Страница 71 из 75
Холла вынула палочку из петлички в юбке:
— Клинелли! — и грязная посуда, расставленная по столешницам, сложилась в штабеля у раковины, тряпки подлетели, начав собирать пыль и оттирать застывшее пролитое вино с поверхностей.
— Ты что, не могла сама прибраться, если их распустила? — спросила Холла, подбирая закатившееся под стеклянный стол на шестерых зелёное яблоко.
— Я вроде бы не ношу наволочку, — тряхнула недовольно платиновыми волосами Аржена, наклоняя бутылку Шабли к бокалу, — и тебе бы не советовала уподобляться прислуге со своими бытовыми фокусами!
— Ты собиралась тут зарасти грязью в таком случае? — Холла протёрла яблоко подолом и откусила. Оно было чрезвычайно сладким, с едва заметной кислинкой кожицы, добавляющей плоду яркости вкусовой палитры.
— Это уже не моя забота. Мы продали дом и переезжаем в Уэльс. Там гораздо дешевле земля, — огорошила мать, отпив добрую половину бокала. — У нас кончаются деньги. Отец говорит, что мы будем, — её лицо презрительно скривилось, — дауншифтить. Уже очень давно ничего ценного не продаётся из наших коллекций. Не то, чтобы ты когда-то этим интересовалась, — пробубнила она в сторону. — Будем жить на вырученное от дома. А магазин… тоже выставлен. Только вот никто не хочет его покупать за такую цену. Так что придётся тебе начать задумываться о том, чтобы помогать семье сразу после школы.
Как бы ни была потрясена Холла новостями, улыбка не смогла не прорисоваться на её восковом лице. Кажется, родители совершенно не представляют, что есть дауншифтинг. Мать, должно быть, думает, что это означает готовить еду без помощи двух служанок.
— И за какую же цену вы выставили магазин?
— Сто пятьдесят тысяч галлеонов.
— Да вы с ума сошли! — всплеснула руками Холла.
— А ты в чём-то разбираешься будто, глупая зельеварка! — щеки Аржены вдруг полыхнули алым, и она шумно поставила бокал на столешницу чёрного мрамора. — Ты знаешь, сколько стоит его содержимое? Бюст Фламеля XVII века работы Ковардье?!
— Ничего он не стоит, если никому не нужно это барахло!
Косточки пальцев той руки, которой миссис Мидуокер-Факс всё ещё держала бокал, побелели, губы превратились в бескровную нитку. Она молчала.
— Я съезжаю, — выпалила Холла в образовавшейся тишине, и тоже непроизвольно сжала в ладони яблочный огрызок, от чего тот тихо хрустнул по центру, и пара семечек выпала на пол.
— Что ты такое несёшь? — моргнула в потрясении мать.
— Я забираю бабушкин счёт и съезжаю. А вы можете отправляться в Уэльс!
— Никуда ты не поедешь, ты несовершеннолетняя, — зашипела хозяйка, снова ударяя дном бокала свежепротёртую поверхность.
— Завтра мне будет восемнадцать.
В тишине две пары голубых глаз испытующе смотрели друг на друга.
— Ты даже не помнишь мой день рождения, — выдавила низко Холла. — Завтра, утром же, я отправлюсь искать контракт, — она развернулась на пятках и пошла вон, собираясь запереться в своей комнате.
— Постой! — побежала за ней мать, полы её лёгкого халата от Gucci развевались. Они обе остановились у подножия лестницы, где все так же лежал школьный рюкзак студентки.
— Половину этих денег Маркус добавил в первый взнос на дом в Уэльсе.
У Холлы упала челюсть.
— Вы с ума сошли оба! Это мои деньги от бабушки Элин! Какое вы имеете право! — девушка угрожающе ступила в сторону матери, чтобы посмотреть в её холодные бессовестные глаза. Весь план рушился, теперь ей даже ту конуру придётся снимать всего лишь на год, а жить на что? Можно и не рассчитывать, что родители поделятся доходами от продажи дома. Слишком уж мама любит кубинские сигары и хороший бренди.
