Преданные богам(и)

Одолен выбранился и еще раз растер лицо снегом с подоконника. И угораздило же его с ужалкой спутаться! Она ведь гадина хладнокровная, вечный враг звериных оборотней…

Северянка, не дождавшись внимания, обиженно скрылась в яранге. Одолен моргнул, отгоняя воспоминания о Гуле, затворил ставни и развернул наконец берестяную грамоту.

Великие князья Чернобурские приглашали его отпраздновать с ними долгожданное рождение наследника престола. А взамен были не прочь принять дары волхвов, то бишь живую и мертвую воду.

Ирбис внутри протестующе зарычал при одной лишь мысли о том, кто еще будет на торжестве. Однако вместе с князем Серысем прибудет и вся его стая. Иного случая навестить сестрицу в ближайшее время Одолену может не представиться.

К тому же противиться команде вожака, вплетенной в вязь буквиц, чревато неприятностями. В опалу Одолен не попадет, Чернобурским хватит и той целебной воды, какой одарят их прочие приглашенные волхвы. Но вот ирбиса внутри еще долго будет мучить туманящий рассудок зуд поруганного приказа.

А Хладоидольск Одолену всяко придется вскорости покидать. Чутье подсказывало, что ему стоит посетить капище-на-озере. Может хоть там, у порога ее Чертогов, богиня снизойдет до него. А по пути будет незазорно сделать крюк до Тенёты, столицы Сумеречного княжества, и почтить Чернобурских своих присутствием.

И волки сыты, и овцы целы.

2 Ноша

Первый весенний месяц,

младая неделя

Полярное княжество,

Хладоидольск

Сборы не отняли много времени. Одолен оделся, подхватил единственную котомку со спальной подстилкой да котелком и отправился в корчму.

– Неужто в путь-дорогу собрались? – разочарованный отъездом щедрого постояльца крякнул корчмарь. – По таким-то метелям?

Одолен молча кивнул и, облокотившись о стойку, оглядел корчму в поисках свободной лавки. Почти все столы за завтраком были заняты шумными купцами, мещанами из тех, что побогаче, и угрюмыми сторожевыми псами, вернувшимися с ночного дозора. Но вот одна лавка у стены была сплошь облеплена детьми. И все они, перешептываясь и похихикивая, таращились голубыми глазами на Одолена.

– По вашу душу собрались, сударь волхв-сказитель, – хитро прижмурился толстяк, как никогда став похожим на песца. – Вы уж уважьте ребятню. А то когда в следующий раз вы к нам заглянете, у них, почитай, ужо борода проклюнется.

Ирбис внутри недовольно дернул хвостом. Скопления детенышей его утомляли. Но ежели что в Одолене и осталось от его прошлой жизни, так это тяга к бахвальству. А слушателей благодарнее детей не сыскать.

– Так уж и быть, уважу. А ты, хозяин, покуда собери мне с собой оленины вяленой, строганины лососевой и ягод мороженых. Да жиру побольше.

Жрать его холодным то еще удовольствие, а вот от кожных обморожений в пути он здорово помогает.

Когда Одолен направился к ребятне, корчму огласил восторженный писк. Сторожевые псы проводили волхва предупредительными взглядами людей, уставших хранить мир и порядок. Волчьими взглядами, однозначно гласившими, что с нарушителями оных цацкаться стрельцы не станут. Одолен понятливо шикнул, присмиряя детвору.

Белобрысые детеныши полярных арысей, берендеев, волколаков и яломишт завозились, освобождая сказителю место у стены. Одолен неспешно опустился на лавку и облокотился о стол. Цепко оглядел юных слушателей, щекоткой по шкуре ощущая, как растет их нетерпение, и, разморенный этим вниманием, мурлыкнул:

– Измышляете узнать о победе над гадами чешуйчатыми?

Ответом ему были слаженные кивания болванчиками. Он усмехнулся про себя, внешне сохраняя невозмутимость, и глубоко вздохнул.

– Знайте же, что в стародавние времена на землях Подлунного мира царствовали гады: ужалки да жабалаки. Гнездились гады от Полярного до Барханного княжеств, от Охотова до Ленного моря и звались Полозецким царством по имени гнезда Полозов. Полозы те были не чета нынешним, ибо были волхвами бога Солнца Горына-Триглава, и волшбу творили с землей, ветром и огнем.

