Диагноз

— С лимоном? — уточняю, не сдержав легкой, едва обозначившейся улыбки.

— С лимоном, — кивает и отстраняется, разглядывая мое лицо.

— И с медом? — вновь уточняю, но эта маленькая словесная игра меня немного успокаивает.

— И с медом, — касается губами кончика носа и поднимается с пола, направляясь на кухню.

А я так сильно не хочу, чтобы он уходил, что плетусь за ним безмолвной тенью, натянув на спину теплый плед, в который он сам меня закутал несколько часов назад. Забираюсь на высокий барный стул и упираюсь коленками в основание стойки.

— Ты считаешь меня сволочью? — тихо спрашиваю, уложив на узкую столешницу руки и поверх них свою тяжелую в последнее время голову.

— Чего? — удивился он и обернулся, оторвавшись от плиты, которую собирался включить еще секунду назад, — Почему я должен тебя ею считать?

— Ну, — не знаю, какие бы слова точно передали то, что мне хотелось бы и долго их подбираю, пока он продолжает возиться с чаем для меня, — Я не имею ни малейшего желания идти на похороны к собственному отцу, — перечисляю то, что ему итак известно, — Я не проронила ни слезинки, я даже не могу сказать, что мне жаль, — опускаю глаза на столешницу и вижу в ней тусклые блики от прорывающихся сквозь неплотно запахнутые занавески лучи, — Раньше я была уверена, что несмотря на все, что между нами было, я все ещё продолжаю их… любить. А сейчас я уже не уверена.

— Знаешь, — вздохнул мужчина, достав из шкафа аккуратную баночку с изображением пчел, — По-моему, это ты считаешь себя сволочью, потому что не чувствуешь того, что люди обычно чувствуют, теряя близких. Ты не переживаешь так, как от тебя этого ожидают, но ты и не должна. У тебя и твоих родителей не та история.

— Все равно погано, — зарываюсь носом в пушистое одеяло, с которым я уже срослась, как со второй кожей и ни за что из нее не вылезу.

— Я знаю, — вздыхает и касается моей раскалывающейся головы, зарывается пальцами между прядок и мне становится легче, потому что легкий массаж разгоняет осточертевшую боль, жаль только, что стоит ему прекратить и вернуться к вскипевшему чайнику, как боль возвращается, — Тебе не будут звонить?

— Вряд ли, — пожимаю плечами, — Думаю, им даже на руку, что я не приду. А ещё там наверняка будет мой несостоявшийся жених, так что…

— Куда же без него, — понимающе хмыкает и вдруг спрашивает, — Много у родителей друзей?

— У них никогда не было друзей, — возражаю, точно зная, о чем говорю, — Коллеги, партнеры, родственники… Но не друзья.

— А почему ты мне о своих друзьях не рассказываешь? — спрашивает он и опускает передо мной кружку с ароматным чаем, умело пытается перевести тему, отвести меня от этого всего.

— Потому что у меня их нет, — пожимаю плечами я, — Ты видел со мной рядом хоть одного? — интересуюсь, выдавив из себя саркастическую улыбку, — Так что, на моих похоронах будешь только ты. А мне больше никого и не надо.

— Ни за что не поверю, что у тебя ни одного друга нет, даже самого завалявшегося. — возражает и уже ловка делает сытные бутерброды.

— Пытаешься меня отвлечь? — невольно улыбаюсь и отпиваю из кружки совсем чуть-чуть, опасаясь обжечься.

— Хреново выходит, да? — ставит рядом со мной тарелку с бутербродами.

— Спасибо, — касаюсь его руки своей, и он тут же перехватывает, крепко сжав мою, — Помнишь, ты спрашивал как-то про первую любовь?

— Ты сказала, что расскажешь когда-нибудь, — кивнул он, припоминая один из пьяных разговоров.

— Мы познакомились в первом классе, — начала я, — На первом уроке второго сентября я отобрала у него карандаши, а он дернул меня за косичку, я изрисовала его тетрадь, а он кинул в меня стеркой, к концу четвертого урока мы были лучшими друзьями, — такие далекие воспоминания, уже даже не вызывают грусти, только ностальгию, — Мой отец не хотел, чтобы я дружила с Димой, потому что его отец работал на заводе. Димин отец не хотел, чтоб он со мной дружил, потому что считал нас буржуями.

