Проклятие клана Мирольд

Брат собрал нас в общем зале во время обеда. Я заметил, что слуг в доме, как и гвардейцев практически нет. Еду подавали двое из тех шестерых, которые приехали с Александром.

Закончив обед и терпеливо дождавшись, когда мы с сестрой закончим трапезу, Александр распорядился, чтобы принесли карту дома. В тот день я весь был как на иголках вздрагивал от каждого шороха, меня переполняли эмоции. А вот брат наоборот, казался спокойным и довольным, как сытый кот. Я подивился этой перемене. В ожидании сего дня Александр не находил себе места, слонялся по дому, орал на слуг, с каждым днем становился все жестче и яростнее во время наших занятий, однако, в намеченный день он вдруг успокоился, преисполнился некой уверенности, и выглядел так, словно уже победил.

Разложив чертеж нашего особняка на столе, он подробно пояснил, в какой комнате какие ловушки располагаются, а затем повел нас, и наглядно показал каждую, на что ушло не менее двух часов.

Александр начинил ловушками и оружием весь дом, превратив его в поле боя. Спрятанная взрывчатка, капканы, арбалеты и ружья, стреляющие при открытии двери или прикосновении к еле заметной веревке, натянутой над полом. Я боялся, что не смогу запомнить всего, что сам попадусь в одну из этих ловушек. Александр тоже этого опасался, потому требовал от нас с сестрой, чтобы мы запомнили каждую и показали ему, где что находится. Совещание, начавшееся за обедом, закончилось на закате, почти шесть часов спустя.

- А теперь, может отужинаем перед предстоящей битвой? – спросил брат, сияя улыбкой, открытой, искренней, какую я видел на его лице впервые. - Я зверски проголодался, а вы?

Мира отказалась, да и я тоже. В горле стоял тяжелый ком, и он не пропустил бы ни единой крошки.

- Тогда, можете заниматься своими делами, – сказал брат. – Но, когда пробьет десять, вы должны быть здесь, в этом зале. Мои слуги приведут все ловушки в боевую готовность, и мы станем ждать дорогого гостя.

- Могу я навестить мать? – спросил я.

- Изволь, – кивнул брат. – Но помни, Артур - в десять, и не минутой позже. Не придешь сам, тебя притащат силком.

- Оставь эти угрозы, брат, – ответил я резко. – Мы оба знаем, что бежать нет смысла. Я буду здесь в десять.

- Осталось немного! – проговорил он величественно. – Уже к завтрашнему утру, дорогие мои брат и сестра, мы освободимся. Осталось совсем немного.

Я отправился к матери. Оказалось, что она ждала меня, сидя в большом кресле на крыльце своего дома, укрыв ноги шерстяным одеялом, на котором разложила какие-то высушенные цветы, травы и веточки в, казалось бы, хаотичном порядке.

Мы почти ни о чем не говорили. Просто сидели, глядя на то как оранжевый диск солнца опускается за горизонт, как темнеют небеса и на них зажигаются ранние звезды.

- Хорошая будет ночь, – сказала мать. – Ясная. Ни туч, ни облаков. Ничто не помешает звездам увидеть то, что будет происходить сегодня здесь.

- Скажи мне, мама, есть ли у нас хоть малейший шанс одолеть эту бестию?

- У меня нет ответа. Прости, сынок. Не справедливо, что эта ноша легла на твои плечи так рано, ты еще очень молод, но собираешься взглянуть в глаза самой смерти. Не справедливо, и все же выбирать нам не приходится. Но помни, что я буду с тобой там, в этой битве. Я буду рядом. Не оставлю тебя ни на секунду. Мама будет защищать тебя до самого конца.

Я покинул дом матери, когда сумерки сгустились настолько, что вот-вот должны были обратиться в ночную тьму. Идя к особняку, я остановил свой взгляд на моем деревце, и немного замедлил свой шаг. С ним мне тоже стоило попрощаться, ведь мы провели столько времени вместе.

«Прощай мой друг» - проговорил я ему мысленно. – «Так велика вероятность, что завтра мы уже не встретимся, что я должен сказать тебе прощай. Надеюсь, если я погибну, найдется тот, кто будет ухаживать за тобой. Ты был мне добрым другом, и я делился с тобой всем, пусть мы и не обмолвились ни словом. Я знаю, что ты меня слышал, знаю, что ты меня понимал. Столько жизней оборвалось чтобы спасти мою, и теперь, стоя на пороге финала, мне греет душу мысль, что хоть одну жизнь смог спасти и я. Расти высоко, мой друг, тянись к солнцу, и рассказывай ветру нашу историю. Пусть он разнесет ее по миру, и может быть так клан Мирольд обретет бессмертие».