Слова «Преданий старины глубокой» накрепко засели в памяти, закрепленные розгами да горохом. Лета́ учебы в городе-на-костях, городе ученых мужей и родине наук Одолен всегда вспоминал нехотя. Кабы не Багулка, подох бы от логики, счета и землемерия.

– Арыси, берендеи, волколаки и яломишты в Полозецком царстве жили малыми стаями да служили гадам верой и правдой, как умеют только звери. И жили бы не тужили, да только дурак-царевич полозецкий взял себе в жены ворожею-жабалачку, зовущей себя ни много ни мало Царевной-лягушкой. Заворожила она всю царскую семью, заморочила, одурманила ядовитым караваем так, что им озера с лебедями посредь царских палат привиделись.

И пошел дурак-царевич по ее указке оброк с народа собирать, да такой, что и не волк, а взвоешь. А на тех, кто не мог его выплатить, царские волхвы силой Горына-Триглава принялись пожары да ураганы насылать.

Взмолились тогда наши предки, но не Солнцу-Горыну, что всегда к зверям глухо было, а Луне-матери нашей. И сжалилась богиня над детьми своими, поделилась силами. И восстали наши предки. Живой и мертвой водой свергли гадов. Забрали власть у Полозов и поровну меж собой разделили. А жабалаков богомерзких и вовсе под корень извели. Так-то!

Разумеется, не так. Хотя бы потому, что за победу стоит благодарить не столь Луноликую, сколь некого ворожея Костея, ныне всеми позабытого. Кабы не его обида на Царевну-лягушку за ее отказ стать его женкой, кабы не его жертва, не бывать в Подлунном мире живой и мертвой воде, ядовитой для гадов. Но знать о том никому, окромя волхвов, не положено.

На какое-то время за столом воцарилось молчание. Одолен благодарно кивнул корчмарю, что принес холодного клюквенного морса, и отхлебнул его, искоса наблюдая за ребятней. Те озадаченно переглядывались и перешептывались, но вопросами отчего-то не сыпали. Наконец один из них, что сидел напротив волхва, укоризненно протянул:

– Сказ-то нестрашный вышел, сударь.

– А вам пострашней подавай? – изумленно вскинул брови Одолен.

Экая балованная нынче молодежь. Видать, горя недостаточно хлебала, раз о таком просит.

По-хорошему, не следовало бы идти у детенышей на поводу. Не столь из-за опаски их вусмерть перепугать (иногда детям это бывает даже полезно), сколь из-за возможного внимания сторожевых псов. Стрельцы жуть как не любят, когда сказители распространяют среди народа панические настроения.

Но вот беда. Хорошим Одолен никогда не был. Да и уязвило его, как детеныши не оценили по заслугам его травлю баек. А раз так, сами напросились.

Он обвел цепким взглядом опустевшую корчму, по старой памяти прошлой жизни, в которой ему частенько приходилось делать ноги от сторожевых псов. Убедился в отсутствии оных, утер рукавом липкие от морса губы и скривился. Только глаза блеснули неуместным торжеством. Недобрым, болезненным, мстительным.

– Что вы знаете о язвеннике?

Ребятня оживилась, почуяв мрачный настрой зачина. Девчонка – яломишта, судя по лисьим, вытянутым к вискам уголкам глаз – плохо пряча возбуждение от обсуждения запретного, заговорщицки прошептала:

– Гнусная хвороба, похлеще холеры! Браток кликал ее «скотской», мол, скотина от земли заражается, а мы потом ее больное мясо жрем.

– Мамка сказывала, батяня мой от язвенника помер! – гордо выпятился увалень из берендеев, явно не знакомый с тем, про смерть кого так легко говорил. – Почернел весь, кожа струпами пошла, а струпы те кусками с костей отваливались.

Одолена замутило, но отступать от того, что начал из-за своего поганого характера, было поздно. Ничему его жизнь не учит.

– А насылают его, знамо дело, жабалаки! – будто копируя кого-то взрослого протянула девчонка-зазнайка с хищными чертами лица волколачки. – Где жабалак помочился, там жди холеру, чуму и язву.

В городе-на-костях Одолен узнал от знахарей, что болезни гадов зверям не страшны. А те же очаги язвы открываются всего лишь из-за небрежного захоронения больного скота. Но зачем об этом знать народу, ежели можно добавить ненависти к тем, кого нужно любой ценой извести?