещё с предками разбирается?
Даю время. Даже, сука, руки трясутся, когда набираю через полчаса, а ответа всё так же нет.
Пишу месседж.
Артём Северов: Ты где, малыш? Что случилось? Ответь мне!
Доставлено, но не прочитано.
Опять звоню.
Тишина.
Пишу новое.
Артём Северов: Насть, только слово, и я приеду за тобой. Блядь, маленькая, ответь.
Растаскивает на куски, когда и это сообщение доходит, но так и остаётся неоткрытым. Так же, как и десяток следующих. Как и все неотвеченные звонки. Каждый раз слушаю гудки, пока в трубке не раздаётся роботизированный голос:
— Этот абонент не может ответить на ваш звонок. Пожалуйста, перезвоните позже.