Мне показалось, да, определенно только показалось, ведь в царящем вокруг полумраке я видел лишь неясные очертания своего дерева и полную картину дорисовывал мой разум, и все же мне показалось, что оно слегка качнуло ветвями, в ответ на мои мысли. Качнуло ветвями, не смотря на то, что не было ветра. Словно попрощалось. Я вздохнул и продолжил свой путь.

И я и Мира прибыли в главный зал вовремя. Александр ожидал нас там, словно и не покидал этой комнаты. Оба окна здесь были заколочены и снаружи закрыты чугунными плитами. Из зала оставалось всего два выхода: в главный коридор особняка, ведущий напрямик к холлу и парадному входу, и маленькая дверь для прислуги, ведущая к кухням, откуда и подавалась еда. Александр неспроста выбрал это помещение, оно располагалось почти в центре особняка и со стратегической точки зрения, хоть и я мало в этом смыслил, было самым удобным местом, чтобы держать оборону.

Как только часы в доме пробили десять, разнося свои удары по опустевшим коридорам и комнатам старинного особняка, слуги Александра покинули нас, закрыв двери в зал. Еще некоторое время было слышно их присутствие в доме, они подготавливали ловушки. А затем воцарилась тишина. В особняке остались только мы трое. Только мы и больше никого. Последние из Мирольдов в самом сердце своего фамильного гнезда, в окружении кромешного мрака ночи.

- Выпьете со мной? – предложил брат, выставляя на стол красивую бутылку из черного стекла. – Перед боем нам не повредит. К тому же, это очень хорошее вино. Его подарил мне сам Генрих Нигилис, когда я собирался в путь домой. Жаль – сказал он мне – что ты, Александр, покидаешь меня. Пожалуй, что лучшего война мне больше никогда не встретить. Клянусь вам, так он и сказал. И вручил мне эту бутылку. Вино южных кланов, из винограда выращенного на солнечных океанских берегах. Бьюсь об заклад, что напитка изысканней вам в жизни пробовать не доводилось. В нем заключена сама сила солнечного света, как заверял меня сэр Генрих, и сомневаться в его словах у меня нет никаких оснований. Что может быть лучше для нас этой ночью, чем сила солнца?

Ни я, ни Мира, не стали отказываться, и Александр разлил вино по трем бокалам.

- Ну что же, брат мой и сестра моя, – он поднял свой бокал. – Я рад что мы с вами здесь сегодня. Не бежим, не прячемся, собираемся дать отпор злу. За наших родителей, за братьев и детей, которых мы потеряли. Я пью за них, и пусть никогда не исчезнет память о них, и о нас, и об этой ночи. До дна!

И Александр осушил свой бокал. Мы с Мирой последовали его примеру. Перед тем как выпить пахнущего ароматными пряностями вина, я вспомнил лицо отца и деда, а затем и Нормана, и мысленно проговорил: «За вас. За семью!».

Мира тоже на мгновение замерла, должно быть, она вспоминала своего ребенка, и мать, ушедшую из жизни незадолго до начала этого кошмара, и отца, который принес в своем мертвом теле это зло, и навлек проклятие на весь наш род.

Вино прокатилась теплом по моему горлу, наполнило рот вкусом винограда и спелых южных ягод, принесло с собой воспоминания о солнце и полузабытые грезы о тех краях, где никогда не наступает зима.

Затем мы стали ждать, каждый погрузившись в свои мысли, не говоря ни слова. В камине потрескивал огонь, да тикали старинные часы, и больше ни звука. Тишина, наполненная нашими думами.

Зло явило себя после полуночи. Прежде чем услышать его, мы его почувствовали. Часы пробили двенадцать раз и замолчали, а спустя минуту или две, в комнате стало холодно. Огонь в камине больше не способен был согреть нас, ибо холод тот был неестественный, не зимний. Это был холод могилы, сырой холод темного подземелья, пробирающий до самый костей даже если снаружи летнее солнце сияет ярко и дарит миру тепло. Этот холод проносила с собой смерть и все те существа, что смертью питаются.