Страница 8 из 81
Я настолько погрузился в мысли, что не заметил хвоста. Похоже, вели меня с самого порта. Увидели, что сошедший на берег матрос отделился от товарищей, и решили поживиться. Глупцы, рассчитываете на карманы полные серебра? А горсти медяков в глотку не хотите?
- Матросик, такой молодой, такой славный, куда торопишься? Остановись, поговори со мной. Слышал про ночь любви, которую способны подарить смуглые южанки? О да, мы горячи, как горячи самые жаркие ночи Адалии.
А вот и обещанная Рогги шлюха, страшная, как рыба-демон, извлеченная из воды. Побитая, вонючая и возможно даже смуглая, только под слоем грязи этого не разглядеть. Над верхней губой скопились прозрачные пузырики – верный признак «плохой» болезни. Я не собирался с ней спать, а остановился лишь по одной причине - изучить улицу за спиной.
Сколько же вас, сколько… Вроде бы один - ошивается на углу дома. Причем делает это столь неумело, что даже шлюха обратила внимание на сутулую фигуру оборванца. На профессионального грабителя не похож, а это значит есть шанс, что он работает в одиночку. Да и не станут банды потрошить вновь прибывших матросов. Никому это не выгодно: ни купцам, ни лихим людям, ни городу. Всегда найдется легальный способ обобрать пьяного матроса, самого готового расстаться с деньгами – ты только помани. Значит типчик залетный, решил руки погреть на жару.
- Эй, матросик, подожди. А как же ночь любви? – послышался за спиной разочарованный голос шлюхи. – Ты куда?
Куда-куда, под ближайшую арку, поросшую сухим плющом. По всем понятиям внутри должен был быть тупик: дворик, окруженный стенами или глухой закоулок. Оказалось второе – что ж, так даже лучше: меньше свидетелей.
Внутри навалена куча мусора, бывшая когда-то стройматериалами, но за давностью лет превратившаяся в труху. Гнилые доски, солома, битый кирпич и остатки черепицы - все это когда-то давно имело цену, а теперь превратилось в хлам, который жалко выкинуть – авось пригодится. Замираю у стены здания напротив и за неимением лучшего изучаю ветвистую трещину. Прореху пытались заделать глиной, но та потрескалась, местами покрошилась, обнажив ломаные края кирпичной кладки. В Ровенске за подобное рукожопие давно бы на смех подняли, а здесь ничего - сойдет, потому как климат мягкий на многое позволял смотреть сквозь пальцы.
Позади раздались быстрые шаги – а вот и мой преследователь. Он явно торопился, спеша захлопнуть ловушку. Даже бежал, судя по сбивчивому дыханию. И вот теперь единственный выход в виде арки располагался за его спиной.
- Кидай монеты на землю!
Мои глаза делаются круглыми от испуга. Во всю таращусь на оружие, зажатое в чужом кулаке. Что это нож или заточка? Никак не пойму – рука клиента постоянно дергается, мешая рассмотреть.
- Кому сказано, вытряхивай… Порежу!
Трясущимися пальцами лезу в карман. Зачерпываю горсть монет и швыряю грабителю под ноги. Медные кругляши россыпью падают на землю, утопая в густой пыли.
Взгляд у мужика становится жадным, словно у голодного путника, дорвавшегося до еды. Он переводит взгляд с монеты на монету, беспрестанно бормоча:
- Еще, еще давай… Карманы проверю… порежу. Все вытряхивай, все.
В конце концов разум его не выдерживает и начинает плыть от вида богатства, валяющегося под ногами. Горе-грабитель присаживается на корточки и начинает шарить ладонью по земле. Про угрозу не забывает, выставив руку с ножом вперед. Только толку от него, когда взгляд вниз направлен.
Делаю пару быстрых шагов вперед и что есть мочи пинаю опущенную голову. Незадачливый грабитель валится на спину, издав странный звук, больше похожий на всхлип ребенка. Дергается, пытаясь шевелиться, но пропущенный удар слишком силен. Все - клиент выбыл из строя, по крайней мере на ближайшие десять минут. Этого должно хватить чтобы обшмонать тело и скрыться. Первым делом берусь за нож и матерюсь в расстроенных чувствах. Это даже не заточка – всего лишь шило, с потрескавшейся деревянной рукоятью. И на что я рассчитывал, на откидной нож с клеймом гарденских оружейников?
Вот незадача… С досады вгоняю погнутое шило в ладонь мужичка. Тот мигом приходит в себя, открывает рот, чтобы издать громогласный вопль. Пришлось заткнуть несостоявшегося грабителя, коротким ударом отправив в беспамятство.
