Сага об исландцах

Тут к Гроа в сени подошла Ингибьёрг дочь Стурлы; она была в одной ночной сорочке и босая. Было ей тогда лишь тринадцать лет, но она была уже и видной, и рослой. На ногах ее, с тех пор, как она выскочила из постели, болтался серебряный поясок: в нем был <зашит> кошель с множеством ее золотых драгоценностей, — она привезла их на хутор с собой. Гроа очень обрадовалась ей и сказала, что у них будет одна судьба.

И после того, как Гицуру немного полегчало, он передумал выбегать наружу. На нем было холщовое белье, броня, на голове — стальной шишак, а в руке — меч Бронерез. Гроа тоже была в одной ночной сорочке. Гицур подошел к своей жене Гроа, вынул из кошеля, что был у него в поясном ремне, два золотых перстня и вручил ей: он надеялся, что она выживет, и думал, что обречен на смерть. Один из этих золотых перстней достался ему от дяди по отцу, епископа Магнуса, а второй — от его отца Торвальда. Гицур сказал, что хочет, чтобы эти сокровища еще сослужили добрую службу его друзьям, если все сложится, как он хочет. Гицур понял по лицу Гроа, что ей тяжело расставаться с ним. Затем Гицур отошел внутрь дома; его сопровождал его родич Гудмунд, который ни за что не желал его покидать. Они подошли к дверям в каморку и собрались выбегать оттуда наружу. Тут он услышал людскую речь с бранью, и ушел прочь.

173. Смерть сыновей Гицура и его жены Гроа.

Теперь следует прервать этот рассказ.

Вот Гроа и Ингибьёрг идут к дверям. Гроа просит, чтоб Ингибьёрг позволили выйти. Это услыхал родич Ингибьёрг, Кольбейн Ус, и велел ей выходить к нему. Она отвечала, что выйдет, только если ей позволят вывести с собой мужа. Кольбейн сказал, что это исключено. Гроа просила Ингибьёрг выходить, —

— а я схожу поищу маленького Торлака, сына моей сестры, — говорит она.

Отцом мальчика был Торлейв Лепет.

Мальчик уже выскочил к тому времени наружу; холщовые одежды на нем горели, когда он бежал по полю вниз к церкви. Ему было десять лет. Он добежал до церкви.

Некоторые люди рассказывают, будто Торстейн Дылда швырнул Гроа обратно в огонь; ее тело нашли в сенях.

Кольбейн Ус прыгнул в огонь за Ингибьёрг и принес ее к церкви. К этому времени постройки занялись вовсю.

Чуть позже к южным дверям подошли Халль сын Гицура и его провожатый Арни Лютый. Оба были сильно изнурены и изнемогали от жара. Поперек дверей была брошена столешница. Халль почти не смотрел по сторонам и выпрыгнул наружу прямо через столешницу. В руке у него был меч, а другого оружия не было. Эйнар сын Торгрима стоял поблизости, когда выпрыгивал Халль; он ударил его мечом в голову, и это была смертельная рана. Когда Халль упал, другой человек рубанул его по правой ноге ниже колена, и почти отсек ему ногу. Монах Торольв с Поперечной Реки только-только вышел наружу и оставался на выгоне. Он подобрал лежащую овчину и накрыл ею Халля, когда Эйнар с товарищем отошли от него. Он тащил Халля под овчиной всю дорогу до церкви, и они ничего не заподозрили. Но Халль был едва одет, и раны его заледенели. Монах тоже был бос, и тоже замерз. Под конец, ему все же удалось зайти в церковь и втащить туда Халля.

Арни Лютый выскочил сразу вслед за Халлем. Он запнулся ногами о столешницу, ибо был уже в возрасте, и упал наземь.

Те спросили, кто это там несется, сломя голову.

— Здесь Арни Лютый, — говорит он, — и я не буду просить пощады. К тому же я вижу, что здесь рядом лежит тот, чью судьбу мне не грех разделить.

Тогда Кольбейн молвил:

— Коли дать тебе пощаду, позабудешь Снорри сына Стурлы.

Оба они, Кольбейн и Ари сын Ингимунда, одновременно поразили Арни; кроме них Арни ударили и другие люди, и он тут же испустил дух.

Затем горница стала рушиться — вначале с северной стороны, а потом рухнул и чердак, что был устроен с южного краю. Под ней остались эти люди: Ислейв сын Гицура, его брат Кетильбьёрн, Бьёрн сын Олава, Стейн Кузнец, Кольбьёрн и Асгрим. Гудлауг Подпасок, Кетиль Дубильщик и Кормак Кухарь погибли в чулане. Сокки сын Орма погиб в каморке. Одного бродягу звали Паль, его нашли мертвым в клети для столешниц (borðhús). Девятеро бедняков, ночевавших в приюте для гостей (gestahús), оказались погребены в ней; одного из них звали Торфинн, он был отцом Торольва Лудильщика. Всего в пожаре погибло двадцать пять человек.

