Страница 19 из 55
Джонатан Ливингстон вошёл в комнату вслед за мной, молча приблизился к креслу и вспорхнул на подлокотник.
Я уставился на него.
— Что? Ищи, фамильяр! Что говорят линии вероятностей? Кто звал на помощь? Где эта перепуганная барышня?
Чайка хранила величественное молчание и вообще замерла, будто искусственная.
— Ну, отлично, — вздохнул я и сел в кресло. — А может, это я уже с катушек слетел, голоса в голове начал слышать? Может, и ты мне мерещишься? — Я внимательно посмотрел на чайку. — Хожу по городу с чучелом чайки, разговариваю с ним. Все смотрят на меня, как на идиота, а я и не замечаю!
Джонатан, видимо, обиделся: повернул голову и клюнул меня в запястье.
— Больно, между прочим, — проворчал я. — К тому же ничего не доказывает. Боль запросто может генерироваться мозгом. И не только боль. Про стигматы слышал? Вот-вот.
— Государю императору — ура! — сварливо отозвалась чайка.
Я откинулся на спинку кресла и посмотрел чуть вверх — туда, где начиналось зеркало.
По правилам этой комнаты для того, чтобы заниматься созерцанием, следовало плотно закрыть дверь и включить лампу, стоявшую за креслом — тогда свет отражался бы зеркалах под нужным углом. Но я-то не собирался заниматься созерцанием! Я просто пытался привести мысли в порядок.
И тем не менее, что-то начало происходить. Зеркала, направленные друг на друга, заволокло знакомой чёрной пеленой. Если верить деду, то это и есть Тьма, окутавшая наш мир. Раньше в этих зеркалах можно было видеть что-то другое, а теперь — имеем то, что имеем.
В прошлый раз в этой комнате я увидел своего отца — вернее, отца Кости Барятинского, — который погиб на дуэли ещё до моего прихода в этот мир. Его смерть была одним из пунктов хитрого плана Юнга по ослаблению белых магов.
Теперь же я просто вглядывался в Тьму и не различал ничего.
— Это ты, что ли, на помощь звала? — спросил я с усмешкой у Тьмы. — Поздновато опомнилась. Надо было раньше пищать. Когда поняла, что дело придётся иметь со мной.
Тьма молчала, никак не отвечая на подначку. И мне вдруг показалось, что она тоже смотрит на меня в ответ.
Неприятное было ощущение. Этот взгляд как будто выворачивал душу наизнанку…
И тут вдруг я увидел, как кто-то, кто скрывался за Тьмой, рванулся вперёд. Тьма растянулась, словно занавес, загораживающий сцену, и я увидел силуэт человека. Это продолжалось краткий миг. Потом Тьма поглотила внезапно проявившуюся форму.
Я вскочил. Сердце быстро и тяжело билось. Но в зеркале я теперь видел лишь отражение своей головы. И — чайки, которая вскочила мне на плечо с истошным криком.
Наваждение рассеялось, в зеркалах не было больше никакой Тьмы. И никто не кричал.
Я вернулся в академию уже к ночи, едва успел проскочить перед отбоем. А то пришлось бы объясняться с Калиновским, из-за каких таких надобностей Тайной канцелярии я нарушаю режим, или же лезть в окно на четвёртый этаж по водосточной трубе. Был, конечно, ещё один вариант — отправиться ночевать в Барятино, а утром появиться на построении, сделав вид, что никуда не пропадал. Но это делать мне тоже не хотелось. Имение, конечно, восстановили после моей битвы с Тьмой, но объясняться на ночь глядя с дедом мне хотелось ещё меньше, чем с ректором.
— Костя, я как раз хотел с тобой поговорить! — накинулся на меня великий князь Борис Александрович, стоящий на ступеньках лестницы, ведущей к нашему этажу. — Целый день тебя разыскиваю! Так и знал, что уж к отбою ты точно появишься.
Я посмотрел на великого князя, на пару охранников, одетых в сюртуки наставников и маячащих наверху лестничного пролёта. Покачал головой.
— Эти ребята с вами и в комнате живут, Ваше высочество?
Борис поначалу как будто даже не понял, о чём я говорю. Потом оглянулся и махнул рукой.
— Нет, они… Ах, да не обращай внимания, их всё равно что нет! При них можно обращаться ко мне на «ты».
— Ваше высочество, это очень сложно — запомнить, при ком нужно обращаться к вам на «вы», а при ком на «ты», — проворчал я. — Давайте я уже буду придерживаться какой-то одной линии.
