Розаура Салседо

Вскоре ей пришла в голову мысль, что раньше, чем вернуться в Париж, она может побывать в местностях, о которых говорил ей Борха в своих письмах, может изумить его своим приездом на тот мыс Средиземного моря, где умер строптивый первосвященник, история которого интересовала ее, как повесть.

Розаура стала вспоминать дни, проведенные ею в Авиньоне и Марселе, как лучшие дни после отъезда своего из Парижа. Она тотчас же поняла, что нелепо ехать вслед за этим плодовитым на вымыслы юношей, которой внушал ей только дружеское чувство, тогда как сам испытывал к ней страстное влечение. Однако, нелогичность такого путешествия делала его еще более привлекательным для нее. Всего несколько сот километров, добавленных к обратному пути в Париж, подробность незначительная для Розауры, которая много раз ездила в автомобиле с одного конца Европы на другой.

Она потеряет несколько дней на поездку по испанскому побережью Средиземного моря. Затем вернется той же дорогой в Авиньон, а оттуда направится в Париж. К тому же она никогда не видела ту часть Испании, где растет рис и тянутся апельсинные насаждения километр за километром. Правда, ей говорили о плохих дорогах испанского побережья Средиземного моря, и с нею не было горничной, чтобы служить ей в посредственных отелях. Можно ее вызвать, но Розаура сочла это бесполезным, так как она сама скоро вернется в Париж после маленького крюка в Испанию. Вперед!..

Она рассмеялась, представив себе изумление бедного кабальеро Тангейзера. И самые затруднения ее путешествия сообщали ему привлекательность. Ей нравилось время от времени встречать препятствия. Она считала полезным "делать опыты", как говорили некоторые ее приятельницы, многомиллионщицы Соединенных Штатов, готовые с улыбкой итти на всякие недостатки в путешествиях.

Розаура проехала прямо в Перпиньян, минуя Марсель. Многие названия городов напомнили ей письма Борха. Его дон Педро де-Луна жил там. Она стала погружаться мало-по-малу в атмосферу, которая ее окружала, когда она слушала молодого испанца.

Розаура ехала теперь навстречу ему, считая часы, отделявшие ее от него, и путь казался ей необычайно долгим. Она сама смеялась над своим нетерпением, находя его нелепым. "Можно было бы сказать, что я еду отыскивать своего возлюбленного. Бедный Борха! Как был бы он горд, если бы знал об этом".

Ей нравилось представлять себе его изумление, когда он ее увидит, и в то же время она увеличивала в своем воображении препятствия, разделяющие их. "Он так молод. К тому же он жених Эстелы, дочери торжественного Бустаменто, будущего посла".

Она спросила о Борха в отеле Ритц в Барселоне. Дон Клаудио, по словам заведующего, находится в Таррагоне. Она, значит, не потеряла его след. И будет продолжать ехать по его следам, как это делали старые "гаучос", которых она видела в детстве в Пампасах.

В отеле в Таррагоне ей также дали сведения о Борха. Здесь ей пришлось остановиться, потому что оставалось еще более ста километров до Пеньискола, а уж начинало темнеть. К тому же дорога была очень плохая.

– Хуже тех, по которой я ехала до Таррагона? – спросила она с некоторым страхом.

Хозяин отеля наклонил голову и развел руками, как бы выражая человеческое бессилие перед тем, чего нельзя изменить, или исправить.

Здание отеля было прислонено к старинному монастырю, превращенному в казармы. Розауре отвели в отеле лучшие комнаты, еще сохранившие запах свежей краски, и когда она открыла окно ванной, то увидела стену соседнего сада, всю в пятнах и покрытую мхом. У стены украшенные фестонами плюща поднимались две пыльные пальмы; из-за решетки казармы несся шум невидной ей толпы, молодой и крикливой. Солдаты, должно быть, находились во дворе, как школьники в часы отдыха. Они перекликались друг с другом изо всей силы своих легких. Всевозможные музыканты упражнялись на своих инструментах, каждый сам по себе, не слушая другого. Резкий, но здоровый интенсивно мужской запах принудил Розауру закрыть окно.

