Страница 2 из 9
– Да вы с ума сошли! Там след от армейских ботинок, а я в кроссовках!
– Она еще и на месте преступления наследила. Разберемся! Пухов, вези-ка дамочку в отделение и закрой покрепче до выяснения.
– Где закрыть-то? В обезьяннике?
– В допросной. И никого к ней пускать.
Пока участковый распоряжался, Яна безуспешно пыталась позвонить Павлу, начала набирать смс-ку, но не успела. Жуков ловко выхватил телефон и спрятал за пазухой.
– Подельнику звоните? Не выйдет!
– Я имею право на один звонок. Это беспредел!
– Здесь я решаю, кто на что имеет право.
Лицо участкового покрылось красными пятнами. Яна подняла руки вверх, словно взывая к небесной справедливости.
– Я звонила жениху – следователю СКК, капитану юстиции Павлу Николаевичу Грабу. Мои документы в гостинице. Звоните в музейное управление Владимира, там подтвердят мою личность.
– У меня сейчас главная задача – оценка ущерба, нанесенного музею. Когда придет время займусь и вами. Садитесь в машину и не дурите. Получите дополнительный срок за сопротивление полиции при исполнении.
Дверь уазика громыхнула. Яна вновь оказалась на заднем сиденье справа. Вместо снега на лобовое стекло падали лепестки черемухи.
Глава 2.
Дорога петляла по поселку. Пухов молчал, резко газовал на поворотах, без надобности жал на гудок автомобиля. Яна смотрела в окно на деревянные домики и каменные коттеджи, проступающие сквозь молодую листву, ругала себя за грубые слова.
– Максим Владимирович, простите, что обидела. Я знаю, что так нельзя. Я на Жукова злилась, а вам гадость сказала. Простите меня, пожалуйста.
– А где мне было слова эти умные брать? У мамы-пьянчужки? У отца, которого не знал?
Пухов говорил медленно, словно сам с собой. Яна вжалась в сиденье, закрыла лицо руками.
– Детдом, школа, путяга, армия, ППС. Вот моя дорога. Но я служу, стараюсь. Ребята-кореша многие по наклонной пошли, а я нет. Я лучшего хочу. Хочу участковым быть, на Катюшке жениться. Хочу дом хороший, детишек.
Яна смахнула, покатившиеся по щекам слезы, всхлипнула.
– Дура я, дура! Простите, Максим. У человека не словарный запас главное, а душа. Все у вас будет. Простите.
Уазик тормознул у бетонного забора, проехал за шлагбаум. На парковке Пухов выскочил первым, бережно подал руку.
– Не переживайте, Яна Сергеевна. Товарищ капитан умный. Если я понимаю, что не вы музей ограбили, так и он разберется. Это он не на вас, на себя злился, на жизнь. Он в Питере в угро служил, а когда мать заболела, вернулся. Легко ли в участковых после о́пера ходить? Вот и я думаю, что хреново.
Допросная оказалась небольшой комнатой с диваном, письменным столом и парой стульев. Окон не было – ни настоящих, ни фальшивых. В углу на столике стояли чайник, микроволновка и посуда.
– Располагайтесь, Яна Сергеевна. Отделение у нас маленькое. Мы тут и работаем, и отдыхаем. Устали, так полежите – не стесняйтесь.
– Максим, пожалуйста, позвоните в гостиницу. Скажите, что я к завтраку не приду, чего продуктам пропадать.
– Так позвоню. Там Катюшка моя горничной работает – ей и позвоню. Сегодня ее смена. А мы вас чаем с плюшками сиверскими угостим. Ох, и вкусные они! Так бы ел и ел.
Яна кивнула, улыбнулась. «А участковому я по-другому отмщу, – злорадно подумала она. – Я его в новый роман вставлю. Буду бумагомаракой и разнесу историю по всему свету. А потом книгу ему с автографом пришлю».
Плюшки действительно оказались нереально вкусными. Они с рекордной скоростью растаяли во рту, а нос и щеки испачкали сахарной пудрой. Максим смеялся, а Яна радовалась, что на земле живет такой светлый и добрый парень.
Она легла на диван. Мысли кружились между происшествием в музее и новым романом. Не давала покоя назойливая нестыковка. Яна раз двадцать прокрутила в памяти эпизод с преступником, но так и не поняла, что в нем не так.
