Страница 6 из 12
Охранник поднял шлагбаум и вышел из своей каморры. Шефу он поклонился и улыбочку зафиксировал.
– День добрый, Ахмет Бей.
Хозяин не ответил. Упулился в носы своих ботинок и протопал мимо. Охранник дождался, пока Ахмет Бей скроется за железными воротами цеха, и закрыл проезд.
– Вот они, деньги-то, что с людьми делают, – старый турок был огорчен. – Раньше-то было со всеми за руку здоровался. Да остановится, да спросит, как дети, как жена, как овцы твои…
Чтобы попасть к себе в офис, господин Ахмет должен пройти через цех. Пятнадцать лет назад, когда вся эта фабрика только строилась, каждое утро рабочие выходили из-за станков навстречу хозяину, поздороваться. И каждому Ахмет Бей успевал пожать руку. Это был ежедневный ритуал, старая команда к нему привыкла. И сейчас тоже все хотят услышать командирское слово. Ахмет понимает, людям мало того, что ты им платишь, людям надо, чтобы ты их еще развлекал и воспитывал при необходимости.
«Братья мусульмане! – вот как раньше Ахмет говорил. – Снилось мне – мы порвем этих америкосов!»
И ведь в руку были все его сны. Из простого инженера американской фирмы Ахмет превратился в ее конкурента. «Степ бай степ» или, если по-турецки, «корак по корак» – так он объяснял свое восхождение к успеху. Кажется, просто, шаг за шагом, да только не каждый сможет догнать Ахмета, слишком уж бойко стучат по асфальту его каблуки, как многие амбициозные коротышки, он шьет себе ботинки на заказ, и обязательно с высоким каблуком.
Годы прошли, народу на фабрике прибавилось, и теперь ему некогда с каждым здороваться за руку. Кивнет мимоходом – и то хорошо. А народ обижается, людям, оказывается, не хватает крепкой лапы.
А нечего на шефа обижаться! Вот взял бы он сам, этот старый охранник, сел и подумал: если Ахмет Бей начнет с каждым раскланиваться, когда он к себе в кабинет доберется? К обеду, не раньше.
Господин Ахмет щелкает каблуками по цементному полу, пальтишко на ходу расстегивает, а рабочие косятся на него из-за станков. Думают, «шеф возгордился, шеф зажрался, шеф забыл заплатить своим людям новогоднюю премию». Припоминают Ахмету новую виллу на озере. Да, да… Припоминают.
А он-то бедный, с температурой, носом шмыгает… Песню свою вечную, самую грустную поет: «Никто меня не любит! Никому я не нужен! Всем нужны мои деньги! Только деньги!»
В стеклянную дверь секретарша увидела, как приближается этот маленький танк, и построилась.
– Отправь водителя в аптеку, – просипел Ахмет Бей. – Я простудился.
Без лишних любезностей он прошел к себе в кабинет и за дверью громко чихнул.
А какой у него кабинет! Вид на горы, на снежные вершины, на облака… Главный фасад офиса стеклянный, витражи тонированы синим, тонировка делает еще более глубоким небесный оттенок. Две горные макушки, белые от снега, сверкают в ясный день. Да и не в ясный тут неплохо. Если собираются тучи, господин Ахмет видит, как они сползают с гор, как они клубятся и темнеют, а все прелести промзоны, грохот металла, дорожная пыль, все это остается внизу.
Десять лет назад, когда еще не было никаких витражей, а только бетонные перекрытия стояли посредине стройплощадки, господин Ахмет… впрочем, тогда он не был еще господином… так вот, Ахмет затащил сюда наверх свою любимую русскую женщину и показал ей снежные вершины.
– Смешной ты человек, – она ему ответила. – Хочешь удивить русскую женщину снегом. Я вообще-то из холодной страны, ты бы меня лучше морем удивил.
– Что желаешь, дорогая? – Ахмет спросил великодушно. – Все сделаю для тебя.
– Квартиру в Анталии. Широкий балкон, цветочки, на крыше бассейн…
– Будет, – Ахмет обещал. – Со мной у тебя все будет. И балкон, и бассейн у тебя будет, и цветочки. Построю фабрику – и будет у тебя квартира в Анталии!
Восточная хитрость была проста: обещай женщине все, что она захочет. Все, что ни просит – обещай, пусть мечтает. Когда говоришь женщине «да», она уже получает удовольствие и привязывается к тебе своими мечтами. Так что Ахмет не обманывал, он обещал.