Со стороны улицы дверь казармы монополизировала почти весь тротуар, прикрыв его сверху полосатой маркизой и поставив по краям зеленые ящики с рододендронами и другими растениями. Весь день камышевые кресла были заняты офицерами, и прохожие должны были скользить между ними и ходившими взад и вперед с ружьем на плече патрулями.

Розаура вышла из отеля, когда уже стало темнеть, так как желала осмотреть немного город, и ее появление произвело большое волнение среди молодежи в мундирах, сидевшей у дверей казармы. Лейтенанты и капитаны переглянулись с изумлением. "Вот так женщина". Они никогда не видели ничего подобного в этом тихом провинциальном городке. Они могли только сравнить ее с героинями некоторых экзотических романов, героинями, которыми они восхищались, как апофеозом изящества и неги.

Это была великосветская иностранная сеньора, красивая, богатая, вся окруженная благоуханием, такая, какую им рисовало воображение, когда они зачитывались романами в казарме, или отдыхали у себя в комнате, в гостинице.

Розаура вскоре увидала, что вся улица, по которой она проходила, переполнилась молодыми воинами. Одни шли параллельно с нею по тротуару напротив; другие попадались ей навстречу и, проходя мимо, шептали слова восхищения. Еще немного – и самые смелые из них поклонились бы ей и предложили бы свои услуги, увидав, что она одна и иностранка. Быть может, предложили бы показать ей все интересное в городе. "Ах, нет!" На вид они были ей симпатичны, но она избежала всяких разговоров и поспешила вернуться в отель.

Пока Розаура обедала, сидя спиной к окнам, она увидела в зеркале напротив офицеров в фуражках с золотыми галунами, которые собирались на улице, чтобы видеть ее, уходили и вскоре снова возвращались. Два офицера обедали в той же столовой, и это служило предлогом для других войти, поздороваться с ними и образовать кружок, в котором громко говорили, стараясь сказать что-либо остроумное, чтобы привлечь внимание иностранки.

Она легла спать очень рано, думая о следующем дне. Это была последняя ночь ее путешествия. Оно длилось уже три дня, и она привыкла вставать рано. Когда барабаны и трубы возвестили утреннюю зорю в казармах, она уже была одета и пила едва теплое кофе. А при восходе солнца ее автомобиль был уже далеко от Таррагона. Она улыбнулась, вспомнив молодых воинов, которые, быть может, вспоминали ее ночью и, придя утром в казармы, узнают, что призрак вечерних сумерок навсегда исчез со светом нового дня.

За Тортоза пейзаж принял другой вид. Уже не было виноградников и оливковых деревьев, как на полях Таррагона, вокруг арк и римских гробниц. Стали встречаться сады апельсиновых деревьев, рассаженных далеко друг от друга, как передовые посты войск. Никогда она их не видала такими: листва начиналась почти в уровень с почвой, деревья были ветвистые и невысокие, округлявшиеся, словно громадные зеленые шары на красноватой земле.

Они въехали в Валенсию, этот сад Средиземного моря, который ей столько раз описывал Клаудио Борха. Шоффер давал теперь своей машине полную волю, несясь с доверием, внушаемым прямыми дорогами и широкими перспективами.

Апельсиновые деревья были в цвету. Леса рожковых деревьев, распространявших запах горячего меда, и виноградники делили пространство, еще не захваченное апельсиновыми насаждениями. Проехали через город с домами, окрашенными в белый и голубой цвет, с прекрасными церквами. Город, судя по внешнему виду, говорил о комфорте, о богатых жатвах и изобилии денег. Парусные суда стояли на якоре в гавани. Это был Винероз. Немного спустя они проехали другой город, очень похожий на него. Здесь, судя по карте, которой Розаура руководствовалась, нужно было покинуть большую проезжую дорогу. Они находились в Беникарло и уже были, недалеко от конца своего путешествия.

Она увидала издали соединенный с побережьем словно корабль, севший на песчаную мель, белый и громадный мыс Пеньискола, окруженный батареями, увенчанный башнями и стенами. Дома и каменные ограды шли уступами до вершины.