Борис в ответ очень по-взрослому, устало вздохнул. Совсем мальчишка, на два года моложе того тела, в котором я коротаю этот век, он иногда производил впечатление едва ли не пожилого человека. Сложно, наверное, провести пятнадцать лет, болтаясь между жизнью и смертью, и при этом резко и кардинально не повзрослеть.
— Может быть, ты и прав, Костя. Но позволь хотя бы мне обращаться к тебе на «ты», когда мы в неофициальной обстановке. Это не от неуважения. Просто я хочу видеть в тебе в первую очередь моего друга.
— Да меня хоть горшком назови, только в печку не ставь, — пожал я плечами.
От движения мой фамильяр, которого я уже приноровился не замечать, заволновался и перескочил на перила. Там до него, видимо, дошло, что перила — лакированные и за них можно получить по пернатой заднице. С диким криком Джонатан Ливингстон рухнул нам с великим князем под ноги и заметался по ступеньке.
— Смирно! — прикрикнул я.
Джонатан замер.
— Вольно. Жди возле коридора.
Джонатан покорно перепорхнул на верхнюю площадку и замер возле входа в коридор под заинтересованными взглядами стражей Бориса.
— Присядем? — предложил Борису я.
— Куда? — удивился он.
Я вместо ответа указал на мраморные ступени.
— Прямо… вот так? — изумился Борис.
Я пожал плечами:
— В ногах правды нет. — И подал пример — первым уселся на ступеньку.
Борис, помедлив, неловко присел рядом со мной. Охранники его, если и удивились нашему образцовому аристократическому поведению, виду не подали.
Мы повернулись к охране спинами. Сидели, как подростки в подъезде, только пива с семечками не хватало.
— Ну что, как Тьма? — спросил я тихо. — Амулет сдерживает?
Борис сдвинул рукав и показал мне широкий серебряный браслет.
— Иногда тяжело, — сказал он так же тихо. — Чувствую, как она рвётся… Чувствую себя пробкой, которую пытаются вытолкнуть.
— Вы же помните, что этого нельзя допускать, Ваше высочество?
— Конечно, помню. Я не сумасшедший, Костя.
— Разумеется, нет. Сумасшедший здесь только я.
— Даже когда она не пытается прорваться, я всё время чувствую её взгляд…
Тут я вспомнил, как два часа назад Тьма смотрела на меня из зеркала, и еле сдержался, чтобы не поёжиться. Сказал нарочито беспечным тоном:
— Ну, за просмотр денег не берут. Пусть себе таращится, лишь бы не мешалась.
Но Борис меня как будто и не услышал.
— Днём ещё ничего, — бормотал он, глядя в пустоту, — а ночью, когда темно и тихо, она смотрит отовсюду! И все мои сны только об этом: как я стою в тёмном помещении, и на меня смотрит Тьма, миллионами глаз.
— Это не навсегда, слышите? — Я положил руку на плечо великого князя. — Мы с ней справимся, поверьте.
— Как? — скривился Борис. — Не нужно меня утешать, Костя. Я не такой уж и ребёнок.
— Как именно — не знаю. Но эта бешеная сука осмелилась кинуться на меня. А за такое я обычно убиваю.
— Обнадёживает, — хмыкнул Борис.
Не поймёшь, то ли с сарказмом, то ли с надеждой.
— Вы об этом хотели поговорить, Ваше высочество?
Борис мотнул головой:
— Нет. К чему мне говорить о Тьме? Я наоборот радуюсь, когда получается хоть ненадолго забыть о ней… Речь о другом.
Я едва подавил порыв спросить: «А какие ещё у вас могут быть проблемы?». Но вовремя прикусил язык. У подростка не бывает мало проблем. А взрослые почему-то вечно об этом забывают.
И действительно. Оказалось, что великого князя терзают совершенно недетские вопросы.
— Меня назначили капитаном команды, — с отчаянием сказал он. — Игра будет уже завтра, и мне нужно до полудня набрать команду белых магов.
— Так, — кивнул я.
Это была традиция: первокурсники на Игре в начале года показывают всё, на что они способны. Команда белых магов сражается против команды чёрных. А капитанами команд назначают самых ярких личностей из вновь поступивших — тех, что произвели на экзаменационную комиссию наиболее сильное впечатление. В прошлом году такими личностями оказались Кристина и я. Я во время экзамена по военному делу швырнул к потолку и подвесил на люстру экзаменатора — Иллариона Юсупова. Сам виноват, нечего было меня заваливать. А чем таким прославилась Кристина, я за прошедший год так и не удосужился спросить.