В конце концов она решила отложить расследование до лучших времен и с затаенной радостью скользнула в прошлое прекрасной Стефании Радзивилл – самой богатой невесты первой половины XIX века.
«Фонтанка негодовала. Зима 1825-1826 года была слишком долгой и жестокой. Офицерские головы летели с плеч, а лед даже в конце марта стоял прочно – лишь кое-где полыньи расползались, тянулись друг к другу узкими извилистыми протоками.
«Они похожи на пауков, – грустно подумала Стефания. – На больших противных пауков. Терпеть их не могу!»
Девушка отошла от окна, с тоской посмотрела на ряд железных кроватей, покрытых желтыми шерстяными одеялами. Дни проходили медленно и безлико – молитвы, недолгие прогулки, белошвейные мастерские. Скоро выпуск, а пока…
А пока за окнами Фонтанка грезит о весне, пытаясь сбросить в Неву надоевший лед. А она, княжна Каролина Эмилия Луиза Валерия Стефания Радзивилл, мечтает вырваться из двенадцатилетнего плена Екатерининского института.
Годы учебы – это жесткие платья, узкие панталоны из дерюги, ненавистный звон колокольчика, занятия с учителями, отвратительные обеды, молчаливые прогулки по коридорам, а по ночам тайное чтение запрещенных дамских романов. Девочки встают в шесть часов, умываются в прихожей спальни-дортуара, где ночью всегда спит горничная. Строгость. Надзор. Послушание.
Понятия «одиночество» нет. Утро неизменно начинается с суматохи. В спальне пятнадцать воспитанниц, а на всех два умывальника из красной меди с тремя кранами. Вода льется в огромные чаши из дикого камня. Все толкаются, спешат умыться быстрее. А зимой приходится пробивать лед молоточком.
Одеваются парами – шнуруют друг другу платья и передники. Стефания улыбнулась, вспоминая подружку Александру – умную, добрую, веселую. Она все делает бойко, аккуратно, никогда не упрекает за медлительность, только шутит:
– Ты опять о принце мечтаешь, Стефани́? Ля мур э данжюрэ. Берегись ее!
К половине восьмого, по звонку, институтки выстраиваются по росту вдоль кроватей, а из своей комнаты прямо в дортуар выходит классная дама. Прическа, ногти, чистота платья и передника – от зорких глаз не ускользнет даже маленькое пятнышко.
После проверки старшие классы идут на общую молитву в приемную залу. Читают лучшие ученицы. Вечером к девушкам иногда присоединяются высочайшие особы, поэтому часто выбирают Александру. Она всегда проговаривает слова ясно и громко, и никогда не стесняется. Скоро, совсем скоро все это останется в прошлом…
– Стефани́, мон амур, я всюду тебя ищу!
В дортуар вбежала темноволосая смуглая девушка. Ее большие черные глаза лучились восторгом и предвкушением сюрприза.
– Стефани́, я узнала, я узнала такое!
– Не томи, Сашенька, милая, что случилось?
– Только не волнуйся! В Петербург приехала твоя маман.
– Кто, кто сказал? – пересохшими губами прошептала девушка.
– Горничных подслушала, а они классных дам.
– Мама, моя мама… Зачем? Зачем она приехала?
– Не знаю, мон амур, не знаю.
Стефания отвернулась и вновь посмотрела в окно. Фонтанка крошила лед. Снег прорезали бессчетные трещины – весна наступала. Александра обняла подругу за плечи, прижалась горячей щекой к побледневшему лицу.
– Помнишь ее?
– Смутно. Отец погиб в 1813. Тогда мне было четыре года, а в пять лет государыня Мария Федоровна забрала меня в Петербург. Она троюродная сестра моей бабушки Софии Фредерики. Больше маман я не видела. И я не знаю, как она жила эти годы.
– Дамы шептались о многочисленных романах и конфузах…
– Они просто ей завидуют. Теофила блистает в Париже, кружит головы кавалерам, а они с утра до ночи сторожат глупых барышень.
– Мы не глупые, – рассмеялась Александра. – Мы просто еще молодые. Нам всего по 17 лет. Впереди большая жизнь. Мы обязательно будем счастливы!
Девушки теснее прижались друг к другу. Впереди у Александры Россет были 56 лет, у Стефании Радзивилл – всего пять…»
Входная дверь медленно открылась. В комнату вошел Жуков, сел к столу. Яна резко встала, ожидая очередную грубость. Участковый снял фуражку, знакомым жестом вытер голову большим мятым платком.