Диагноз

— Как девочка, ты должна меня понять, — заявила она.

Оказалось, что в гости из другого города приехала Оксана с мужем и ребёнком, так что Ларисе Анатольевне не терпелось собрать всех детей на семейный ужин. Глава семейства обещался быть позже, поэтому мы разбрелись кто куда и соскучившиеся за время разлуки родственники смогли пообщаться.

Единственный в нашей компании ребенок выбрал себе в жертвы почему-то меня, аргументируя это тем, что я “Новая”, а “Старые” ему надоели. Вика таки затащила меня к себе в комнату и ее даже не смутило наличие у меня любопытного “Хвостика”. И мы около часа выбирали ей наряд на первый в ее жизни благотворительный вечер, который она организовала в помощь приютам для бездомных животных. Сергей коротко рассказал, выкрав меня у “хвостика” и сестры, что за короткий промежуток времени, Вика смогла набрать колоссальное число добровольцев в свою команду “Миротворцев”.

***

Сергей

Ее тонкая просторная рубашка трепетала на прохладном ветру, и я поспешил закрыть окно, напротив которого мы и стояли. Лена глазами изучала мою комнату, в которой никто ничего даже не думал изменять, хотя не жил я здесь уже очень давно.

Мы подумывали остаться на ночь у родителей — небо становилось все страшнее и страшнее, пугая неестественным иссиня-черным цветом. Ветер гонял по пустому двору золотые листья.

Я любовался ею.

Мне было плевать, что там за окном вот-вот начнется что-то страшное. Я знал, что она рядом и когда начнется буря, я смогу успокоить, обнять и согреть.

Единственное, чего я боялся — это то, чего в тайне от меня боится сама Лена. Мы как маленькие дети закрывали руками глаза: “Не вижу — нету” и отказывались верить в неизбежное. С каждым днем она все отчаяннее цепляется за жизнь, и я вместе с ней. Что-то очень тяжелое и болезненное внутри нашептывает мне по ночам, когда я лежу рядом с ней без сна, что умрет она — и моя жизнь закончится тоже. Я четыре года жил ей одой, а она даже не догадывалась.

Я никогда не дарил ей цветы, мы никогда не смотрели вместе фильм, и я хочу успеть это сделать. Хочу показать свое любимое место за городом, свозить к океану и канадским горам. Так много всего хочу успеть…

— Ты чего? — спрашивает она, с недоумением разглядывая мое лицо и я просто теряюсь, потому что я не должен сейчас обо всем этом думать, а она не должна видеть мои страхи, только позитив, только радость.

— Да вот думаю, — задумчиво изрекаю, с видом мыслителя поглаживая подбородок, — Нас будут искать, если мы пропадем на полчасика.

— А раньше ты мог дольше, — фыркает она и я невольно улыбаюсь тому, какой иногда язвой она бывает, — И больше.

— Мне засечь таймер? — изгибаю бровь и поймав за руку, притягиваю к себе.

— Секундомер, — ехидно отвечает она и я уже было выплевываю нечто настолько ехидное…

Как дверь открывается, я это замечаю боковым зрением и в проеме появляется Оксана, которая краснеет, бледнеет и неловко потоптавшись, сообщает что:

— Мне не хотелось вас прерывать, но отец уже приехал, и мама зовет всех к столу, — выговаривает кое-как она и мигом скрывается в коридоре.

За три года в браке она так и не набралась ни капли наглости, а было у кого поучиться — хотя бы у свекрови, с которой один раз неприятно пришлось поговорить даже мне. Сестренка была не готова к реалиям жизни и не ожидала, что за словом “БРАК” кроется неведомое ей чудовище, готовое ежесекундно пасти любимого сыночку, а то не приведи Господь его женушка обидит. Оксана уже была на первых месяцах беременности и в дом родителей бежать побоялась — мама только отходила от первого инфаркта в своей жизни, и сестренка побоялась сделать хуже. Поэтому она прибежала ко мне просить политического убежища. После моего личного разговора с Любовью Георгиевной молодая пара уже три года живут прекрасно. Хотя я никогда не одобрял ее выбор, но любовь зла, как говорится.

Вниз мы спускались, дурачась и обмениваясь любезностями. В столовой нас уже все ждали, и вечерняя трапеза началась незамедлительно.

