Страница 19 из 23
Глава Х
В одно из посещений я чуть не столкнулся с отцом Виктора во дворе больницы. Я шел, задумавшись, и, уже пройдя, оглянулся: что-то толкнуло меня. Старый человек удалялся к воротам, с лысого затылка свесилась седая косица. Он тоже оглянулся.
Мы узнали друг друга. Последний раз я видел его в дождь: он стоял под зонтом, читал книгу и ногой тихонько подкачивал коляску. И вот он идет от сына, а я – к его сыну.
Виктор в байковом больничном халате сидел на скамейке в саду, костыль опер о скамейку, на него положил гипсовую вытянутую ногу. Мне явно не обрадовался. Я поставил на скамейку то, что прислала Таня:
– Пирожки еще теплые, учти…
Он нетерпеливо поглядывал на дверь в отделение, чего-то ждал, разговор не получался. Я видел, он нервничает. Вдруг в двери показалась молоденькая сестра в белом халате. Ох, как он подхватился, как поскакал на костылях, поджимая гипсовую ногу. На крыльцо взлетел. Я сидел, ждал. Вернулся оттуда совершенно другой человек. Так с похмелья оживают после первой рюмки. Но от него не пахло.
– Дядя Олег, я все понимаю. Ты не старайся, ну что вы все напрягаетесь объяснять мне. Даже мне жаль вас. Ребята возвращаются без рук, без ног, а у меня всего-то левая нога… Ну, кривая, ну, короче, ну, вытянут. Правильно я говорю?
Мне показалось, зрачки его расширены. Но, может, это только показалось. Он дружески хлопнул меня по колену:
– Вот пирожки – это дело. Хорошая у тебя жена, поблагодари ее. Я только есть не хочу.
И говорил, говорил, говорил, такой враз повеселевший. Потом я ушел, и, когда шел по двору, случайно увидел в окне второго этажа ту самую молоденькую медсестру.
Она плакала, а врач в шапочке что-то зло говорил ей и грозил пальцем.
В недавнем прошлом новенький, глянцевый, а теперь поблекший на солнце мой “жигуленок” ждал меня у бровки тротуара. Я сел, вставил ключ зажигания и вдруг в переднее стекло увидел мою дочь. В спортивном костюме, в кроссовках, с кошелкой в руке, она шла, торжествующая, счастливая, не шла, летела туда, откуда только что я вышел.
Дома я спросил Таню:
– Ты знала?
– Знала.
– Но он – наркоман! Я только что видел… Ты понимаешь, что это такое? И алкоголик!
– Не кричи и не делай страшные глаза. Тем более не вздумай кричать на дочь, если не хочешь потерять ее.
– Ты хоть понимаешь, на что она идет?
– Она пока еще ни на что не идет. Но если… Ни ты, ни я ничего не сможем изменить. Ты плохо знаешь свою дочь. Ты любишь ее безумно. Но ты не знаешь ее.
– Твое спокойствие!.. – закричал я.
И увидел, как теща срочно начала одеваться на улицу.
– Мама, мы не ссоримся, – крикнула Таня.
– Я просто хочу пройтись.
– Мы уже помирились.
Но она зачем-то взяла зонтик.
За годы совместной жизни характер нашей тещи претерпел немыслимые изменения: из воинственной, готовой в любой момент стать на защиту дочери она стала кроткой и, как правило, брала мою сторону. Таню это обижало, поначалу она плакала, потом поняла мать. И если в доме чуть только запахнет ссорой, теща сразу же одевалась идти на улицу.
Но в этот раз ей пришлось гулять долго.