Халльдор сын Эгмунда миновал чулан и вышел через южные двери наружу. Там стоял Эйольв сын Торстейна, который даровал ему пощаду. И когда он уже подошел к церкви, ему повстречался человек по имени Торгильс Кузнец — позже его убили на Подмаренничных Полях. Он схватил Халльдора одной рукой у самого входа в церковь, сказав, что тому нечего делать внутри, а другой рукой ударил его мечом, и попал по шее справа, так что вся кровь брызнула на церковь. Это была большая рана. С ней Халльдор зашел в церковь.

Вот уже запылали все постройки хутора, не сгорели лишь кухня с каморкой, да творожный чулан.

174. О том, как Гицур спас свою жизнь.

Теперь следует рассказать о Гицуре сыне Торвальда, что он пошел к творожному чулану, а Гудмунд, его родич, сопровождал его. Гицур велел Гудмунду уйти от него прочь, и сказал, что испытает напоследок коекакие хитрости, которые, если и помогут, то ему одному, но не им вдвоем. Потом к ним примкнул священник Йон сын Халльдора, но Гицур велел им с Гудмундом оставить его и идти прочь. Затем Гицур сбросил с себя броню и шишак; меч он по-прежнему держал в руке. Йон с Гудмундом миновали чулан и вышли из южных дверей: оба они получили пощаду.

Гицур сын Торвальда зашел в чулан. Он увидел, что на настиле в чулане стоит сосуд (ker) с творогом. Туда, в творог, он и засунул меч Бронерез, так что тот засел по самую рукоять. Гицур увидел, что рядом, в земле, зарыт небольшой сосуд с сывороткой, а сосуд с творогом нависает над ним, почти закрывая второй сосуд, тот, что в земле. Там было достаточно места, чтобы в сосуд пролез человек, и Гицур залез в тот сосуд, что был зарыт в землю, и сел в сыворотку в одном холщовом белье; сыворотка достигала его сосков. Холодно было в сыворотке.

Не успел он просидеть там долго, как услышал людскую речь, и разобрал, что говорят о том, что когда его обнаружат, трое назначенных для этого людей должны будут его поразить: каждый из этих троих должен был, не страшась, нанести по удару, и проверить, что из этого вышло. Это доверялось Храни, Кольбейну Усу и Ари сыну Ингимунда. Вот они входят в чулан с факелом и обыскивают все вокруг. Они подошли к сосуду <с творогом>, закрывавшему второй сосуд, где сидел Гицур, и трое или четверо мужчин ткнули в сосуд копьями. Они заспорили. Некоторым казалось, что что-то есть, но другие это отрицали. Гицур держал на животе ладони так расслабленно, как только мог, чтобы те как можно позднее догадались, что попали в тело. Он повредил себе ладони и оцарапал лобковые кости. Ран было много, но все они были легкие. Гицур сам рассказывал так, что до того, как те зашли в чулан, он дрожал от холода столь сильно, что сосуд звенел, но когда те вошли в чулан, он больше не дрожал. Дважды обыскивали они чулан, и все повторялось сначала.

После этого они ушли из чулана, и вышли во двор, и собрались в обратный путь. Тут оставшиеся в живых запросили пощады: то были Гудмунд сын Фальки, Торд Дьякон и Олав, которого позже прозвали Гостем — его ранил в битве Эйнар сын Торгрима. Уже занимался день. Затем поджигатели сели в седло и выехали со двора. Эрн Нога ехал самым последним. Он говорит Эйольву, что видел, как к церкви подходил человек, и его заводили внутрь. Эрн сказал, что, по его мнению, это — Гицур, и по всем признакам надо поворачивать назад. Многие отвечали, что этого просто не может быть. И затея вернуться не воплотилась.

Гицур действительно вышел к церкви, как и предполагал Эрн, ибо ему стало так холодно, что он больше не мог сидеть в сосуде. А когда Гицур пришел в церковь, с него стащили одежды, и женщина по имени Халльфрид и прозванию Хуторская Кобылка согрела его на своих ляжках — позже она была домочадцем хутора на Тальниковом Болоте у Кальва сына Бранда. Ему быстро стало тепло. Он сильно охрип от дыма и холода. Гицур быстро взбодрился; он держался на редкость мужественно и достойно после тех испытаний и горя, которые ему выпали. Халль, его сын, умер, когда наполовину рассвело. Сожжение на Мошкарном Болоте произошло, когда со времени Сожжения Энунда [1197 г.] минуло шестьдесят шесть зим, а со времени Сожжения Торвальда [1228 г.] — двадцать пять зим.