— А вы? — уточнил Сергей, странно на меня смотря.

— А нам было пофигу, — отпиваю немного и становится немного легче говорить, — Однажды отец запретил Диме приходить на мой день рождения, даже в комнате его запер, так Димка в окно сиганул с третьего этажа, только чтоб не пропустить мой праздник. И мы все время были вместе, наши пути только в университете разошлись. Он поступил в более престижное место, а потом уехал покорять Америку. Сначала звонил каждую неделю, потом раз в месяц, потом просто присылал поздравления с праздниками.

— Сдулась первая любовь, — презрительно фыркнул мужчина, — Даже если для него ты была просто другом, он даже не знает, что его друг болен. А когда ты умрешь, он так и будет посылать тебе поздравления с праздниками, потому что он даже не будет знать?

— Меня это уже не беспокоит, Сереж, — покачала головой я, — Он даже не мой типаж…совсем.

— И какой у тебя типаж? — с любопытством уточнил он.

— В зеркало загляни, — только и буркнула я, пряча улыбку в кружке.

Сергей улыбнулся довольно и обойдя стойку, остановился за моей спиной. Уложил подбородок на плечо и обвил руками живот, пробравшись под одеяло.

— А давай съездим на кладбище ночью? — вдруг спросил он, чем вызвал у меня ступор.

— Ты с ума сошел, зачем? — с недоумением спросила я, пытаясь заглянуть ему в лицо, но это было сложно.

— Купим венок, ты сможешь попрощаться с отцом без свидетелей. Тебе это нужно, Лен, — теплые губы коснулись моего виска.

— Может, и нужно, — признала я. — Но не ночью же! На кладбище ночью нельзя появляться.

— Ты это готам скажи, они посмеются, — насмешливо фыркнул мужчина, — И потом, мы же можем в твой предсмертный список включить посещение кладбища ночью? — предложил он, а потом добавил, смеясь, — Я возьму с собой свечки, простыню…

— А это-то зачем? — я прикрыла глаза ладонью, пытаясь уместить все это в голове без вреда для рассудка.

— А вдруг там и правда будут готы? — вдохновленно заговорил он, — Всегда мечтал посмотреть, как они бегают.

***

Голова болела так сильно, что я едва сдерживалась, чтобы не взвыть. Вчера весь день у меня плыло перед глазами, я грешила на то, что те три дня, когда была вся эта пред похоронная суета, я почти ничего не ела, но сегодня проснулась с жуткой головной болью, и как бы мне ни хотелось приписать причиной магнитные бури, я понимала, что, скорее всего, допрыгалась. Началась та стадия, которой меня пугал доктор. Головокружение, боль, галлюцинации — и это только самое приятное из списка.

А еще Сергей разрывался между мной и звонками по работе, отказываясь уезжать по делам лично и оставлять меня одну. И как бы приятно мне до слез ни было, я понимала, что это неправильно, а потому…

— Ты не обязан все время со мной сидеть, — проговорила я, стараясь держать голову прямо, — И поверь, мне будет легче, если в непосредственной близости от меня не будет трезвонить телефон, — заверила я его, пытаясь скорчить возмущенную мордашку.

Сейчас меня действительно раздражал любой звук, даже звук собственного голоса, но только не Сережа. Я бы, наверное, вытерпела бы даже, реши он в караоке спеть.

— Ладно, — кивнул он, нехотя сдаваясь, — Вся эта катавасия займет дня два, не больше, обещаю, что буду хранить тебе верность и совокупляться только с отчетами, — пообещал он, но в следующую же секунду обеспокоенно заглядывал в лицо, склонившись надо мной, — Слушай, а ты уверена, что все в порядке? Может вызвать врача?

— Мне хочется разбежаться и впечататься головой в стенку, — честно ответила я, — Когда она лопнет, болеть хотя бы перестанет… — хмыкнула я, но увидев, как округляются его глаза, засмеялась, — Иди, Сереж, чего ты? У меня будет время себя пожалеть и попроклинать злодейку-судьбу.

— Только не увлекайся, — хмыкнул Сергей, нежно коснувшись моих губ своими и нехотя поднялся, скрываясь в прихожей, — Звони мне, если будут изменения, тебе что-то захочется, или просто поболтать!