А что такого? Разве кто-то не понимает, что только сказка быстро сказывается? Десять лет, не меньше, нужно потратить, чтобы организовать себе такой светлый воздушный кабинетик.
А кресло у Ахмета какое удобное, прям садись и катайся. Он рухнул в это кресло, открыл ноутбук и начал просматривать почту.
Ничего срочного не было, в основном новогодние поздравления от партнеров и клиентов. И кое-что личное. Ахмет увидел письмо от сына и в первую очередь начал читать его.
«Отец, я не хочу с тобой встречаться, – наследник отписался. – Не вижу в этом смысла. Ты променял мою мать на иностранку, ты меня бросил, я не хочу с тобой разговаривать, мне не нужна твоя фабрика, я тебя не люблю».
Вот и все. Обидел папу. Отца обидел – глазом не моргнул. Ахмет согнулся весь в своем кресле, как начал кашлять – до слез раскашлялся. «Бьешься, бьешься, – он полез в карман за платком, – фабрики ему строишь, по миру носишься, а он тебе кебабы крутит».
Сыну Ахмет не ответил. Это была его самая любимая восточная хитрость: когда не знаешь, что ответить, – не отвечай ничего.
Через пять минут доставили лекарства. Секретарша заварила чай и принесла на серебряном подносе дорогому шефу в кабинет. Заодно аккуратно положила на стол приказ о новогодней премии, который Ахмет забыл подписать перед отъездом в Россию.
– Бухгалтер просил, чтобы вы посмотрели…
Ахмет сгорбился и тяжело, надрывно закашлял.
– Еще срочное… – секретарша подсунула факс, тревожно заглядывая шефу в красные больные глаза, – от наших украинских партнеров.
Господин Ахмет пробежался по строчкам: «…вынуждены прервать сотрудничество, в связи с форс-мажорными обстоятельствами». Дочитать не смог, его накрыл новый приступ кашля. В груди как будто поселились кошки и царапали когтями, воздух вырывался со свистящим хрипом.
Секретарша открыла пузырек с зеленой душистой микстурой. Ахмет понюхал, зелье пахло горькими травами.
– По две ложки. По две ложки, Ахмет Бей… – девушка положила шефу последнюю бумажку. – И вот еще одно письмо от русских…
«Просим Вас предоставить нам скидку в размере двадцать процентов в связи с…» В связи с чем русские хотят скидку, он не дочитал, потому что в легких началась такая резня, как будто Ахмета кололи острием кинжала. Он схватился за горло и глотанул зеленую микстуру прямо из флакона.
Секретарша изобразила состраданье и, прикрывая нос, быстро удалилась из кабинета.
И сразу понеслось по фабрике: «Ахмет ужасно простудился. Летал в Россию за своей блондинкой и заболел».
На стене у Ахмета висит карта мира. Красивая яркая карта в позолоченной раме. Ахмет все время смотрит на Россию. Сначала на Турцию, маленькую, а потом на Россию, огромную. Россия его возбуждает. Для него это не страна, не кусок земли, Россия – это женщина, славянка с роскошными формами. Объемы его возбуждают. Маленький Ахмет обожает крупных женщин. Он хочет Россию, и все на фабрике это знают. И женщина его любимая русская, когда переводит землякам на деловых переговорах, всегда добавляет от себя, тихо в сторону: «Торгуйтесь, торгуйтесь, он уступит. Россию хочет – аж дрожит!»
2
Так вот он в нашей-то России и подхватил как бы не воспаление легких. Немудрено, у нас в конце декабря было минус восемнадцать, метель, порывы ветра, снежные заносы. В аэропорту Ахмета никто не встретил. Любимая женщина на звонки не отвечала. Сброшенные вызовы раздражали Ахмета до скрежета зубов.
Он приземлился в осеннем пальто и прыгнул в первое стоявшее такси. Никак не мог назвать улицу, ломал язык, перебирал на память:
– Казакова, Лузакова, Узакова…
– Лизюкова, – подсказал таксист.
Ахмет звонил любимой женщине всю дорогу, пока тянулись холодным мрачным городом, который намертво заносило снегом. В заносах были все тротуары, сугробы намело до окон первых этажей, а снег продолжал падать.
Ахмет был в России не в первый раз, но все равно удивлялся. Случись такая беда в Стамбуле, там сразу же остановилось бы движенье, но тут все ехали, даже обгоняли, и люди шли по улицам как ни в чем не бывало, только пригибались от ветра и прятали лица в шарфы.