Быстро собираю разбросанные по земле монеты. В карманах жертвы нахожу еще пару медяков. На многое и не рассчитывал, а вот нож… жаль. В Ровенске ни один уважающий себя шкет без лезвия на дело не выйдет. Это как клинок у рыцаря или золотая цепь на теле дородного купца – вещь статусная. Свои же засмеют, если будешь с шилом в кармане разгуливать. В лучшем случае, а в худшем – это же шило в задницу и засунут, и выгонят взашей, чтобы банду не позорил.
Я вынырнул из-под арки, отряхивая грязные ладони. Пыли вокруг собралось - немерено, что в заброшенном сарае. Не выдерживаю, и начинаю громко чихать, привлекая внимание шлюхи. Да и плевать, пускай смотрит. Никто не будет искать залетного матроса с вновь прибывшего корабля. Город большой, а лежащий в глухом закоулке человек – маленький. Отброс, которому глотку перережь, никто не заметит, а то и вовсе спасибо скажут.
Поэтому отворачиваюсь и быстрым шагом начинаю подниматься вверх по улице – рынок ждет.
Торговая площадь Святой Мади удивила размерами. Я ожидал от заокеанского города чего-то более грандиозного, а в итоге получил уменьшенную копию базара в Лядово. Все те же палатки с крикливыми торговцами, зазывающими покупателей. Сладкие дыни, пузатые арбузы, пахнущий хвоей маранг. Были и совсем уж фрукты диковинные, которые до сей поры видеть не приходилось, не то что попробовать.
- Вкусный спелый хаштым, только-только с берегов юга. Нежный, как руки любящей матери, и сладкий, что медовая патока. Молодой человек, не проходите мимо, попробуйте. Вкусите первую ягоду, и вы уже никогда не сможете отказаться от столь изысканного лакомства.
Чему жизнь меня научила, так это не тянуть в рот всякое непонятное. Особенно то, к чему вырабатывается стойкая привычка. А ну как заморский фрукт окажется хуже опия? И буду потом валяться в грязи, пуская слюни. Нет уж, за другим сюда пришел, значит и другое искать буду.
Обойдя весь рынок, но так и не найдя нужного, свернул на узкую улочку, идущую вверх по склону. Здесь и дома побогаче, и вони поменьше и стража на глаза попадаться стала. Пару раз меня останавливали, интересуясь кто такой и с какой целью направляюсь в верхнюю часть города. Пришлось признаться, что ищу подарок девушке, какие-нибудь безделушки, вроде заколок. А еще хороший качественный нож, который купить средства не позволяли, если только стащить. Впрочем, о последнем я благоразумно умолчал.
Усатый стражник направил меня на соседнюю улицу – красивую, с ленточными фонарями, переброшенными через крыши. Первые этажи домов оказались заняты всевозможными магазинчиками. Череда выдраенных до блеска витрин, покрытых красивыми надписями и рисунками. В некоторых горели огни несмотря на светлое время суток. И не просто горели – мигали, отбивая беззвучный ритм.
Я тренькнул дверным колокольчиком и зашел внутрь, пораженный увиденным. Маленькие лампы подмигивали мне, гасли, а потом вновь загорались. Бежали друг за другом, проносились из одного угла помещения в другой, словно луговые светлячки.
- Удивлены? – хозяин магазина был явно доволен произведенным эффектом.
- Это… это магия? – только и смог, что выдавить.
- Можно и так сказать. Перед вами выставочный образец, привезенный с самого Нового Света - называется гильянда.
- Гиль-ян-да, - повторил я, пробуя незнакомое слово на вкус, – а на чем оно работает?
- Угадайте.
- На жиру?
- Нет.
- На светильном газу?
- О, я смотрю вы человек образованный, про газовые фонари уже знаете.
Не то чтобы знал… Купец Хнычкин в позапрошлом году решился выставить новинку на площади. Ну народ и ломанулся со всех сторон, посмотреть на невиданное чудо света. Бока друг другу намяли, кто-то кошельков лишился, а кое-кто и жизни, затоптанный любопытной толпой. Больше тот фонарь на площади не появлялся, а купец Хнычкин по слухам выставил целый сундук золота в качестве повинной. Только сомневаюсь я, что был сундук. Кто же за жизнь простого горожанина больше двух крон даст. А их там погибло от силы полсотни. Вот и выходит, что не сундук, а маленькую шкатулку, из которой половину городской казне причитается в качестве налогов.