Холла подхватила рюкзак и кинулась вверх по лестнице. Закрывшись в золотистой спальне, тут и там украшенной благородными синими вымпелами Рейвенкло, привезёнными в разные годы, она вытряхнула из рюкзака на пол газету и принялась перечитывать неудобные обрезки, сев прямо на ковёр. Требовалось срочно отвлечь внимание от першащего в горле сюрикена несправедливости.
«Мы едва выбрались, ныть запрещено», — наставляла она саму себя, хотя газетный лист предательски расплывался перед глазами от набегающей под веки влаги. Девушка впервые отметила, что назвала себя «мы». «Наверное», — подумала она, — «чтобы была какая-то иллюзия, что мне не одной придётся преодолевать всё это». Холла промокнула глаза рукой, оставив по маленькому пятнышку туши на каждой тыльной стороне кисти, и заставила себя через силу улыбнуться. Шло тяжело, но перемены требуют воли.
«Мы найдём её. У меня есть я».
И вдруг девушка поняла: «мы» — это не просто самообман или психологическая защита. Это друг самой себя самой себе. Он вышел на поверхность тогда, когда стал уместен. И создал его вовсе не Фред своим неожиданным вниманием, просто он его впервые разбудил. Этот друг — интерес к самой себе и собственной жизни. И когда ему вернуться, если не сейчас, когда Холла решила любой ценой совершить свой первый осознанный независимый шаг и понести его последствия.
Не оставалось ничего, кроме как продолжить поиски вписывающегося в новый бюджет обиталища, поскольку рвение покинуть этот прекрасный мраморный дом стало критически невыносимым. Девушка едва могла дождаться, когда уже наконец наступит завтра, чтобы выдвинуться на первый любой просмотр. И, что бы она ни говорила, мать на самом деле была бы только рада, если бы в новом тесном по меркам Мидуокер-Факс доме не обитала лишняя подростковая душа.
Не найдя в газете ничего подходящего, Холла поднялась с пола и села на заправленную кровать в размышлениях о дальнейшем. Под кистью левой руки скользнуло что-то непривычно шелковистое. Удивлённо сжав пальцы, она достала из-под себя сложенный в четыре раза бело-красный платок Chanel. На бирке значилось от руки: «Дочь, с днём рождения, папа Маркус».
«Интересно, сколько из моих денег пошло на этот платок», — подумала с грустью Холла. Повертев струящуюся ткань в руках несколько минут, она немного оттаяла. По крайней мере, папа ещё помнил, когда она появилась на свет. В отличие от женщины, из которой она на это свет и появилась.
…
Следующим утром гулко сбежала вниз по лестнице девушка, преисполненная энергией перемен, и направилась к входной двери. На плече висела компактная чёрная сумочка, а на стройной фигуре ладно сидело платье-колокольчик до колена графитового цвета.
— Иди позавтракай, дочь!
Холла круто повернулась, притягиваясь, как магнитом, бархатистым голосом, раздавшимся из обеденной. Отец.
Маркус сидел за огромным столом в одиночку, перед ним на тарелке лежал красиво сервированный британский завтрак, а вторая порция шкварчала на небольшой сковородке поодаль.
— И снова, с днём рождения, Холла, — он положил приборы на салфетку, но не встал из-за стола. — Не был уверен, что вернусь сегодня, поэтому подарок на всякий случай оставил заранее.
— Спасибо, — только и ответила дочь.
— Куда спешишь? — Маркус снова взял вилку и нож и принялся вдумчиво разрезать идеально прожаренные со всех сторон, до золотистости, колбаски.
— Вон из этого дома, вот, куда. Вы присвоили мои деньги, и я больше не намерена с вами оставаться. — Она достала палочку и вычертила в воздухе свои инициалы и дату рождения. Как только она дописала, буквы и цифры полыхнули красным и рассыпались. — Видел? Совершеннолетняя.