Давно у нас не было таких шумных и веселых вечеров всей семьей. Лена, так идеально вписывающаяся в нашу компанию, довольно быстро освоилась и нашла общие темы с девочками, в числе которых была и мама, кажется позабывшая вообще о своем возрасте, веселая и будто помолодевшая на глазах.

Наверное, Лене не хватало таких душевных моментов в детстве и, если бы не брат, которого она так любит и о котором всегда нежно отзывается, я даже представить не могу, какой бы в итоге она была.

Упускаем момент, когда по стеклам начинают стучать крупные дождевые капли, а небо расчерчивает яркая ломанная полоса, озаряя сырую землю холодными вспышками. Первый раскат грома особенно громкий, пугает моего племянника и Оксана, извиняясь, уходит с ним наверх, чтобы уложить спать, а мне что-то не дает покоя. Какое-то нехорошее предчувствие, заставляет меня бросить обеспокоенный взгляд на Лену и увидеть хмурое выражение лица.

— Что такое? — интересуюсь тихо, — Тебя что-то беспокоит?

— Голова очень болит, — не хотя признается она и виновато опускает голову.

— Почему ты мне сразу не сказала? — касаюсь щеки рукой и заставляю смотреть на меня, — Лен, ты горячая.

— Сереж, — неуверенно завет она.

— Лена, ты меня пугаешь, — подбираюсь ближе и подняв лицо, замечаю, как она бледнеет, а в следующую секунду, ее глаза закатываются, а тело становится безвольным.

Успеваю перехватить и поднять на руки, прижимая к себе. Только не это! Нет!

— Сережа, — испуганно кричит мама, — Я вызову скорую!

— Нет, — возражаю и обращаюсь к отцу, — Пап, подгони машину к выходу, скорая будет долго ехать!

Отец скрывается на выходе так скоро, что едва ли все слышит. Кутаю Лену в свое теплое пальто, а мама держит над нами зонтик пока мы добираемся до машины.

На заднем сидении мне плохо видно дорогу, но я доверяю отцу, как себе. Ежесекундно проверяю ее дыхание и каждый раз радуюсь — дышит. Не знаю, когда мама успела сесть на переднее пассажирское сидение, ведь отчетливо помню, что отец велел остаться дома.

С ужасом считаю минуты до прибытия в больницу и прижимаю к себе бережно бессознательное тело. Кажется мне до ужаса хрупкой и болезненно маленькой. Мой разум играет со мной злую шутку, подкидывая образы самого страшного исхода.

Не помню, как оказался в приемном отделении и как передавал ее врачам на стерильно-светлую каталку. Естественно, дальше приемных покоев нас не пустили. Мама что-то успокаивающе мне говорит, а я как в тумане даже не понимаю что, но позволяю себя усадить на одну из обитых кожей лавок.

Они сидят рядом и не отходят он меня. Нестерпимо зудит закурить, но я никуда не отхожу от этих треклятых двустворчатых дверей.

— У Леночки были проблемы со здоровьем? — тихо интересуется мама, поглаживая меня по голове.

— Месяц назад у нее нашли опухоль в голове, — не хотя давлю из себя.

— А лечение? — после недолгого испуганного молчания, уточняет она.

— Слишком поздно, — каждое слово комом в горле.

— Ты знал о ее диагнозе, но все равно остался рядом, — негромко проговаривает отец, но без осуждения, что-то другое в его голосе, и я поворачиваю голову. В его взгляде гордость и сочувствие, он одаривает меня грустной улыбкой и сжимает плечо.

Проходит целая вечность, прежде чем эти светлые двери вновь распахиваются. Проходит целая вечность, прежде чем я вновь вижу врача. Он стягивает маску с лица и тяжело вздыхает.

Эпилог

Сергей

Холодные порывы ветра лижут онемевшие от холода скулы и пробираются под широкий воротник кожаной куртки. Сжимаю в руках длинные твердые стебли и их шипы впиваются в замерзшую кожу моих ладоней. Темно-алые, почти черные пышные бутоны кажутся тяжелыми. Она их так любила…

Опускаюсь напротив гранитного камня, на котором самая светлая из всех фото, что я мог найти. Эту фотографию сделал я. Сделал в самый счастливый день в своей жизни. В тот день она сказала, что любит меня.